Как ни странно, чувствовал он себя просто превосходно. Провел ночь, лежа на холодном каменном полу, и проснулся от боли, но бодр и весел. Всё же он только что попал в удивительное приключение в первый раз в жизни. Правда, болела спина, он разделся, чтобы посмотреть, что с ней. И обомлел, когда в отражении зеркала разглядел на лопатке четкий синяк. Синяк в форме пяти маленьких толстых пальцев. Он не мог удариться так в мастерских, значит, это ему подарок на прощанье из Предрассветного Царства. Пашка вошел на кухню и приготовил чай. Часы показывали семь утра, скоро надо выходить в школу. Он собрал учебники в портфель, пока вода закипала, позавтракал, надел школьную форму и пошел в школу.

3

Последний день перед каникулами никогда не бывает тяжелым. Нет, иногда какой-нибудь рьяный учитель сделает вид, что это простой день, но сделает чисто из вредности. А так, как правило, учителя ставят оценки за четверть, а детям предлагается просто тихо посидеть. Естественно, дети вначале так и делают, но потом начинаются перешептывания, следом разговоры вполголоса и, наконец, смех и кавардак. Учитель говорит строго, что сейчас задаст им работу, дети на некоторое время умолкают и всё начинается по-новой. Иногда, правда, учитель предпочитает поговорить с детьми или рассказать что-то интересное. Так случилось и в этот раз.

Классуха у Пашки — суровая учительница английского, Татьяна Николаевна. Ну, как суровая, — так скажем, почти всегда суровая, но в действительности — обычная заботливая курица. И у клахи на днях появилась идея прочитать детям лекцию о безопасности нахождения на водах. И даже не просто прочитать, а пригласить человека, который этим вопросом непосредственно занимается. Смотрителя маяка, деда Кузьмича.

Дед Кузьмич — фигура интересная и даже где-то заповедная. Собственно, и дедом он не был, так как внуков не имел, но солидный возраст и необычная внешность крепко прицепили к его отчеству приставку «дед». И вот это дед был реальным пугалом особенно для детей. Тех он очень не любил, потому что они, во-первых, мешали его основной работе — следить за исправным состоянием маяка и парка у набережной. Для малолеток в его маяке было будто медом намазано, плюс они очень любили разукрашивать стены маяка, устраивать под ними костры, что образовывали уродливые черные пятна. Стены приходилось белить, детей гонять, а по весне маленьких сорванцов еще регулярно надо было снимать с льдин во время их троганья.

Прозвенел звонок, Татьяна Николаевна усадила класс и решила немного поговорить с детьми, прежде чем представит Кузьмича.

— Итак, дети, на дворе весна — время очень опасное, — говорила она школьникам, а те подумали, сейчас им начнут читать очередную скукотень и испортят впечатление от последнего урока предпоследней четверти. — Я знаю, многие дети, я не говорю, что вы, но многие, любят кататься на льдинах во время ледохода. И таким детям кажется это прикольным. Они делают себе длинный шест и с его помощью катаются, но даже не представляют, какой опасности подвергаются. Было много случаев, когда детей, да и взрослых тоже, уносило в море, а иногда они даже тонули. И вот сегодня я пригласила к нам смотрителя маяка и парка э-э-э… Кузьмича.

Дверь открылась, вошел дед Кузьмич. Официально Кузьмич даже должности не имел, нет такого понятия — смотритель. Лесник есть, но не в парке. Кузьмич же просто жил неподалеку от маяка, и предложил администрации присматривать за ним и за парком. А власти, почему-то, согласились, и вот уже двадцать с лишним лет он был смотрителем. А, может, даже и больше. Татьяна Николаевна не знала, потому что приехала в Заветы лишь десять лет назад, но про деда Кузьмича ей рассказала подруга, приехавшая пятнадцать лет назад, и он уже тут работал. Странного деда все знали, дети его откровенно боялись, взрослые побаивались, а администрация, поговаривали, стелилась перед ним персидским ковром. То ли он был как-то связан с военными, то ли имел компромат на нескольких глав, чёрт его знает, факт есть факт — Кузьмич распоряжался городским парком, как собственностью. Многим это даже нравилось, зато там относительно чисто и вообще порядок.

Внешне дед Кузьмич не походил ни на лесника, ни на смотрителя. В класс вошел лысый, безбородый, высокий мужчина. Одно сразу ясно — он очень старый. На обветренном лице сотни морщин, длинный крючковатый нос, тончайшие губы и удивительные глаза. Наверное, когда-то давно серые, но тоже тусклые, теперь они стали почти белыми. И только маленькая точка зрачка делала глаза человеческими. Одет в плотные серые джинсы и темный вельветовый пиджак. Тонкие длинные пальцы крепкой смяли — будто когти огромной птицы! — черную вязаную шапочку.

— Извините, а как вас по имени? — спросила учительница. — А то как-то неудобно получается — просто Кузьмич.

— Простого Кузьмича вполне достаточно, девочка, — сказал старик на удивление звонким и молодым голосом. — Я уже настолько стар, что забыл имя…

Татьяна Николаевна тактично улыбнулась, некоторые дети тоже, но в целом класс глядел неодобрительно. Старый хрыч гонял из парка почти каждого мальчика этого класса, и не дай Бог к его этому драгоценному маяку подойти! Это сейчас он приличный, а некоторым ребятам попадало от него и палкой по хребту, и в выражениях он при этом не стеснялся.

— Ну, тогда расскажите нам про безопасность на водах, — попросила учительница.

— С удовольствием. Здравствуйте, дети.

— Здравствуйте, дедушка Кузьмич, — ответил класс хором.

— Хорошо вы их выдрессировали, — усмехнулся дед.

Татьяне Николаевне ее затея уже переставала нравиться. Ей и самой было любопытно пообщаться с легендарным Кузьмичом, но слишком уж странный получался дед. Холодный. Бесстрастный. И, отчего-то казалось, злой. Что это за «выдрессировали»? Собачки что ли тут? Пахло еще от него странно. От стариков обычно тянет лекарствами и особым старческим потом, но тут наоборот, атмосфера морозного воздуха какая-то. Татьяна Николаевна могла бы поклясться, от него явно тянуло ментолом. И, казалось, воздух вокруг Кузьмича холоднел.

— Итак, я, если вы знаете, смотритель парка и не было еще такого года, когда мне не пришлось бы спасать детишек, вроде вас, решивших покататься на льдине, — начал дед звонким молодым голосом. — Наверное, вы насмотрелись мультфильмов или наслушались рассказов старших ребят и считаете что это… как его… а, да, круто? Ты берешь и срубаешь длинную ветку или даже молодую березу. Потом срезаешь с нее все ветки, получается шест. Обычно никто не берет шест длиннее трех-четырех метров и мало кто знает, что уже через десять метров от берега глубина не менее пяти. И еще есть подводные ямы. Ну, плывете вы неподалеку от берега и всё нормально. Любуетесь на водоросли, быть может, берете с собой удочку. Вы контролируете положение. Вам кажется, что это весело. Но внезапно ваш шест не достает до дна. Под вами канава в шесть метров. Вы пытаетесь грести шестом, но он не весло. А тут еще отлив или прилив, неважно, но вас относит от берега. Сначала недалеко, метров на десять. Самые умные и те, кто умеет плавать, бросаются в воду и плывут к берегу. Но температура воды низка, всего пять градусов, а, может, и меньше. Приплыв к берегу, еще надо добраться до дома. В этом случае вы наверняка схватите воспаление легких и проваляетесь несколько недель в лихорадке, харкая кровью. Но вот если вы остались на льдине, если плавать вы не умеете, вот тут-то и начинается самое интересное!

Кузьмич то ли улыбнулся, то ли оскалился, классу показалось — во рту у него штук пятьдесят белейших заостренных акульих зубов. Его молодой голос вползал в уши вкрадчивым тарантулом, неся реальные картины — каждый ребенок представил себя на льдине, плавать в классе умели единицы.

— Как правило, — продолжил Кузьмич, — на заготовку шеста и поиск льдины подходящего размера уходит много времени, а вставать рано вы, детишки, не любите, так что время уже позднее… часиков, эдак, пять вечера. Скоро темнеет, вы кричите, зовете на помощь, но в парке не так много людей — еще зябко. Вам приходится провести ночь на льдине. Вам холодно, вам страшно, вы слышите вдалеке вой китов и молитесь, чтобы они не перевернули вашу льдину. Другие льдины кажутся вам в темноте страшными чудовищами, акулами, призраками кораблей, затонувших когда-то в этих холодных бухтах… Вы устали, вы выбились из сил, зовя на помощь. Где-то часа в четыре утра вы засыпаете от усталости и шока — страх выматывает гораздо сильнее марафона в сорокоградусную жару. На льдине спать очень неудобно, ибо холодно, но выбора у вас нет. И тут у вас впервые появляется шанс на что-то хорошее — появляется шанс скатиться с льдины во сне и умереть легкой смертью, тихо замерзнув в синих волнах Татарского пролива. Но тех из вас, кто останется жив, наутро подстерегает очередной сюрприз. Вы просыпаетесь, ваше тело затекло и замерзло, и вы не видите берега. На горизонте только миллионы льдин и безбрежная синь океана. Вам страшно, ваш разум не может справиться, у вас начинается паника. Вы опять орете, вы срываете голос, поэтому не можете докричаться до корабля, проплывающего неподалеку. Вам кажется, жизнь кончена. И вы почти правы, ибо вскоре вам захочется есть и пить. Во рту пересыхает, к вечеру вы пробуете пить соленую морскую воду, вас рвет и обезвоживание усиливается. Вы ужасно голодны, вам хочется отгрызть себе руку. А тут выдается морозная ночь. И вы даже не замерзаете, вы сходите с ума и начинаете отгрызать себе пальцы. Пробуете напиться собственной крови. В припадке бешенства вы прыгаете в море, вода быстро остужает ваш пыл и вы возвращаетесь на льдину, только теперь напрочь мокрый. Холод раздирает вас, но вы свыкаетесь с самой страшной участью — просто медленной смертью. Умереть быстро тоже надо смелость. Потом на вас накатывает безразличие. Оно часто чередуется с паникой, хочется расстаться с жизнью. Хочется, чтобы кто-то предложил вам продать вашу никчемную, никому не нужную душу за единственный шанс спасения…