ПОДАРОК ПАРТИЗАН

И снова я в Киеве. Я люблю Алма-Ату, но с Киевом у меня так много связано в жизни, что каждый приезд в этот древний прекрасный город — настоящий праздник для меня. Здесь живут многие мои друзья — бывшие партизаны, а дружба, скрепленная огнем и кровью, не подвластна даже неумолимому времени. Идут годы, а я чувствую, что меня все больше и больше связывает и роднит с моими братьями-украинцами, и я горжусь этой дружбой, все чаще и чаще с гордостью вспоминаю время, когда мне посчастливилось вместе с ними сражаться против врагов нашей великой Родины.

На этот раз поездка сюда была рекомендована мне врачами.

Нечего и говорить, что я с радостью воспользовался этой возможностью, чтобы еще раз встретить своих друзей. Старые раны дают себя знать. И хотя крепишься и не показываешь вида, приходит наконец время, когда безропотно отдаешь себя во власть врачей.

…Вот уже целый месяц я лежу в киевской больнице имени Октябрьской революции. Здесь по-прежнему работает наш бывший партизанский врач Алексей Васильевич Крячек. Он-то, к слову сказать, и настаивает на моем лечении. Порядок в больнице очень строгий и, как я ни привык подчиняться врачам, меня он очень стесняет. Но ничего не поделаешь. Я по опыту знаю, как важно вовремя восстановить свои силы, и стойко переношу вынужденное пребывание в больнице.

Каждое утро ко мне в палату приходит Алексей Васильевич. Он бодр и весел, умеет шуткой и теплым словом поднять настроение, и я благодарен ему за это. Алексей Васильевич почти не изменился с тех давних партизанских лет. Мне порою кажется, что где-то в углу его врачебного кабинета стоит автомат, а в тумбочках стола — гранаты. Стоит только подать сигнал тревоги — и Алексей Васильевич отбросит в сторону коробки с таблетками кодеина (он нас потчевал в свое время ими от простуды), схватит автомат, гранаты и побежит в цепь отбивать очередную атаку карателей.

— Ну как, Вася, дела? — задает он свой обычный за последние дни вопрос, входя в палату. — Скучаешь?

— Да, признаться, надоело лежать, — говорю ему и пытаюсь по взгляду определить, с чем пришел он на этот раз. — Хорошо у вас в Киеве, а в Алма-Ату тянет, домой хочется.

— Ничего, потерпи, — утешает Алексей Васильевич, — скоро отпустим… Да, знаешь, зачем я к тебе пришел? Угадай…

— И угадывать нечего. Небось, опять новым курсом лечения обрадуешь. От вас, врачей, больше и ждать нечего.

— На этот раз нет, — улыбается Крячек, — Сидор Артемьевич о тебе спрашивал. Просил, как поправишься, побывать у него.

— Сидор Артемьевич? — я сбрасываю одеяло и подымаюсь с кровати. — Что же ты раньше не сказал? Сейчас же едем к нему. Довольно, повалялся я у вас.

— Не спеши, — ласково, но настойчиво обрывает меня друг. — Не так это просто. Чтобы выйти из больницы, надо прежде поправиться. Если позволят обстоятельства, я и сам с удовольствием с тобой поеду.

…Через несколько дней разрешение было получено. Мы едем к Сидору Артемьевичу. По дороге я волнуюсь и не перестаю восхищаться городом.

Он растет и хорошеет, словно не проносились над ним недавние грозные бури. Киев вынес страшное время оккупации, но быстро оправился от тяжелых ран, как это бывает с могучим богатырем, которого не может сломить никакая сила.

— Постарел, наверное, Сидор Артемьевич? — спрашиваю я у Крячека. — Годы немалые…

— Что ты! Сидор Артемьевич выглядит хорошо, — отвечает мне Алексей Васильевич и, хитро улыбаясь, добавляет: — Молодым не уступает. Партизанская закалка многое значит… Это вот ты что-то расклеился. Но ничего, мы тебе болеть не дадим.

…У Ковпака мы встретились с командиром партизанского отряда Юрием Алферовичем Збанадским, партизаном Василием Петровичем Яковенко и другими товарищами, с которыми мне пришлось исходить сотни километров по лесам Украины. Долго продолжалась задушевная беседа. О многом вспомнили, о многом поговорили.

Кто-то из партизан показал Сидору Артемьевичу Ковпаку немецкие деньги, выпущенные в 1942 году в городе Ровно гаулейтером Украины палачом Эрихом Кохом. На кредитном билете был изображен портрет украинской крестьянки на фоне пшеничного поля, со снопами.

По мысли фашистов, деньги должны были обеспечиваться трудом и богатством украинцев. Мечтам этим не суждено было сбыться.

— Польский суд, — сказал Сидор Артемьевич, — приговорил недавно палача Эриха Коха к смертной казни… Добирались до него в свое время партизаны, да не смогли добраться… Но ничего — от сурового суда он все-таки не ушел.

— Ошибка вышла, — проговорил Яковенко. — Вместо гаулейтера Украины Эриха Коха наши партизаны его заместителя гранатами подорвали… Один клинок от него остался, в архиве хранится.

— Клинок? — спросил Ковпак. — Попросите, чтобы его принесли сюда. Любопытно посмотреть.

Вскоре доставили нарядный, богато инкрустированный клинок бывшего заместителя гаулейтера, подобранный партизанами в качестве трофея.

— Доброе оружие, — сказал Сидор Артемьевич. — Да не в добрых руках находилось. Слава хлопцам, что вовремя выбили это оружие из кровавых лап.

Сидор Артемьевич вздохнул и задумался. Может быть, думал он о тех своих боевых друзьях, что не дожили до победы, а может быть, о том, как громили его славные хлопцы немецких захватчиков на всем большом пути от Путивля до Карпат.

— А не подарить ли нам, товарищи, этот клинок нашему другу Васе Кайсенову? — спросил вдруг Сидор Артемьевич. — В память нашей крепкой дружбы. А?

Товарищам понравилось предложение. Сидор Артемьевич передал клинок Яковенко и попросил его:

— Отнесите к граверу. Пусть сделает добрую надпись. От всех от нас, от партизан.

…Вскоре после этой встречи с Ковпаком я вернулся домой в Алма-Ату. К сожалению, я не получил подарка из-за срочного выезда. Но друзья-партизаны поправили эту оплошность. В Алма-Ату специально прилетел Василий Петрович Яковенко, чтобы справиться о моем здоровье и вручить дорогой для меня подарок. Этот клинок хранится у меня как память. На его рукоятке надпись:

СУДЬБА ПАРТИЗАНСКОГО СЫНА

В начале зимы 1959 года я получил письмо из Ленинграда. Правда, оно было адресовано не мне, а издательству, где я работаю, однако непосредственно касалось меня. Автор письма Виктор Абраменко сообщал, что ему, студенту Ленинградского техникума физкультуры, во время летних каникул пришлось побывать на Украине. Там он прочел мою книгу «Партизаны Переяслава», в которой коротко рассказывалось о его матери, подпольщице, и отце, партизане нашего отряда, погибших в борьбе с оккупантами в 1943 году. Виктор Абраменко просил издательство сообщить ему мой адрес, с тем чтобы он мог более подробно узнать о судьбе своих родителей.

Это письмо взволновало меня. Перед глазами вдруг встали трагические события тех давних лет.

Маленький домик в украинском селе Македоны долгое время был центральной партизанской явкой. Хозяевами этого дома были Абраменко Николай Михайлович и его жена Мария Николаевна. Николай Михайлович командовал взводом в нашем отряде, а дома оставались Мария Николаевна и ее сестра Галина. С ними жил и маленький Витя, которому тогда было около пяти лет.

В подвале дома за двойными стенами скрывались партизаны и подпольщики, а в подземном ходу, который вел из подвала в густой сад, хранилось оружие. Мария Николаевна и ее сестра Галина помогали партизанам. Они не только укрывали людей и оружие, но собирали и передавали ценные сведения.

Ясно, что активная работа подпольщиков не могла не привлечь немецких ищеек. Долгое время гестаповцы рыскали по селам, хватали заложников и наконец с помощью предателей добрались до домика в селе Македоны. Жандармы разгромили партизанскую явку. Мария Николаевна и Галина были арестованы и брошены в тюрьму.

Эта печальная весть пришла к нам, когда наш отряд находился в сотне километров от села Македоны. Мы, конечно, не могли сразу пойти на помощь. Многие из наших товарищей были местными жителями, и они не без основания опасались арестов своих родственников. Особенно беспокоился Николай Михайлович Абраменко за судьбу жены и своего маленького сына. Немцы безжалостно уничтожали партизанские семьи.