В то же время издательство убеждает молодого писателя продолжать работу над рукописью, т. к. она обладает очевидными достоинствами. Это «хорошо выполненные сценки с детьми: яркая фигура Федьки Жиженка, особливо в последней части, когда он становится сельским исполнителем… в нем намечен очень интересный образ настоящего, преданного местного мужика-общественника; знание быта, языка, обстановки, самый замысел показа деревни в ее буднях». Исходя из сопоставления сильных и слабых сторон повести, предлагались рекомендации: «оживить повесть более сложной фабулой», «ввести новые мотивы — расслоения деревни, участия в деревенской жизни кооперации» и т. п. (там же).

Судя по всему, А. Тарасов принял замечания в расчет, основательно поработал над рукописью и получил новый ответ издательства от 9 февраля 1929 года: «…Ваша повесть «В цвету черемухи» принята к печати, и таким образом, наконец, положено начало Вашей литературной деятельности (там же, л. 3). Между тем в бочонок меду была-таки добавлена ложка дегтю: «…правка Вашей рукописи оказалась настолько серьезной, что я только сейчас закончил работу, — писал Б. Губер 1 апреля 1929 года, — …в набор пойдет дня через три, а стало быть, выйдет в свет в конце июня» (там же, л. 4).

Участие в судьбе рукописи А. Тарасова принял и его друг по Вологде А. Пестюхин, который к этому времени жил уже в Москве и работал в «Федерации» и Литфонде. В письме от 10 апреля 1929 года он сообщал земляку, что рукопись «отправлена в набор и будет напечатана в журнале «Молодая гвардия» № 7 или 8!!! Вот это здорово…» В журнале, однако, повесть опубликована не была, а в издательстве, по-видимому к концу работы, сменили ее название на другое — «Будни», которое и мы сохраняем в этом новом издании.

«ОТЕЦ». В архиве А. И. Тарасова, кроме окончательной беловой рукописи рассказа в том варианте, который и мы публикуем, сохранились многочисленные черновики, автографы глав, машинописи с правкой — общим объемом 294 страницы. Уже это свидетельствует о том, что писатель работал над этим своим произведением напряженно и взыскательно, добиваясь цельности главного образа, ясности идейного звучания. Впервые рассказ опубликован в журнале «Красная новь» (1935, № 8), а потом входил в книги 1937 и 1946 годов.

В современной Тарасову критике рассказ его нашел в основном верную оценку.

«Старик, проживший многотрудную жизнь, хочет быть вместе с детьми своими и не может с ними быть: страшится мысли о полном изменении жизненного уклада. Он остается один и чувствует прежде всего ненатуральность своего положения. Он полон зависти к людям, счастливым в работе, но пока еще не может заставить себя присоединиться к ним. Он сделает это…» — так писал Б. Рагинский (Лит. газ., 1940, 20 марта). Справедливо отмечая вслед за Тарасовым, что отца и детей разделяет всего лишь «десятая доля», критик К. Лаврова подчеркивает, что «эта досадная дробь еще искажает то прекрасное человеческое общение, тот новый тип отношений, который уже складывается в описанном у А. Тарасова мире, где смыкаются вековые традиции народной мудрости с мудростью нашего века, века социализма» (Октябрь, 1940, № 10, с. 183). Обобщая оценку, И. Арамилев пишет, что в этом рассказе «колхозная действительность, изображенная автором, сама агитирует за артельный труд достаточно красноречиво» (Новый мир, 1940, № 6, с. 247).

Тем не менее случалось, Тарасова обвиняли в том, что «советской деревни в ее сегодняшнем развитии в книге нет, и нет там подлинной жизненной борьбы» (Лит. газ., 1941, 4 февраля). Точно так же не поняла позже художественной гибкости А. Тарасова в обрисовке образа последнего единоличника и Анна Караваева в 1952 году: «…старик-отец живет один со своими бреднями, которые были бы естественны в устах какого-нибудь профессора-идеалиста и мракобеса, но не крестьянина далекой северной деревни» (ф. 49, оп. 1, д. 593, л. 6).

Между тем А. Тарасов в этом рассказе не повел своего старого героя по плоскому пути «перевоспитания» и создает очень органичный в его жизненности образ. Образ во многом автобиографический, но с другой стороны — и глубоко типический. В северных деревнях как раз немало было людей начитанных, собиравших личные библиотеки. Но что делать, знания, которых они набирались, были очень противоречивы, и это сказывалось на характере.

Так, старая учительница Л. Ванюшина в районной газете пишет об Иване Федоровиче Тарасове: он «был закоренелый единоличник, упрямый, во всем сомневающийся, упорно не желавший отрешиться от старых взглядов и форм жизни, не пропускавший ни одной церковной службы» (газ. Борьба, 1970, 5 мая). Что делать, и сама Ванюшина, как видим, до старости не сумела отрешиться от юношеского ригоризма. А писатель Ефим Твердов, вспоминая, что Тарасов читал много, очень много, писал: «У его отца, как я видел сам, было в несколько раз книг больше, чем в волостной библиотеке» (Красный Север, Вологда, 1976, 23 мая).

Архив подтверждает слова Твердова: сохранилась опись библиотеки И. Ф. Тарасова еще от 26 марта 1906 года. И чего здесь только нет! «Лесная математика», «Словарь коммерческий», Гораций, Русская история, Мильтон, «Педагогический календарь», журналы, Библия, Псалтырь и, конечно, жития святых, и множество других книг… (ф. 49, оп. 1, д. 546, л. 1—7).

И сам И. Ф. Тарасов очень своеобразно отражается в своих письмах сыну с 1913 по 1940 год (их сохранилось более восьмидесяти). Они в основных формах стереотипны, и вот одно, с некоторыми сокращениями, для примера (поправлены только знаки препинания):

Конечно же наивно думать, что герой рассказа «Отец» списан с Ивана Федоровича, но семейные наблюдения во многом дали А. Тарасову материал, которым он сумел распорядиться с истинным человеческим тактом и несомненным художественным чутьем.

«АННА ИЗ ДЕРЕВНИ ГРЕХИ». Рассказ впервые опубликован в журнале «Красная новь» (1936, № 6), вошел во все последующие сборники произведений А. Тарасова, в критике по праву почитается лучшим и, наверное, поэтому по жанру определяется обычно как «повесть», хотя по объему не превосходит другие рассказы писателя. «Пересказ содержания не даст самого существенного — того художественного решения своей темы, которое находит автор, — пишет К. Малахов по поводу этого рассказа Тарасова. — А это решение найдено. Сдержанно и как бы несколько застенчиво рассказал в своей повести автор и о росте новых отношений, о новых, повышенных требованиях, предъявляемых новыми людьми друг к другу, о новой, не звериной, а подлинно человеческой любви» (Лит. газ., 1939, 30 января). И в том же тоне пишет К. Лаврова по поводу разлада Анны с мужем и ее влечения к Никите: «Оказывается, людей связывает не кровное, а иное, более крепкое родство. Оно возникает из поэтических впечатлений, увлекательного товарищества в отличной и веселой работе. Из этих впечатлений родятся и новые чувства, и новые таланты» (Октябрь, 1940, № 10, с. 182). В том же тоне писали о рассказе «Анна…» и в послевоенное время (В. Викулов, Ю. Дюжев).