Не собиралась, а удивилась.

Ничего не изменилось. Что? Серьёзно? Неужели кроме ярче выраженных скул от похудения да заострившихся черт лица она никаким образом больше не пострадала? Кожа приобрела давнишний здоровый оттенок, и общее впечатление создалось такое, словно она хорошенько так поспала на пару часов больше дневной нормы, устранив всю усталость. Правда, волосы были взъерошенными, но опять не катастрофически для недели практически беспрерывного лежания в кровати.

Тишина повторно прервалась собственным судорожным вздохом и неуместным звоном посуды, вызывающим такое же раздражение, как в случае с чайником.

Кира поняла, что Гестия расчёсывала её каждое утро и вечер. Значит, сейчас лишь близится время к завтраку, и женщина ещё не заглядывала к девушке. Взгляд метнулся к прикроватной тумбочке в поисках конкретной вещицы, и через пару секунд Митчелл нашла среди стопки учебников, проводов из наушников и зарядки да блистеров из-под таблеток для её лечения нужное. Телефон был почти разряжен и поставлен в режим самолёта. Кира точно помнила, что не делала последнего. Неужели на устройство поступало столько звонков и сообщений, перечеркнувших чьё-то терпение? Отцу нет дела до её переписок с кем-то, если это, конечно, не угрожает его собственной репутации.

Несмотря на хороший внешний вид, внутри Кира чувствовала себя подобно перепившему и обкурившемуся человеку. Путь на кухню представлялся сложным испытанием, где препятствием служила собственная нетвёрдая походка и подкатывающий к горлу ком тошноты. Хорошо, что в её желудке нынче было шаром покати. Да ещё это постоянное желание щуриться или вздрагивать от любых ярких отблесков или резких звуков. Чёрт, как можно так шуметь?

Хотелось сначала разведать обстановку, прежде чем выдавать своё присутствие. Уметь незаметно наблюдать за людьми у Киры всегда неплохо получалось. Но, бегло осмотрев как всегда идеальные блестящие волосы Гестии Анродс, а затем опускаясь ниже, что-то насторожило. Причём в плохом, недобром смысле.

Из-за ступора и некой расстерянности она поспешила опериться о перилла, не заметив, как до этого отошла на достаточное расстояние, чтобы теперь словить воздухом пустоту и, шикнув, нелепо распластаться на полу.

Идеальнее способ раскрытия себя просто не придумаешь. Гениально. Идиотка.

— Кира! Боже мой, как ты себя чувствуешь? Почему ты не позвала меня? — всплеснула руками Гестия и повернулась к девушке лицом, позволяя той, уже полуприсевшей, узреть больно знакомый фартук цвета персика с небесными узорами. — Давай, я уложу тебя обратно в постель: сомневаюсь, что тебе сейчас не тяжело долго стоять…

Внутри всё запылало жаром, укротить который было почти невозможно. Это непредвиденная ситуация, Кира не ожидала такого, не ожидала этого грубо подлитого масла в ранее спокойный огонь. Спина от удара болела не так сильно, как рвущаяся наружу злость.

— Я в полном порядке.

Ей безумно хотелось, чтобы слова оправдывали реальность, но не для своего блага, а для вреда чужой женщины, посмевшей взять вещь, значение которой трудно объяснить простыми словами.

— Фартук принадлежит маме.

— О, мне жаль… Мистер Митчелл любезно его предоставил мне, но если ты не хочешь… — она всерьёз чувствовала себя виноватой и на конце фразы беспомощно сплела длинные пальцы. Кира не хотела признавать, но фартук как нельзя кстати подходил ей по цветовой гамме, добавляя ещё больше ангельского очарования, создавая впечатление никому не желавшего зла существа, и каждый человек бы не выдержал такого давления и невольно испытал бы сам угрызения совести.

— Моё мнение здесь ничего не значит. Носите, сколько душе угодно.

Девушка не препятствовала женщине помочь вернуть вновь стоячее положение после падения, хотя ещё секунду назад она готова была применить физическую силу. Почему же Кира так быстро передумала?

— Не говори так. Твой папа очень волновался! Иначе зачем бы он позвал меня? Я всегда готова сделать что-то полезное, учитывая, как много всего свалилось на него… — как же смешно: даже богиня может хоть раз, но засомневаться в собственных словах. Очень скоро она поняла, как неубедительно прозвучала её речь, и щёки Гестии покрылись лёгким румянцем.

— Да? — с приторной улыбкой переспросила Кира, почти угомонив остатки отрицательных эмоций. Кажется, кое-что она начала понимать, особенно эту странную связь между Гестией и их семьей. — И что же такого случилось, что я не могу вспомнить появление папы за последние несколько дней? Разве ему не интересно, шла ли я на поправку?

— Ты очень строга к нему, Кира! — Гестия с укором покачала головой, намереваясь пристыдить всё шире улыбающуюся девушку. — Он потратил немалые деньги на покупку лекарств, большинство из которых не помогали тебе или вызывали аллергию. Боже мой, мы с ним столько всего перебпровали, и ничего! Ничего! Я советовалась со своими коллегами, потому что боялась самого худшего. Но никто не смог точно установить причину болезни. При этом все твои основные симптомы были похожи на нечто, вроде жара, горячки… А градусник показывал температуру, что наоборот ниже нормы здорового человека! Ты хоть понимаешь, как нам… как твоему отцу было страшно потерять дочь? — речь женщины перетекала в настоящий трогательный и душевный монолог. Глаза её заблестели то ли от подступающих слёз, то ли от накала эмоций. На секунду замолчав, чтобы перевести дыхание, Гестия устало заправила чёлку за уши, а после неуверенно ступила ближе к Кире. — Но сегодня случилось чудо. Ты… Это поразительно!

Чужая тёплая ладонь слегка дрожала, когда мягко накрыла руку рыжеволосой. Кира выдержала взгляд, полный чуть ли не материнской любви и радости.

Со стороны эта сцена могла показаться этапом, позволяющим перейти на новый уровень взаимоотношений враждующих людей, это должен был бы быть знак перемирия, понимания, возникновения связи.

— Вы его любовница.

Идиллия разбилась легко и безжалостно, как и разомкнутые руки. Как уже было известно, Кира не любила чьи-то прикосновения.

Она и не думала уточнять верность своих догадок. Кое-что из лихорадки имело положительные стороны: такое далёкое и скрытое за кирпичной стеной детство стало немного различимо, потому что препятствие дало слабину, трещину, впоследствии образовавшую дыру. К сожалению, пыль от крошащихся камней ещё витала в воздухе, мешая как следует рассмотреть неожиданные открытия. Однако это не мешало Митчелл сделать кое-какие выводы прямо в эти самые минуты, на ходу. У неё была возможность на это и раньше, во время жара, исступленного метания на постели и криков с зовом заветного имени, владельца которого знала лишь непосредственно больная, но тогда мысли были бессвязными, неадекватными, и говорить об умении выстраивать логические цепочки тем более не стоило.

Она проживала те дни и накапливала, узнавала, наблюдала, слушала и не имела возможности ничего поделать со знаниями. До поры до времени… Которое настало.

— Кира… Я… Послушай, — не справлялась более с построением логических предложений Гестия, потому что настолько поразилась и ужаснулась словам дочери Джимма Митчелла. Теперь отчётливо было ясно, какой чудесной актрисой являлась Гестия, когда поддерживала образ ангельского создания. Один глаз нервно задёргался, брови медленно хмурились, говоря о наступлении гнева за сказанную в лицо правду. Голос утратил свои знаменитые гипнотизирующие чары, и заплетающийся язык создал новый звуковой шум в виде хриплого, будто после протяжных годов постоянного курения ответа: — Кто тебе рассказал эту нелепую чушь?

— Я сама, миссис Андрос. — Конечно, такой ответ не удовлетворил взвинченную женщину. — Но, если быть точнее, я всего лишь вспомнила, что вы и правду моя… знакомая.

Понимание смысла сказанного наверняка сразу дошло до Гестии. Кира надеялась, что та не будет пытаться оправдываться или требовать продолжения. Для начала хватит и этого шокирующего заявления. Может быть, оно спугнуло Гестию достаточно для взаимного желания больше не появляться в их доме.