− Вся карта состояния ваших биосистем, милинер Магденборг, с учетом всех пожеланий, сублимирована в точном соответствии. Возможны эвентуальные потери данных, но качественная сторона текущей сенсорики зафиксирована полностью. 

− Благодарю вас, милинер Скаретти. Сейчас для меня это важная помощь с вашей стороны. Я ценю ваши усилия. На ближайшей структурной реорганизации кадрового состава Медцентра я смогу дать вам положительный балл. Милинер Костакис также может рассчитывать на более успешные дивиденды, чем полагается по нынешнему должностному статусу. 

− Реальных благ вам, милинер Магденборг, − склонили головы оба милинера.

− Если у вас все готово, приступим к процедуре, милинеры.

Магденборг направился к ложементу главного сканера. Сбросив просторную, серо-стального с голубым отливом мантию, он остался в обтягивающем его конструктив, трико из такого же, что и мантия, материала. Свисавшие с консолей манипуляторы немедленно освободили милинера от последних покровов. Обнажившийся конструктив Магденборга другие манипуляторы тут же обвесили множеством датчиков. Хотя этот конструктив еще находился в превосходном состоянии, личные медицинские кураторы Скаретти и Костакис настояли в последний момент на полной смене его замене, не обходясь полумерами, обновив, как планировалось, донорский мозг, пищеварительную и кровеносную системы. 

Опустившись в ложемент, немедленно подстроившийся под параметры его конструктива, Верховный Правитель перед тем, как отключить оптику, взглянул туда, где в оплетении разноцветного облака проводов, трубчатых подводок, сверкающих датчиков и истекающих полупрозрачными струйками испарений, емкостей, стояло будущее обиталище его могучего, вместившего в себя накопленные за прошедшие века научные и технические знания и изощренного в политических баталиях, интеллекта. Он отключил оптику, снял все потоки с сенсорных блоков, дал себе три секунды, чтобы произнести, как заклинание: «Я, милинер Магденборг, Верховный Правитель и член Совета Западноевропейского Консорциума, был, есть и буду…», и погрузился в состояние глубокой гибернации… 

Тяжкий гулкий удар всколыхнул сознание Пэра. Казалось, вся Вселенная сдвинулась с места и, набирая ход, начала стремительно уходить из-под него. Пэр чувствовал, как некая гигантская воронка где-то в невероятной дали раскрыла свой зев, и весь его Мир неотвратимо скользит в неведомую пропасть. Он ясно ощущал, что характер этих изменений абсолютно не похож на все, что было до сих пор. Вся физика, на которой был основан его Мир, стремительно трансформировалась в чуждую, недоступную его пониманию. Вряд ли за все годы своих занятий в Репетитории, Пэр смог бы найти нечто эквивалентное происходящим изменениям. Вокруг него, соединяясь с его сознанием, воздвигалась громада другого интеллекта. 

Его собственный интеллект будто разбухал от стремительного напора океана цифровой информации. Сознание Пэра был раздавлено этим потоком, втиснуто в пространство, невозможное в обычном состоянии. Пэр даже и не делал попыток что-либо изменить или хотя бы понять в бешеной стремнине вливающихся данных. Они были настолько отличны от привычных ему систем обработки информации, что невозможно было различить в этом гигантском потоке ни начального, либо завершающего кодового знака. Пэр принял единственное, еще возможное для него в этой ситуации решение, − собрав всю волю, он ушел в ментальность.    

Когда он очнулся, все было кончено. Тьмы, ставшей уже привычной, больше не было. Пэр плавал в ярко светящейся сфере льющегося ниоткуда сияния. Куда бы он ни взглянул, везде он видел монолитные струи, переливающихся всевозможными оттенками цветов радуги. Они свивались в плотные жгуты, которые, в свою очередь образовывали бесконечную структуру сети, простиравшуюся на все видимое пространство. Их ясно различимая фрактальность, тем не менее, воспринималась, как единая субстанция. 

 В этих струях Пэр ощутил мощь чужого присутствия. Ему сначала показалось, что от него, от личности, которой он был до этого, осталась только мельчайшая искорка сознания. Страх цепкой лапой сдавил его чувственное «Я», выбивая последнюю опору, подвластную его разуму. Пэр невероятным усилием воли удержался на краю пропасти забвения. На последних остатках инстинкта он смог успокоить безумную нервическую дрожь. Он жив и достаточен, как и прежде – это главное. Просто ему нужно понять, − что же теперь он такое, если в нем, нераздельной ипостасью сосуществует по всем признакам другое сознание, другая личность, которая, быть может, намного мощнее сочетанием разума и знаний, чем он сам. Первой мыслью, которая принесла ему некоторое спокойствие, была мысль о том, что их миры, интеллектуальные пространства и знания пока не соприкасаются друг с другом. Как это было возможно, Пэр не стал даже додумывать. Достаточно было существующего положения. То, что он опять остался невидим для существ, манипулирующих с его мозгом, окончательно вернуло ему прежнее равновесие. Пэр подумал, что сейчас первым делом нужно проверить совокупность всех параметров его единого «Я».

В ментальном пространстве по-прежнему ничего не изменилось. Вселенная его Разума все так же была рассыпана знакомыми очертаниями разноцветных контуров. Их спокойное мерцание успокаивало Пэра своей привычной картиной. Мощный, внезапный удар как раз застал Пэра за одной из многочисленных попыток сотворить нечто сверхъестественное для его сил и возможностей − прорваться с помощью ментального удара, сосредоточенного в одной-единственной точке его ауры, с тем, чтобы посыл энергии импульса за счет тончайшей молекулярного прорыва, приобрел невероятную силу.

Пэр надеялся, что благодаря этому он сможет прорвать замкнутую сферу чужой воли и материи в пространство своего мира. Там была Мисса, Крит и мать. Пэр был уверен, что, соединившись с их аурой, ему легче будет выстоять, продержаться до того момента, пока он не сможет познать этот враждебный мир настолько, чтобы можно было найти способ вырваться из его мучительного плена. 

                                                                   Глава 8  

«…всем звеньям распределиться по назначенным орбитальным трассам… Замыкающим закрывать нуль-переходы с допуском в три-пять микроимпульсов… Шлейфы стробирования гасить по норме экстренной посадки…».

Десантные «планеры», поспешно сбрасывая фантомные маскировочные оболочки, выпрыгивали из подпространства нуль-вакуума почти рядом, всего в десятке километров от трансферов. Сброшенные оболочки продолжали движение по траектории, уносясь в глубины космоса как призрачные облака пыли. 

− Ну что, все? Доложите о наличии …. Времени на раскачку уже нет! 

Шеф-генерал был в состоянии повышенного возбуждения. Его просьба звучала как приказ, что командору Мэрриоту наверняка не понравиться. Самонадеянный тип! Была бы его воля, шеф-генерал отправил бы конструктив командора в штат долгосрочного резерва. Но выбирать не приходится. Что есть, с тем и надо работать. Впрочем, командор откликнулся сразу:

− Милинер Барнсуотт! − Шеф-генерал отметил, что командор намеренно опустил обычное обращение к высшим командным чинам, − называть по званию, а не употреблять светское «милинер». – Старший офицер опознавательной службы зафиксировал нашими сканерами полное соответствие контрольных сумм отправленных единиц с прибывшим в расположение трансферов количеством планеров. 

− Командор, как ты понимаешь, повторно использовать каналы нуль-перехода для десантирования дивизии невозможно. Противник наверняка зафиксировал интенсивный поток вещества в подпространстве нуль-вакуума. Потому «планеры» будут совершать посадку в открытом режиме. Пока ситуация находится под контролем. Узкоглазые еще не пронюхали о таком варианте. 

− Не проблема, шеф-генерал. У нас для этих целей приготовлена парочка сюрпризов. Узкоглазые будут довольны. Я буду у тебя в расчетное время. У меня к тебе существенная просьба, − отключить в шлюзе нуль-перехода все встроенные блоки темпорального реклонирования. Я хочу пройти канал под контролем своей аппаратуры.