Но золотых рек не получилось. Просто потому, что не было в стране таких денег. Ни у кого.

Баснословно богатые на фоне общей российской бедности, финансовые группы находились лишь в стадии становления. Шальные деньги были деньгами быстрыми, нежданными, приятными, что там говорить — но по меркам мировым весьма и весьма скромными. Посему и суммы залогов за активы крупнейших предприятий России баснословными не получились.

Так за 51 процент акций Снежнинской горной компании, одного из крупнейших в мире предприятий цветной металлургии, правительство запросило 170 миллионов долларов. Это было бы всего 170 миллионов, продавайся такое предприятие где-нибудь в Канаде, где нашлось бы немало богатых покупателей. Но это были целых 170 миллионов в нищей Российской Федерации.

Ибо к стоимости запущенной и разваленной СГК следовало прибавить еще миллионов триста, которые требовалось вложить в ближайшие же годы в ее инфраструктуру. А в качестве приданого за Снежнинской горной государство давало еще полмиллиарда долгов, накопленных прежним руководством компании.

И все же… И все же Олег Старцев, подписывая заявку на участие в залоговом аукционе, твердо знал, чего ему хочется. Ему хотелось Снежнинской горной компании — разворованной, обветшалой, но все еще потенциально мощной «жемчужины отечественной металлургии». И Старцев свою жемчужину получил — как получал все, к чему стремился.

За год, на который в управление «Росинтеру» были переданы активы Снежнинской компании, в Снежном многое переменилось. На подъем предприятия отрядили Сашку Данилова — и Старцев быстро понял, что не ошибся. У парня руки чесались, так хотелось себя показать.

В течении года он отлеплял от жирного вымени компании присосавшихся пиявок-посредников. Воевал с профсоюзами. Перетасовывал кадры. Отслеживал и пресекал бесконечные ручейки, по которым утекали в чужие карманы снежнинские денежки. Пытался — и, кажется, не безуспешно — объяснить, в чем разница между словами «работать» и «находиться на работе». Учил других и учился сам — тому, например, чем отличается руководство финансовой структурой, где на 10 миллионов оборота двое служащих, три компьютера, да пять квадратных метров офисной площади — от управления гигантским предприятием, в котором одних только заводов и фабрик — с десяток, да людей по этим заводам и фабрикам тысяч сто.

В развитие «горки» корпорация вложила немало сил и средств. Ибо ясно было как дважды два: никто и никогда не сможет отобрать у Корпорации Снежнинскую компанию, потому что никто и никогда не вернет отданного за нее залога. Нечего отдавать. Что не разворовано, то проедено.

А посему через год, когда государство в очередной раз развело руками, не обнаружив возможности вернуть залог, «Росинтер» стал полноправным владельцем контрольного пакета акций ОАО «Снежнинская горная компания». Вкупе с попутно приобретенными там да сям портфельными пакетами, под контролем корпорации оказалось около 80 процентов одного из самых дорогих и перспективных предприятий страны.

К сегодняшнему дню, а именно — к 15 мая 2000 года — Снежнинская «горка» не просто встала на ноги. Она завоевала четверть мирового рынка и научилась диктовать западным потребителям свои условия. Она избавилась от долгов, овладела искусством жить в мире с собственным коллективом и с властями любого ранга. Она отреставрировала и привела в порядок значительную часть производственных площадей, а после затеяла десятилетнюю программу коренной модернизации. Рваный засаленный ватник советских времен сменился безупречным пиджаком делового костюма, и даже менеджеры младшего звена привыкли, лениво растягивая слова, рассуждать: «Мы, как цивилизованная компания…»

И теперь эту компанию у «Росинтера» пытались отобрать. Не просто у «Росинтера», не просто у Корпорации — у конкретных людей. У Старцева. У Малышева. У Денисова. У тех, кто немало в нее вложил средств, сил и души, и привык считать ее своею. И сильно ошибался тот, кто думал, что отобрать СГК у трех неслабых и сильно рассерженных мужиков удастся без боя.

…Запиликал будильник, и Старцев вздрогнул. Дом немедленно отозвался на звук, задышал, расправился анфиладой комнат, откуда-то быстро-быстро пришлепали тапочки жены — Старцев встретил ее, уже сидя в постели.

— Как ты? — спросила Анюша.

Он лег с больной головой, и сейчас верная супруга готова была немедленно его лечить, спасать, поднимать на ноги…

— Нормально, — он пожал плечами.

В самом деле, ничего не болело. По крайней мере, голова.

Не умываясь, он прошел в соседнюю комнату, где устроен был маленький спортивный зал. Обвел глазами беговую дорожку, тренажеры для проработки пресса и мышц спины, установки со всевозможными штангами и противовесами. В сегодняшнем настроении он мог выбрать только одно — и выбрал: тугую сытую грушу, отозвавшуюся на удар молниеносным движением навстречу. Он молотил ее короткими прямыми ударами, заставлял дергаться, точно пьяного паяца, длинными боковыми. Сонные мышцы просыпались, наливались горячей силой, через четверть часа установилось сбившееся было дыхание — несмотря ни на что, Старцев оставался в форме.

Когда, освеженный душем, чистый и благоухающий, он вошел в залитую солнцем столовую, семья была в сборе. Анюша наливала детям чай, одновременно тихо выговаривая Андрюшке за скверную осанку. Андрей, склонившейся над тарелкой с кашей (совершенно несчастное лицо у ребенка, не ценит дитя чудесных свойств геркулеса), обрадовался, с размаху хлопнул по протянутой отцовской ладони. Любаша подставила для поцелуя тугую щечку.

Ему всегда было приятно смотреть на своих детей. Выхоленные, вылизанные Анной, они были олицетворением счастливого детства. Старшей, Любаше, зимой исполнилось семнадцать. Может, красавицы из нее и не вышло, но на пристрастный отцовский взгляд, девочка была прелестна: чистая кожа, ясные глаза, всегда гладко расчесанные темно-пепельные волосы. Перед Любой стояла тарелка с тертой морковкой: Анна где-то вычитала, что морковь улучшает память, а это очень важно, когда у девочки на носу выпускные экзамены, потом вступительные.

Младший, Андрюшка, был больше похож на мать — хрупкий, невеликого роста, с нежными серыми глазами. На вид — типичный хлюпик. Но ежедневные тренировки — теннис, бассейн, айки-до — потихоньку делали свое дело: он все чаще демонстрировал отцу растущую мускулатуру, из тщедушного неженки постепенно превращаясь в жилистого и шустрого пацана. Да, Олег Старцев вполне мог гордиться своими детьми.

— Ты еще не разговаривал с дядей Севой? — спросила Любашка, приканчивая морковку, и переходя к йогурту.

Старцеву стало неловко:

— Нет, Люб, пока что-то не получилось. Но ты же понимаешь, я о таких вещах не забываю…

«Дядей Севой» дочь называла бывшего однокашника Старцева, ныне возглавлявшего одну из кафедр их общей алма-матер. Куда идти учиться после школы девочке из приличной семьи, если девочкина мама до обморока боится отпускать ее за рубеж? У Старцева сомнений не было — туда же, где учился он сам, в МГИМО. Чтобы Люба поступила, даже просить никого не нужно — достаточно напомнить Севе, что дитя подросло.

— И не надо, не говори с ним, — дочь выковыривала из йогурта кусочек персика, — Я еще раз подумала и решила. Я туда не пойду.

Глаза чадолюбивого родителя медленно поднялись от чашки с дымящимся кофе.

— Как это понимать?

— Па, — дочь отложила ложку, — Ты подожди. Ты не нервничай. Ну, сам подумай — какой из меня экономист?

Люба успевала на отлично по всем предметам — сказывались и благодатные гены, и условия, старательно создаваемые матерью для идеального гармоничного развития детей. Но девочка права — ее пятерки по математике сильно отличаются от пятерок по истории, например. Точные науки не вызывают у Любы Старцевой ни вдохновения, ни любопытства. Все это так, но менять решение накануне вступительных экзаменов…