— Глупости всё это! Глупости! И… и… иди уже спать! Чёрт! — нечаянно и больно пнул ногой ножку кресла.
Наступившее утро было вроде бы обычным. Настасья в съёмных комнатах столько дел, как в усадьбе не имела, и потому была свободна. Только радости от этой свободы не испытывала. Ходила, как в воду опущена, губы шевелились, а слов не слышно.
Наконец проснулась Наталья Акимовна. Настя помогла ей утренний туалет завершить, да чай подала.
— Настасья, уж не по Акинфию ли своему скучаешь? — улыбнулась Натали.
— Оно конечно, ваша правда. Однако есть и другое…
— Что ещё? — насторожилась Натали.
— Тревожусь за батюшку вашего, Акима Евсеича. Случись с ним что худое, меня один Бог знает, какая участь ждёт.
— С чего ты взяла, что с батюшкой непременно что-то плохое должно приключиться? И как это может на тебе сказаться? Ты теперь замужняя женщина. От мужа своего, а не от моего батюшки зависима?
— Жилье и работа — всё от его протекции. — Настасья осторожно пересказала свои подозрения относительно Марьи Алексеевны, не забыв упомянуть по то, что воск ей показал. А ещё высказала удивление, что, будучи замужем за дворянином высокого чина, имея любовником лучшего из лучших красавцев графа (Настасья фамилию назвать остереглась), она вдруг воспылала чувствами к Акиму Евсеичу.
— С чего бы? Вот и думаю, должна быть ей какая-то выгода. Но какая — в толк не возьму.
— Откуда ты все это знаешь: про графа, про её намерения?
— Не всем так везет с хозяевами, как мне с вами и вашим батюшкой. Вот и делится прислуга рассказами о своём горьком житье в господских домах. Сколько молодых девок понесли от господ, да с брюхом-то и были выброшены на улицу? А я честь, честью замуж вышла. Мужа мне Аким Евсеич подыскал — не хуже, чем родной батюшка бы это сделал. Опять же вы платья и другую одёжу жалуете, и новую городскую портному заказывали. Да мало ли? Я столько лет прожила в вашем доме — он мне как родной.
Наталья Акимовна смотрела на Настеньку и думала, что не так-то уж она проста, как кажется.
— Ты незаметно расспрашивай, будто любопытства ради, мол, как у богатых, да знатных в прислугах ходить узнать хочешь.
— Могут подумать, другое место ищу.
— Пусть думают. Тебе это только на руку. Больше расскажут. Я — то знаю правду.
Вот уже и визиты вежливости нанесены, и приглашение к графине Н-ской на бал получено, пора возвращаться домой в Бирючинск. Акима Евсеича дела заждались. Карета городского головы ещё третьего дня упылила.
— Батюшка, было бы не вежливо уехать, не простившись с Марьей Алексеевной. Я непременно должна поблагодарить её за помощь в подготовке к балу.
— Ну что ж? Я пошлю к Марье Алексеевне с просьбой о визите.
В ответной записке в небольшом надушенном конверте, на дорогой бумаге с графскими вензелями было написано, что Акима Евсеича и Наталью Акимовну графиня будет рада видеть завтра ввечеру, но предупреждает, о своём неважном самочувствии. Посему других визитёров она не принимает, однако для них делает исключение.
— Батюшка, как полагаете, что могло приключиться с графиней? Она казалась такой цветущей на балу.
— Ах, Натали, я думаю нервы. Её семейная жизнь складывается… э… э… не очень счастливо. И даже наоборот.
— Её муж жесток к ней или усыновлённым детям? Хотя, жестокость к детям — не есть ли худшее из зол для их матери?
Лицо Акима Евсеича пошло пятнами:
— Натали, отношения между мужем и женой, касаемо только их двоих и… м…
— Батюшка, как я могу вмешаться в их отношения? Но простое женское участие, думаю, будет вполне уместно. Её муж тяжело болен, я своего похоронила. Мне кажется, у нас есть много общего для разговора.
Женские тайны
Глава 14
Парадный въезд, в дом, где теперь проживала Марья Алексеевна, представлял собой ворота, рядом с которыми располагалась сторожка привратника. Сразу за воротами начиналась подъездная аллея, ведущая к мраморным ступеням лестницы с роскошной балюстрадой. По бокам аллеи шумел старый парк. Что он прятал в своей глубине — сказать невозможно. Входная дубовая дверь впечатляла внушительными размерами. Наддверную панель украшал герб графа, обрамлённый закрученным узором листьев аканта с мордами крылатых чудищ по бокам.
Привратник, старый парк, роскошный въезд и входная дверь — буквально каждая деталь дома и прилегающего пространства, говорили о знатности и величии рода. Но была во всем том какая-то лёгкая запущенность, будто нерадивые слуги спустя рукава выполняли свои обязанности. По углам лестницы ветерок шуршал засохшей листвой, а встретивший привратник имел неопрятный и заспанный вид. Всё это никак не вязалось с Марьей Алексеевной, которая с недавних пор была здесь хозяйкой.
Примерно такое же впечатление производил дом изнутри. И вроде бы горело множество свечей, да и на дворе стоял ранний вечер, так что свет проникал через окна, но то ли свечи были плохи, то ли окна давно не мыты, только неуютный полумрак заставлял втягивать голову в плечи и оглядываться по сторонам.
— Бедная, бедная Марья Алексеевна, но, возможно, её жертва оправдана, — шепнула Натали, оглядывая всю эту неухоженную роскошь. Аким Евсеич только палец к губам приложил:
— Молчи. У этих стен могут быть уши.
Разговор тоже получился странный. Марья Алексеевна не переставая жаловалась на недомогание и расстроенные нервы. Натали с томной грустью отвечала ей:
— Ах, мне это так знакомо! Когда я выпорхнула из родного гнезда, то теперешний мой дом тогда тоже наводил на меня меланхолию. Но мой супруг, упокой Господи его душу, вызвал ко мне доктора…
— Простите, но даже церковный батюшка признал Кузьму Федотыча вампиром… а вы обращаетесь к Господу? — слабым голосом пролепетала графиня.
— Я только исполняю долг вдовы. И вот мой супруг пригласил ко мне врача, коей в его присутствии осмотрел меня и выписал микстуру… от хандры.
— Натали! — Аким Евсеич даже в лице изменился, догадываясь, к чему клонит его дочь.
— Микстура без цвета, без запаха, она навевала на меня длительный, очень длительный спокойный сон.
— Ах, у меня есть нюхательная соль, но не могу же я всё время проводить в дрёме.
— Я вас понимаю. Ваш супруг тяжело болен и душа ваша обливается кровью, глядя на его страдания… которые продлятся неизвестно сколько.
— Да, да. Вы, вы… правы. Продолжайте, говорите, я вас слушаю.
— Чтобы снискать покой душе, достаточно принять эту микстуру и сон будет длительным и безмятежным.
— Но проснувшись… — вдруг графиня подалась вперёд и замолчала на полуслове. Натали чуть склонила голову, подняв к верху глаза, и молитвенно сложив руки:
— Ах, простите, забыла предупредить. Если у вас есть привычка выпивать за ужином бокал вина, то придётся от неё отказаться.
— Почему?
— Эта микстура при соединении с алкоголем многократно усиливает своё действие и тогда…
— Сон может быть очень долгим? Возможно не одну ночь? — быстрым шёпотом спросила графиня.
— М… это предупреждение врача, которое я передаю вам в точности.
— Натали, мы злоупотребляем гостеприимством графини. Полагаю, нам пора домой. — Занервничал Аким Евсеич.
— И кто же этот доктор, у которого есть это… спасительное средство?
— Наш Бирючинский лекарь, — улыбнулась Натали. — Но сам он, похоже, не подозревает, сколь благотворно для страдающего женского сердца это лекарство.
— Ах, я понимаю, что в Бирючинске накопилось множество хозяйственных дел, требующих моего присутствия, — вдруг неожиданно громко проговорила Марья Алексеевна, явно рассчитывая быть услышанной соглядатаями мужа. — И как только буду в силах, обязательно приеду. И поверьте, сумею отблагодарить за… оказанную услугу.
Аким Евсеич собрался было сказать, что такой необходимости нет, но Натали поднялась из кресла: