Собаки бегут впереди, то показываясь, то снова скрываясь. Изредка Аверьян или Семен покрикивают:

— По-ла-а-ай!

Или свищут, давая понять собакам, в каком направлении они идут. Собаки держатся этого направления и по пути ищут.

— Мне, знаешь, потребовался ты один раз, — говорит Аверьян Семену. — Не мог вспомнить, из какой ты деревни, как звать! Вот удивительное дело! А тут — как-то услышал твою собаку и все вспомнил.

— Однажды мы с ним закружились, — поясняет Василию Родионовичу Семен. — Ходили да ходили, попали в такую сырь, что никак и не разберешься. Лес оборванный, суша не суша, сырая не сырая, по сучью не выйдешь, солнца нет. И место совсем незнакомое. Чувствуем оба: больно где-то далеко от деревни. А была сушь. Леса даже позапрошлый год горели. Хочется обоим пить нестерпимо, поэтому и в сырь-то попали. Стал свет меняться. Да так быстро. Шагаем наугад. Свалишься, станешь вставать, слышишь — сзади пыхтит, тоже свалился. Одно время, так, пожалуй, один встает, другой ложится. Коленки оборвали, белеют, как у прежних святых. Я говорю: «Ты как хочешь, а я больше от этой елки не оторвусь». Наклонился так, смотрю — суша. Давай дрова рубить. Нарубили дров, костер наклали. Накидали вокруг хвои, от земли-то оторвались, стало тепло. Свету только что у костра. Посмотришь кверху, как в трубу. Вот попали. Погибнешь — никому не найти! Подремлем, да поговорим. Вспомним, когда в каких местах в лесу бывали, какие похождения прошли. Не спали всю ночь. Потом я чуть приклонился. «Аверьян!» — «Что?» — «Я вершины увидел!» Верно. Смотрим оба — вершины. Потом яснее и яснее, и настало утро…

Они останавливаются и осматривают лес. Светлая осиновая роща. Посредине течет какая-то речушка.

— Шивда! — говорит Аверьян. — Далеко попали. Надо сознаться — я виноват. Вел к Онисиму в избушку…

Он смотрит на Василия Родионовича.

— Разве можно побывать у нас в лесу и не увидеть озера Данислова?

Василий Родионович кивает головой. Про старых охотников Лавера и Онисима он слышал.

Подходят к озеру.

— Что ж, — говорит Семен. — Придется ночевать и мне с вами.

Аверьян показывает в сторону.

— Идти сейчас некуда.

На земле, под ветвями уже темнеет. Собаки выходят на дорогу. В вершинах совсем тихо. Озеро виднеется сквозь деревья синими пятнами.

Онисим только что пришел с охоты и раскладывает перед избушкой костер. Он больше любит варить на воле. Собака настороженно рассматривает незнакомых людей.

— Ляг! — говорит он ей.

Собака отходит к углу избушки.

— Как раз к ужину, — говорит Онисим. — Устали?

Охотники, громко разговаривая, моют на озере ноги, руки и присаживаются к костру. Онисим три раза стучит обухом в сухое дерево. За лощиной слышатся три ответных удара. Вскоре на полянку выбегает Гроза и за ней не спеша, раскачиваясь и глядя прямо перед собой, показывается Лавер. Он подходит к костру, молча кивает Семену, потом Василию Родионовичу, которого рассматривает долго и внимательно, и садится поодаль.

— Как промысел? — спрашивает его Василий Родионович.

— Это наш секретарь райкома, — поясняет Аверьян.

Лавер понимающе кивает головой, достает табакерку, нюхает, потом говорит:

— В этом году промысел будет на белку. А птицы опять мало.

Потом спрашивает:

— Нарочно к нам приехал?

— Да. Ваши леса посмотреть.

Лавер не отвечает.

Онисим рвет около избушки сухую траву и обтирает копоть с большого черного чайника. Аверьян берет чайник, приносит с озера воды и подает старику.

Онисим сердито спрашивает:

— Не съехал?

— Нет, все живет на Лебеже, в бане.

Онисим почти бросает чайник на землю.

Во время ужина вдруг настораживаются собаки и смотрят на темную тропу.

На полянку выкатывается кривоногая Розка, быстро все обнюхивает и садится перед Онисимом. Потом слышится шуршанье плаща. Манос стремительно выбегает из темноты. Перепачканный в грязи, утомленный и притворно злой.

— Вот они, черти! — кричит он. — Насилу-то догадался. А то уж, думаю, завтра придется народ собирать, разыскивать.

— Чудак! — говорит Аверьян. — Нарочно пришел?

— А как же! У нас, брат, каждый человек дорог. Вот и побежишь, не глядя на ночь. Столько раз падал, что если в один ряд вытянуть — хватит до Нернемы.

Манос быстро скидывает плащ, идет на озеро, потом садится вместе со всеми в кружок к столу.

Котел окутан паром. Аппетитно пахнет свежей дичью. Манос от нетерпения причмокивает губами и вертит а руках большой ломоть хлеба.

Онисим стучит по краю котла ложкой: можно начинать.

Манос первый запускает свою большую ложку в котел и вытаскивает ее полную до краев.

Собаки в стороне грызут кости.

Немного отдышавшись, Манос говорит:

— В сельсовет опять какой-то приехал. Станет вышки ставить. Сказывают, тридцать семь метров каждая.

— Это для того, чтобы лучше видеть всю страну, — замечает Василий Родионович, а сам думает: «С этими людьми ее всегда и всюду видишь и слышишь. Ее чистую душу кому заглушить, затуманить?..

И вот тебе дано счастье все это чувствовать и помогать рождению нового…»

— А! — понимающе кивает Манос. — Работа оборонного значения. Тогда мы на эту вышку будем заглядывать!

Малеевка

1940

Комментарии

При жизни А. И. Тарасова вышло пять его книг, и две — посмертно (1956, 1961). Тиражи их были невелики, а между тем повести и рассказы писателя представляют собой примечательную страницу «деревенской» прозы накануне Великой Отечественной войны, во многом сохраняющую поныне свое познавательное и художественное значение.

Он, в отличие от многих других писателей 30-х годов, проявил острый интерес к труду и быту сельских тружеников, к нравственным и — шире — духовным традициям русского крестьянства. Он, одним из первых, увидел глубину и богатство душевного мира сельских людей, изображавшихся тогда, за немногими исключениями, «звероподобно».

Важным нам представлялось показать и связи героев писателя с природой, поскольку экологическая проблематика, незнакомая обществу в ту пору, вышла ныне на передний край. А Тарасов показывает наиболее здоровые отношения трудящегося человека с естественной средой его жизни.

Сын своей крестьянской среды, Тарасов не оторвался от нее, не открещивался, а открывал ее взыскательным и любящим взглядом. Эта традиция стала в наши дни основополагающей для писателей, уроженцев села, работающих на деревенском материале.

Как видим, точек соприкосновения с художественным миром, созданным А. Тарасовым, у нас немало до сих пор. Произведения его не утратили живой актуальности и вполне имеют право на наше пристальное внимание и глубокое уважение.

Исходя из этого, мы стремились представить в этой книге по возможности весь творческий путь Александра Тарасова в его наиболее характерных произведениях.

«БУДНИ». В 1929 году состоялась первая серьезная встреча А. Тарасова с читателями. Повесть вышла отдельной книгой в издательстве «Федерация» (143 с., тираж 5 тыс. экз.), и пусть она осталась незамеченной в критике, в прозе тех лет сейчас она видится заметным явлением. Она писалась по следам горячих событий того времени — кануна коллективизации, которое привлекло недавно В. Белова («Кануны»), Б. Можаева («Мужики и бабы»), И. Акулова («Касьян Остудный») уже в исторической перспективе. А это дает любопытный материал для сравнений.

Во время работы над повестью А. Тарасов жил на ст. Няндома (Архангельская область) и оттуда вел переписку с издательством. Первоначально повесть называлась «Загорская сторона» и была представлена в трех частях. В письме от 3 мая 1928 года ответственный секретарь редсовета Б. Губер писал А. Тарасову: «…редсовет окончательно решил воздержаться от издания этой рукописи», поскольку «представители новой деревни, комсомольцы, не внушают читателю веры в их реальную силу и возможность переделать деревню», тогда как «отрицательные стороны деревенского быта даны автором гораздо сильнее и убедительнее» (ВОГА, ф. 49, оп. 1, д. 335, л. 1).