Деньги на расходы выдавались под отчет, и обычно какие бы деликатные траты ни предстояли, на них требовались подробные письменные обоснования. Но на сей раз благодаря вмешательству шефа все обошлось без всяких формальностей.

Сайдзё молча выслушал все указания шефа, но на душе у него было неспокойно. Необычный интерес Могами к этому делу, слишком быстрое получение нужных сведений и предупреждение шефа, чтобы он «не залезал в дебри», — все это вселяло какую-то безотчетную тревогу.

4

Чон Су Кап никак не мог отделаться от чувства, что за ним все время кто-то следует по пятам. Но он был весь этот день очень занят, и у него не было времени это проверить. От осакского отделения «Пан-Кориэн ревью» на Имадзато до станции кольцевой электрички Цурухаси было пятнадцать минут ходьбы, но он взял такси. Так как на этот раз его приезд в Осака был внезапным, он наметил встретиться с Чхим Йолем после того, как покончит со всеми другими делами. Нужно было соблюдать чрезвычайную осторожность. Он прошел на перрон и, смешавшись с толпой пассажиров только что прибывшего поезда, вышел со станции с противоположного конца. Затем вдоль моста повернул назад. Теперь ему нужно было войти в пассаж Международного рынка и здесь подняться на второй этаж магазина металлических изделий Чхан Сона. Солнце уже садилось, и в пассаже было почти совсем темно. Огни еще не зажигались. Время самое подходящее.

Чхим Йоль эмигрировал в Японию из Южной Кореи сразу после военного переворота. Погруженный в думы, он сидел сейчас на тонкой циновке, маленький, худой, усталый, в потертом синем пиджаке. Седой старичок с белыми старческими пятнышками на лице и руках, уже нисколько не похожий на прежнего энергичного, блестящего лидера немногочисленной, но боевой оппозиционной партии, много раз сидевшего в тюрьме и продолжавшего бороться и с Ли Сын Маном, и с Чан Мёном.

Чон Су Кап поздоровался. Лицо у старика было настолько нервное, что казалось, стоит прикоснуться к нему — и вспыхнет искорка. Чон Су Кап не знал, с чего лучше начать разговор. Тем более что у него было еще одно важное дело, которое нужно было проверить у старика и от которого у него кошки на сердце скребли.

Наконец Чхим Йоль первый, вытянув шею, как птица, собирающаяся клюнуть, спросил:

— Ну как, решился?

— Нет, я по-прежнему против, — ответил Чон Су Кап. — Причины я вам уже не раз излагал.

— Против, против… против… Затвердил одно. Но ведь даже сейчас, когда ты это произносишь, там капля за каплей льется кровь лучших сынов Кореи. Целые моря этой крови уже пролили узурпаторы, диктаторы и предатели родины! — Немощный старик мгновенно преобразился в гневного обвинителя. Его заблестевшие глаза зло уставились на Чон Су Капа, и он заговорил долго и горячо. — В начале этого года солдаты первой бронетанковой дивизии в Кёнкито нашли себе милую забаву: согнали сорок лесорубов и устроили на них охоту, как на уток, двоих убили. А в Пачу схватили нескольких мальчишек и голышом привязали вниз головой к телеграфным столбам. В Чосане на улицах можно встретить окровавленных людей, на которых на военно-воздушной базе натравили собак. В Тэчжоне девушка по имени Ю отказалась стать солдатской девкой, так ее искололи штыками и прикончили выстрелом в рот… Шестого июня студенты университета Койо, восьмого студенты Сеульского университета, затем студенты Тэгу поднялись все как один на борьбу против закона о чрезвычайном положении. Об этом даже Сеульское телеграфное агентство сообщало. Пусть мы небольшая, отсталая, слаборазвитая нация, пусть у нас трижды тяжелые условия! Но ведь попирается элементарное человеческое достоинство! Все втоптано в кровь и в грязь. Разве можно это дальше терпеть! Весь мир знает, что мы уже больше не можем терпеть этих казней, убийств, линчеваний, насилия и грабежа. А такой прохвост, как председатель комиссии по делам просвещения, выступает в Верховном собрании и заявляет, что в такой, мол, момент, когда иностранцы собираются вкладывать капиталы в нашей стране, студенческие беспорядки подрывают наш международный престиж!.. Народ не в силах больше терпеть. Ведь у нас после Лаоса самый низкий жизненный уровень в мире. Семьдесят один доллар на человека в год! Жизнь насекомых!

— Я это прекрасно…

— Ты это прекрасно знаешь? А вот член Центрального комитета партии Чо Чхоль, этот благороднейший человек и бесстрашный боец, зверски убит в тюрьме. И может быть, это счастье, что он умер, не дожив до того дня, когда японские милитаристы снова начнут топтать золотую землю нашей родины… Сейчас в сеульской тюрьме сто девяносто восемь наших товарищей объявили голодовку в знак протеста против бесчинств военных властей… Положение их с каждым днем становится все более тяжелым. А мы в это время в Японии чем пробавляемся? Статейки пописываем! Журнальчик выпускаем! Или ты и в самом деле думаешь, что с помощью одного «Пан-Кориэн ревью» можно революцию совершить? Нет, на одной пропаганде далеко не уедешь!

— Да и та уже под угрозой, — стараясь говорить как можно спокойнее, произнес Чон Су Кап. — Журнал оказался в критическом положении. Предназначенные для него деньги пропали в пути.

— Деньги ерунда! С этим как-нибудь обойдется, — сказал старик.

— Как-нибудь обойдется? — удивленно переспросил Чон Су Кап. Смутная догадка шевельнулась у него в душе. Теперь он мог наконец заговорить о том, что хотел проверить у старика. — Исчез Ли Кан Ман, которого вы рекомендовали на работу в редакцию. Он не заглядывал к вам?

— Ли Кан Ман? Нет, он у меня уже давно не был, — ответил старик.

— У Ли есть опыт подпольной работы, поэтому ему было поручено получить эти деньги, и вот…

— И что вот? Ты в чем-нибудь подозреваешь Ли Кан Мана? — неожиданно вспылив, хриплым голосом крикнул Чхим Йоль. — Этот юноша вне подозрений! Вне всяких подозрений!

— Конечно, пока еще ничего не известно. Возможно, произошел какой-нибудь несчастный случай. Надо все как-то негласно проверить.

— Проверить? Ты прежде всего проверь самого себя! Кто ты такой?! А Ли Кан Ман — настоящий патриот! Настоящий патриот! — брызгаясь слюной, продолжал кричать старик.

— Никто не сомневается в том, что он патриот, — вынужден был согласиться Чон Су Кап. — И вместе с тем он последователь вашего крайне левого направления…

Чон Су Кап не мог не вспомнить, что в свое время представителей этой группы он сам называл не иначе, как «молодые львы Кореи». Когда Ли Кан Ман появился в Японии, он, несомненно, казался одним из этих молодцов. Раненым молодым львом предстал он тогда перед ними.

Совершив побег из тюрьмы в Пусане, Ли Кан Ман нелегально прибыл в Японию. Он явился к Чхим Йолю в Осака, а затем с его рекомендацией к Чон Су Капу в Токио. Было это три месяца назад.

Ли Кан Ману шел тридцать первый год, дн был на пять лет моложе Чон Су Капа. Но Чон Су Кап знал лишь быстро промелькнувшее радужное время послевоенного освобождения и затем недолгий период, полный надежд на апрельскую студенческую революцию. Ни кровопролития, совершившегося во время войны в Корее, ни ужасов переворотов он собственными глазами не видел и на себе не испытал. Находясь в Японии, он мог лишь наблюдать за этими событиями. Поэтому Ли Кан Ман, проведший все эти годы в гуще борьбы в Корее, подавлял его своим жизненным опытом и как бы постоянно напоминал ему о его уязвимом месте. Он казался Чон Су Капу олицетворением тех молодых сил страны, которые ныне несли на своих плечах тяжелый крест Кореи.

Когда красивый, белолицый, с густыми черными бровями Ли Кан Ман, застенчиво улыбаясь, начал скупо рассказывать о своем прошлом, Чон Су Кап не мог не почувствовать того тонкого различия, которое существовало в их деятельности уже с самых первых шагов

— В момент освобождения мы сидели за партами в первом или во втором классе средней школы. Всеобщий энтузиазм захватил нас, мы увлеклись до самозабвения. Забросив учебу, мальчики с серьезным видом занялись политикой и очертя голову ринулись в гущу борьбы.