Не так все происходит в озере Ванда. Летние измерения в нём показали, что на больших глубинах очень много соли и поэтому плотность воды там всегда больше плотности поверхностных слоёв. Поэтому вертикального перемешивания в этом озере нет, там существует удивительное распределение температур от нуля градусов у верхней поверхности воды подо льдом до плюс 25 градусов у дна.
Вторая точка зрения сводилась к тому, что причина аномально высокой температуры у дна озера Ванда — в необычайно высоком потоке тепла, поступающем в этот водоём из нижележащих слоёв Земли, то есть в высоком геотермическом потоке. А изучение геотермического потока тепла Антарктиды было как раз одной из главных задач моей зимовки. Поэтому ещё с осени я начал готовить оборудование и приборы для эксперимента, который помог бы мне выяснить, «виновато» ли в высокой температуре воды в озере солнце. Я всех убеждал: чтобы выяснить, «повинно» ли солнце в высокой температуре воды озера в конце полярного лета, надо измерить температуру воды в начале весны, после длительного периода, когда солнце не освещало землю и озеро лишь отдавало тепло в атмосферу, не получая его взамен сверху. Если температура озера зависит от солнца, то к концу зимы она должна измениться, стать ниже. Вот поэтому-то именно тогда и надо лететь работать на озеро Ванда.
Значит, сейчас, когда солнце ещё не взошло, а ходит где-то за горами, но уже светло, и надо вылететь на озеро, поставить палатки и проводить там нужные измерения: определить значения температур по всей толщине озера, потоков тепла у его дна, определить солёность воды на разных горизонтах.
Казалось бы, у меня все есть для проведения таких наблюдений: тепломеры, уже испытанные ранее в Мирном на озере Фигурное и на дне пролива Мак-Мердо, конструкции глубоководных термометров и приборов для взятия проб воды и так далее. Однако все эти приборы требовали для своего опускания лунку во льду с диаметром по крайней мере более полметра, я же мог рассчитывать на скважину с диаметром не более 20 сантиметров, поскольку такой диаметр имел наш самый большой бур. А делать лунку в четырехметровом льду взрывом было опасно: можно было перемешать всю тонкую структуру воды в озере. А тогда неизвестно, когда она восстановится и восстановится ли вообще. Поэтому значительное время я потратил зимой на разработку компактной аппаратуры.
Ближе к весне мы с Дейвом занялись организацией нашей маленькой станции. Решено было, что она будет состоять из четырех человек: меня, моего научного помощника (им вызвался быть молодой новозеландский физик Джон Джонс, зимовавший на Базе Скотта), Дейва Кука и ещё кого-нибудь. Мы повесили на доску объявлений Мак-Мердо бумагу о том, что ищем одного добровольца для работы на озере, и на другой же день получили список из двадцати желающих. Я выбрал врача Джона Дитмара. Он имел полевой опыт, занимался у себя в США альпинизмом и, кроме того, был заядлым радиолюбителем. Поэтому с его включением в группу с моих плеч снимался вопрос о радиосвязи будущей станции с Мак-Мердо.
Уже вчетвером мы продолжали лихорадочно готовиться. Теперь главное внимание уделялось палаткам, примусам, матрасам, съестному. Мы собирались жить и работать на Ванде дней семь, поэтому брали продуктов на три недели. Джон с Дейвом вдохновенно планировали роскошные меню и тащили в наш маленький складик «станции Ванда» все новые и новые коробки с яркими и аппетитными этикетками. Было решено, что Джон Дитмар будет не только радистом и врачом станции, но и нашим поваром.
И вот наступил день, когда сам Дасти Блейдс сел за штурвал вертолёта и два тяжело загруженных геликоптера, как здесь называют вертолёты, один за другим лихо, в развороте сорвались с обрыва похожей на ласточкино гнездо вертолётной площадки. И полетели к далёким горам Земли Виктории, к озеру Ванда, которое даже я, начавший все это дело, видел раньше лишь на картинках.
Только когда мы сели на наши вещи в вертолётах, то поняли, как много везли с собой. Мы везли две остроконечные, как вигвамы, большие палатки, в которых кроме прочного, непродуваемого зелёного верха был ещё и внутренний слой, сделанный из лёгкой белой ткани. Этот слой подвешивался, когда уже была поставлена основная палатка, и защищал внутреннюю её поверхность от нарастания при морозах слоя инея от тёплых паров дыхания. Мы взяли с собой много толстых, ноздреватых поролоновых матрасов, тёплые спальные мешки.
Через час полёта Дасти позвал меня к себе в тесную кабинку пилотов:
— Под нами озеро Ванда. Где садиться?
Опять этот мучающий меня вопрос. Но я не напрасно предварительно изучал карты, которые составили работавшие до меня, и знал, что нужное мне глубокое место находится в центре озера, как раз напротив длинного, загнутого почти в колечко полуострова. Вот и полуостров. Дальше 'уже было дело техники. Первое, что я сделал, спрыгнув на лёд, — это растянулся. За мной выпрыгнули все остальные и тоже попадали один за другим. Оказалось, что на льду озера Ванда не было снежного покрова, поэтому он и оказался таким скользким. Лёд озера представлял собой какую-то странную чешуйчатую поверхность с диаметром каждой чешуйки примерно полметра. Края каждой чешуйки были сантиметров на пять выше её средней, углублённой части. И все вместе напоминало брусчатую мостовую из огромных, идеально гладких скользких кусков льда.
Теперь нужно было быстро выгрузить из вертолёта и оттащить подальше наши многочисленные вещи и не забыть в машинах какой-нибудь «мелочи» вроде спичек. Но вот Дасти помахал на прощание рукой, и машины взмыли вверх, обдав нас, распластавшихся на вещах, чтобы их не сдуло, мощным ветром. И наступила невероятная тишина. Тишина и абсолютное, немыслимое безветрие, через которое все же пробивался страшный холод. Со всех сторон озеро окружали, казалось, очень крутые горы, чёткой извилистой линией выделяясь на фоне уже начавшей угасать лимонной зари. Но смотреть на все это нам было некогда. Первое, что надо было немедленно сделать, — поставить и укрепить против любого ветра палатки. Ветер может налететь в любую минуту, и тогда мы и наши вещи будем лететь по этому гладкому льду, подпрыгивая на выбоинах чешуек, до далёкого берега.
Но вот палатки, во всяком случае наружные их чехлы, поставлены и укреплены верёвками, привязанными к ледовым крючьям — стальным штырям, которые мы вбили в лёд. Кроме этого мы пробурили ещё несколько дыр во льду глубиной в три четверти метра, вставили в них колья, засыпали ледяной крошкой и залили водой, которую специально взяли с собой в полиэтиленовой канистре. Через несколько минут, когда вода замёрзнет, эти колья выдержат любой шторм. К ним мы тоже привязали верёвки от палатки.
В одной палатке мы устроили жильё, а в другой — научную лабораторию и камбуз. Но главное её назначение было страховочное — на случай пожара. Это самый страшный бич полярных экспедиций. Ведь у нас было столько всего, связанного с керосином и бензином! Из-за этого мы и поставили палатки не очень близко друг от друга и как бы поперёк по отношению к вероятному направлению ветра. «Наверное, он будет дуть вдоль долины», — думали мы. Только не знали, вниз по долине или вверх, когда и как сильно. Через несколько дней жизнь ответила и на эти вопросы, а пока стоял полный, мёртвый штиль.
Недалеко от палаток мы сложили и наши остальные вещи, завернув их в свёртки, привязанные к кольям. Чуть подальше, метрах в пятидесяти, поставили «на попа» большую бочку с бензином, а к ней привязали канистру с маслом для наших двигателей. У нас было два бензиновых двигателя. Один входил как часть мотора-генератора в комплект радиостанции, другой должен был вращать генератор электричества для того, чтобы он в свою очередь давал ток для электромотора бура, электроэнергию для научных приборов, аппаратуры и, наконец, энергию, необходимую для вращения двух воздушных компрессоров-крыльчаток. Один из этих компрессоров сжимал воздух, поступающий в маленькую камеру, где сгорал подаваемый через специальную форсунку бензин. Получающиеся при этом раскалённые продукты сгорания шли в радиатор, мимо которого другая крыльчатка гнала по трубе чистый воздух. Вот этот-то воздух и нагревался, проходя мимо радиатора, до температуры, при которой его можно было назвать горячим. Когда мы запускали эту систему, холод нам уже не был страшен. Шланг, по которому шёл горячий воздух, можно было вставить в палатку, и здесь быстро становилось тепло. К сожалению, исходя из ресурса работы отопителя и запасов бензина, который мы взяли, мы могли пользоваться этим отопителем всего несколько часов в день. Этот отопитель не только шумел как реактивный двигатель, но и пожирал горючее как настоящий Ту-104. Но уж когда мы запускали это маленькое чудовище во время научных наблюдений, то наслаждались от души. Мы все набивались в научную палатку и часами «выводили на температурный режим аппаратуру».