Против нас возвышалась высокая гора с почти оголенным гребнем. По нашему предположению, это и была Полонина Руно.

Александр Васильевич Тканко подбадривал нас:

— Все устроится хорошо. Пошли!

Мы стали подниматься на вершину этой соседней горы. Восхождение удалось завершить к вечеру следующего дня.

Вершина горы была без деревьев и представляла собой альпийский луг. Мы ночевали на открытой поляне. Ночью настолько густо и обильно выпала роса, что все промокли до нитки.

И в этот день и на следующий мы не встретили наших товарищей.

Группа партизан перед вылетом в тыл врага. Справа налево: К. Спижевой, Леня, Петя, Миша, Юрик, Гриша, Леня, Анатолий и Леонид Мариненко, Касым Кайсенов.

Итак, пропали, как в воду канули, партизаны двух отрядов. Один из них возглавлял начальник штаба соединения Виктор Бурый, другой — комиссар соединения Леонид Страх.

Мы терялись в догадках.

Наша группа под командованием Тканко после продолжительной разведки, длившейся несколько часов, вышла на солнечный склон горы. Далеко к югу виднелись небольшие горы, заросшие густыми деревьями. Над горами медленно плыли серебристые облака.

Вдруг идущий впереди всех Константин Спижевой резко остановился, посмотрел вниз и махнул нам рукой.

В двухстах метрах от нас на большом камне, опершись на палку, сидел человек.

Командир жестом подозвал всех к себе.

— Во что бы то ни стало задержать этого человека! Он может нам кое-что рассказать.

Незнакомец по-прежнему сидел неподвижно — похоже, дремал. Услышав близкие шаги, он быстро вскочил. Наш партизан Митя был уроженцем Закарпатской Украины и хорошо знал местный язык. Он сказал:

— Не бойся. Мы свои люди.

Несколько придя в себя, незнакомец быстро заговорил. Мы подошли и увидели смуглого, с густыми бровями человека лет тридцати пяти-тридцати шести. На нем был домотканый халат из козьей шерсти и светлые штаны из мешковины, ноги босые. Он глядел на нас испуганно.

Как выяснилось, незнакомец пас коров своих односельчан. По его словам, у него были еще два помощника. Пастух пригласил партизан к себе.

Он привел нас к большому коровнику. Когда мы зашли в просторное саманное помещение, женщины, доившие коров, встали. Здесь были молодые девушки, женщины средних лет и старухи.

После беседы с переводчиком они подошли к нам поближе и попытались завести разговор.

Некоторые из них, большей частью пожилые, знали русский язык. Один старик, беседовавший с Александром Васильевичем, пригласил нас в палатку.

Несколько палаток стояло вокруг коровника. Они были на фундаментах из больших обтесанных камней, верх — из тонких досок, конусообразный.

Старик пригласил нас в крайнюю палатку. Оставив снаружи часового, мы вошли. Скоро туда собрались и все местные. Посредине палатки разожгли очаг. Мы расселись вокруг него и продолжали беседу. Говорил главным образом Александр Васильевич. Его слушали с большим вниманием. Старики, знающие русский язык, переводили его слова другим.

В беседе прошли два-три часа. Потом на низеньком квадратном столике появилось свежее молоко в глиняных крынках, кукурузный хлеб и копченое свиное сало.

— Не стесняйтесь, ешьте, дорогие гости, — приглашал радушно старик. — Хотели бы угостить вас получше, но нечем. Все отбирают фашисты.

Старик рассказал, как, спасаясь от поборов, крестьяне решили угнать своих коров в далекий горный лес. Этим только они и жили.

Все жаловались, что и до войны жили небогато, а уж теперь и совсем плохо. Если немцы разыщут их и отберут коров, придется умирать с голоду.

Гостеприимного старика звали дедом Миколой.

Шел дождь, и он пригласил нас переночевать, все радостно закивали головами.

В эту ночь мы спали в теплых и уютных палатках, а утром, попрощавшись и взяв с собой проводником деда Миколу, отправились в путь.

В КАРПАТАХ

Нашему командиру десантной группы Тканко Александру Васильевичу было в то время около тридцати лет, но выглядел он старше, видно, оттого, что был строг и совсем редко улыбался. Он любил, когда ему говорили правду, и жестоко карал провинившихся и не признающих своей вины. Было страшно смотреть в его проницательные голубые глаза, горящие гневом и презрением к трусам, к людям, опозорившим высокое звание партизана. Но он был справедлив и умел великодушно прощать проступки, если люди их осознали и прочувствовали. Его уважали и любили, и никто из командиров не осмеливался ему лгать.

Тканко Александр Васильевич — командир партизанского соединения.

Однажды и мне с товарищами пришлось идти к нему с повинной, и только откровенное признание помогло нам избежать серьезных неприятностей. Вот как это было. Перед вылетом в Карпаты мы стояли в селе Аварово, недалеко от фронта. Отряды из соединения Александра Васильевича должны были, как только позволит погода, выбрасываться поочередно в тыл врага. Но погода долго не баловала нас, и мы томились от безделья. Но вот наконец нас предупредили, что мы должны быть готовы к полету в тыл. Как сейчас помню, это было 21 июня 1944 года. Выдался на редкость ясный знойный день. Мы «квартировали» в небольшом сарае на окраине села.

— У нас все готово, — сказал партизан Спижевой, — до вылета далеко. Не пойти ли нам искупаться на дорожку?

Спижевой — веселый, красивый, с черными кудрявыми волосами парень. Он комиссар нашего отряда. Родился он в селе Григоровка, Переяславского района. Во время войны вместе со своей частью, где он служил офицером, Спижевой попал в окружение. После долгих боев и отступлений пробрался в родное село и здесь сразу же включился в подпольную работу. Подпольем в этом селе руководил тогда коммунист Емельян Демьянович Ломако. Отца Спижевого фашисты повесили в тот день, как заняли Григоровку. А мать Софья Павловна и его сестра Надежда Ивановна после долгих мытарств попали к партизанам. Здесь с ними Спижевой и встретился.

В моей группе был и Григорий Алексеенко. Он был одного возраста со Спижевым, и они даже внешне походили друг на друга. Однажды Алексеенко был схвачен гитлеровцами, и его ждала смерть. Но парню удалось бежать и пробраться к партизанам. Алексеенко был беззаветно храбрым человеком, и это его качество очень ценили партизаны.

…Случайно брошенное Спижевым предложение всем понравилось, и мы отправились на реку. Там мы застали купающихся деревенских ребятишек и присоединились к ним. Мальчишки с восхищением оглядывали нас. Они, конечно, догадывались, кто мы и откуда. Когда мы раздевались, ребятишки настойчиво просили нас что-нибудь продать им или подарить на память. Я вынул свои карманные трофейные часы и показал им.

— Хотите часы?

— Хотим, хотим, — хором закричали они.

— Вася, — сказал Спижевой, — часы ведь нам самим нужны.

— А зачем они? — заговорил Алексеенко. — Когда будем прыгать с парашютом, они могут вывалиться и пропадут ни за что. А хлопцам будет память.

Я отстегнул цепочку и передал часы ребятам. Обрадованные хлопцы, даже забыв поблагодарить нас, стремглав побежали в деревню. Но не успели мы как следует побарахтаться в воде, как наши новые знакомые опять появились у реки. В руках у них — большая бутыль.

— Дядьки! — закричали нам ребята. — Мы вот вам принесли согреться после купания. Добрый самогон, первач. Один стакан любую лихорадку из тела выгонит… Да вот сала шматок, да хлеба.

Мы посмеялись и поблагодарили ребят. После купания уселись на заросшем густой травой холмике и принялась за деревенские дары. Самогон был очень крепкий, не уступал спирту. Мы охмелели после первых же глотков. И, как это всегда бывает с подвыпившими людьми, занялись бесконечными воспоминаниями и обсуждениями всяких планов. Каждому из нас было, конечно, грустно оттого, что скоро наш самолет будут обстреливать вражеские зенитки, и неизвестно еще, как встретит нас чужой, незнакомый край.