— Неправда! Прибавила и собственные мечты. Я их исполню. Иди как есть туда, где помешаются наши моряки. Будешь услаждать их остаток плавания. Начнешь свой путь к служению Афродите. Мореходы скучают по женам, их поцелуи крепки, тела сильны, объятия неутомимы. Чего тебе еще нужно?

— Царица!..

— Я запретила вспоминать мой титул! Забудь его!

— Госпожа, я только рассказывала, что прочитала!

— Не хочешь служить Афродите, отдав свой пояс кораблю? Тогда ты злонамеренно смущала мою дочь! Слова твои были лживы, и тебя следует отдать Морскому Старцу. Ройкос! Свяжи ей руки и ноги и сбрось в море! — незаметно подмигнув, приказала Таис тессалийцу.

— Дядя Ройкос! Вы не сможете! — закричала девушка.

— Смогу! Давай руки! — ответил старый воин, страшно оскалив зубы. Девушка упала к ногам Таис, дрожа и плача.

— Будет. Игра окончена! — вдруг рассмеялась афинянка. — Вставай. Теперь десять раз подумай, прежде чем что-нибудь рассказывать Иране.

— О госпожа, ты пошутила? Ты не сердишься?

— Сержусь! Но не могу больше мучить тебя и… его. — Она показала за угол постройки, где, белей мела, старший сын Ройкоса сжался, готовый к прыжку.

— Я могу идти? — спросила девушка, нагибаясь, чтобы поднять хитон.

— Иди! И вот тебе на память! — Таис так шлепнула няню, что на коже отпечатались пальцы и девушка взвизгнула. Эрис отвесила ей второй шлепок и толкнула в спину. Девушка помчалась в отведенное женщинам помещение.

— Не стой, будто потерянный, — сказала Таис сыну Ройкоса. — Будь мужем, иди и утешай.

Юношу как ветром сдуло.

— Ты ударила ее до слез, — укорила Эрис.

— Не знаю, у кого будут слезы, — ответила Таис, дуя на пальцы, — такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой.

— Ты сегодня царствуешь, о львица, — пошутила Эрис, с некоторой опаской поглядывая на подругу.

— В львицу сейчас превратишься ты, — пообещала Таис и повела подругу в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое помещение, оборудованное на время плавания для женщин.

— Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе! Закрой глаза!

Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным выходкам.

Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра, извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду, расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик сардоникса, полосатого, белого с черным, агата. Афинянка надела украшение на голову Эрис. Оно пришлось впору, и немудрено. Его сделали по заказу Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы или стефане получалась корона некоей эфиопской царевны.

— Теперь смотри!

Эрис не сдержала возгласа удивления.

— Я велела глаза сделать сапфировыми, в цвет твоих, а не из рубина, как на амулетах еврейских красавиц, — сказала довольная Таис.

Диадема замечательно шла к черным волосам и темнобронзовой коже подруги.

— Это мне? Для чего?

— Помнишь, мне пришло в голову в Александрии? Я не сказала тогда. Мы едем в страны, куда люди с таким, как у тебя, цветом кожи попадают или рабами, или гостями царского рода. Так вот, чтобы тебя не принимали за рабыню, ты будешь носить украшение, возможное только для очень высоких особ. Помни об этом и ходи царевной. А вместо варварского ожерелья из ядовитых зубов Нагов…

— Я не сниму его! Это — знак отличия, драгоценнее всякого другого!

— Хорошо, только надевай поверх… — Таис застегнула на шее Эрис ожерелье из небесно-голубых бериллов.

— Ты отдаешь мне дар главной жрицы Кибелы? — воскликнула Эрис.

— Пока ты носишь его, никто не усомнится в твоем положении. Это истинно царская вещь!

Протесты Эрис нисколько не поколебали афинянку, и спутники поразились великолепием украшений.

Наконец настал момент, когда приблизился Кипр. Афинянка прижала руки к груди — признак особенного волнения. Корабль подходил к родному уголку Внутреннего моря, пусть удаленному, но похожему на все другие острова Эллады. После стольких лет, проведенных в интересных, богатых впечатлениями чужих странах, наступил час свидания с родиной. Вершина Олимпа Трехзубчатого, обычно скрытая за облаками, выступила четко над синей дымкой покрытых дремучими лесами гор. По распоряжению Таис начальник корабля не пошел в многолюдный Патос, а обогнул Северный мыс и вошел в Золотой залив, где находились владения друзей афинянки.

Лучезарный воздух, лазурная бухта, амфитеатром врезанная в пурпурные холмы, переносили Таис в родную Аттику. Каменная пристань, белая дорога в гору, на уступах которой расположились окрашенные розоватой глиной домики под кипарисами, платанами и раскидистыми соснами. Чистая струйка источника, падавшего с высоты в плоский бассейн на берегу, разбивалась в мелкие капли. Выше домов шли полосы темной зелени миртовых зарослей, испещренных белыми цветами, признаком жаркой половины лета. Неповторимый аромат морского берега в солнечный летний день будил детские воспоминания о жизни в аттическом селении под нежной опекой взрослых. И Таис, отправив назад корабль с благодарственной запиской Птолемею, как бы окунулась в детство.

Тем же вечером жители маленького селения отправились к храму Деметры для моления о росе, столь важной для земледельца.

Каждый день Таис вместе о Ираной, ее няней и Эрис уплывали на западную сторону бухты, защищенную длинным мысом, выползавшим в море будто хребет дракона. Там они купались до изнеможения, лазали на скалы, жевали сладкие коричневые рожки и обстреливали друг друга их твердыми, с металлическим отливом зернами. Маленькая Ирана жила в полном восторге от преображения царицы-матери в подружку. У друзей Таис оказалась целая стайка девчонок от восьми до двенадцати лет: свои дочери, племянницы, дети слуг и рабов, по старым обычаям, все играли вместе. Бешено носились в пятнашки, лазали за рожками в заросли на каменистых склонах, где перистые и темные глянцевитые листья рожковых деревьев отбрасывали прохладную тень; плели венки и плясали неистовые танцы, опоясанные гирляндами под знойным солнцем, или, совсем нагими, под яркой луной. Ныряли, пытаясь найти уголок с уцелевшими от ловцов кустиками кроваво-красного коралла. Или, в ночи полнолуния, соревновались, кто заплывет дальше по серебряной дорожке с чашей в руке, чтобы совершить возлияние Тетис, Посейдону и Гекате вдали от берега.

Таис и Эрис принимали участие в этих забавах, будто тринадцатилетние, — таинственный возраст, когда в телах девочек наступало равновесие в развитии всех сторон и Гея-Земля пробуждала силы ясновидения и бессознательного понимания судьбы, когда крепнут связи с Великой Матерью, Артемис и Афродитой.

Иногда Таис и Эрис брали крепких лошадок кипрской породы, хорошо лазавших по горам. После гибели Боанергоса афинянка больше не хотела приобретать собственного коня.

Как некогда в Экбатане с Гесионой, они поднимались в горы по крутым тропам, выбирали сильно выступающую скалу, нависшую в воздухе на страшной высоте, и располагались на ней.

Эрис высота опьяняла. Сверкая глазами, запрокидывая голову, черная жрица пела странные песни на неизвестном ей самой языке, выученные в раннем детстве не то в храме, не то на забытой родине. Тягучая, бесконечно печальная мелодия улетала умирающей птицей. И вдруг вспыхивали созвучия слов, полные страсти и гнева, мчались, догоняя печаль прежней мелодии, и возносились в ясное небо, как вопль о справедливости и утешении. Внутри Таис все начинало отвечать этому порыву, усиленному диким блеском потемневших глаз, сверканием зубов и раздувающимися ноздрями Эрис. От колдовской песни хотелось встать на край утеса, широко раскинуть руки и броситься вниз в темную зелень прибрежных лесов, отсюда казавшуюся мшистым покрывалом.

Таис не боялась высоты, но дивилась хладнокровию Эрис, которая могла стать спиной к пропасти на самой кромке обрыва и показывать что-нибудь.