Тамара Железнова. Как всегда, одна. Но нет, минуточку… не одна… Ба! Смотрите-ка!… Поддерживая под локоток и шепча на ушко что-то интимное, Тамару ведет к столику Леня Щеглов. Леня сияет. Тамара улыбается. Да так улыбается, что каждому, каждому ясно: неслучайна сегодня эта пара, ах, не случайна…

В тот вечер, когда она сама отказала Олегу, плохо было Тамаре. Совсем плохо. Жить не хотелось. Хотелось заснуть — и не проснуться больше никогда. И долго она не снимала трубку, когда кто-то — настырный и бессовестный, ведь ночь уже! — звонил и звонил — сначала на домашний, потом на мобильный. Наконец, не выдержала, сдалась — и услышала Леньку Щеглова. Ленька звонил сугубо по делу, бросился было извиняться за поздний звонок, но, расслышав в Тамарином голосе слезе, передумал. Спросил: плохо?… Совсем плохо?… Погоди, приеду сейчас, что-нибудь придумаем…

Никогда они не были друзьями, но отчего-то именно Леня попался ей в тот момент — ей, самой несчастной на земле женщине. И, ничего не рассказывая, она просто плакала в его дурацкую ленинскую жилетку, а он гладил по волосам и бормотал что-то успокаивающее. И не уехал, пока слезы не кончились и она не начала улыбаться его незатейливым шуточкам. А на следующий день был у них веселый дружеский ужин, и Тамара все дивилась — отчего ей так легко с ним и хорошо?… И не надо мучиться, и не надо прятать глаза — можно быть собой и ничего не бояться…

И внезапная дружба так же внезапно вдруг превратилась в роман — и капитан запаса Леонид Щеглов оказался человеком сентиментальным и нежным. Тамара не загадывала о будущем, не строила планов — ей просто было хорошо с ним. Хорошо и спокойно…

Олег Старцев встречается с Тамарой взглядом. Мгновенный укол — ее взгляд безмятежен и томен. Глаза влюбленной женщины. Влюбленной не в него. Мгновенный укол потери, упущенной возможности — а все-таки, жаль… Но Анна тихая, Анна кроткая, трогает его за рукав и увлекает к столику. И новая волна нежности к этой маленькой русоволосой женщине, живущей с ним, живущей им без малого двадцать лет, захлестывает Олега. Анька… Анюша… Пусть это будет сын. Назовут Иваном. Впрочем, если дочь — тоже очень неплохо…

Праздник!…

С легкими сухими хлопками открывается шампанское — с дымком!… Льется пенистое золото по фужерам. В затененнном зале смолкают голоса, останавливается движение. И властно, и радостно в наступившей тишине начинается бой курантов.

Раз!… И лица людей засветились Праздником.

Два!… И потянулись навстречу друг другу бокалы.

Три!… И каждый пытается проговорить про себя самое заветное, то, что непременно должно исполниться — в такой миг в это верится всем.

Четыре!… Новый год, новый век, новое тысячелетие…

Пять!… Новая жизнь — и пусть она будет счастливой!

Шесть!… Пусть будут с нами рядом те, кто нам дороги.

Семь!… Пусть снова и снова жизнь удивляет нас, огорчает и радует, ибо и горе, и радость — это и есть жизнь…

Восемь!… Пусть нашим детям удастся больше, чем нам…

Девять!… Пусть наши родители будут за нас спокойны…

Десять!… Пусть любовь остается с нами, поддерживает и ведет нас — мы так нуждаемся в этом…

Одиннадцать!… Будьте счастливы!…

Двенадцать!…

С Новым годом!…

… В четвертом часу утра, когда уже дает знать о себе усталость, когда россыпь конфетти на полу, поникшие завитки серпантина и чей-то смазанный макияж говорят о том, что Праздник подходит к концу, лучше всего уединиться, посидеть в тишине с самыми близкими, самыми дорогими людьми. Молодежь, среди которой Маша Денисова, Люба Старцева и Настина Катюшка, еще топчет паркет танцевального зала — там, в рейверском грохоте и сумасшедшем перемигивании света, нечего делать людям солидным и усталым. Солидные и усталые возвращаются в малую гостиную.

Шестеро человек сидят в комнате с кремовыми шторами. Настя, прислонившись к Сережиному плечу, следит, как тянется вверх струйка пара от чашечки с кофе, слушая вполуха мужской разговор о том, что происходит сейчас в Снежном.

— Да нормально все! — утверждает снежнинский губернатор Денисов, — Думаю, к середине февраля передадим лицензии на недра в СГМК. Стало быть, в марте надо регистрировать допэмиссию СГМК, а к лету — начинать обмен акций.

— Быстрый какой, — бормочет Малышев, — у нас акционеров-«физиков» 120 тысяч по всей стране. Думаешь, успеем предупредить всех до лета?…

— По всей стране, — передразнивает губернатор, — у нас, дай бог, тысяч сорок. Остальные — в Снежном. А там все будет централизовано, так что — не боись!…

Олег Старцев тянется за сигаретами, но встречает во взгляде жены мягкий упрек:

— Олежек!…

— А, ну да… — спохватывается он, — Прости. Я — курить. Санька, идешь?…

Денисов подхватывается с места и топает вслед за президентом «Росинтера». При Анне не курить! — распоряжение Старцева логично и оправданно. Здоровье будущей матери надо беречь. Они выходят, и уже за дверью слышится пиликанье старцевского телефона.

— Это, наверное, Олежкина тетя, Светлана Алексеевна, — вздыхает Аня, — Все-таки, забыл ей позвонить, поздравить…

Настя крутит на пальчике тоненькое колечко с сияющим камнем. Красиво. Очень красиво. Сережин подарок. Настя не носит украшений, для этого нужен настоящий маникюр, а ей никак не удается отрастить ногти. Но это колечко она будет носить. Всегда. В нем ее жизнь, ее счастье, ее настоящее и будущее.

— А хороший был год, — говорит Сергей и легко прикасается щекой к гладкой Настиной макушке, — Удачный.

— Ну-ну… — Юля Денисова скептически улыбается, — Полгода нервотрепки — это удачно?

— Так ведь все закончилось! — Сергей легкомысленно пожимает плечами, — И потом… Бизнес есть бизнес. Там спокойно не бывает. А кроме бизнеса есть еще жизнь. И она… — он набирает побольше воздуху и выдыхает, -…прекрасна!

Дверь открывается. На пороге — Старцев. Две минуты назад расслабленный и благостный, он является вдруг с совершенно другим лицом — собранным, хмурым.

— Что случилось? — хором спрашивают женщины, а Малышев, обернувшись, ловит задумчивый и серьезный взгляд старшего товарища. Из-за плеча старшего товарища выглядывает Сашка, и его физиономия тоже не обещает хорошего.

— Звонок был, — сообщает Старцев. Проходит к своему креслу, садится. — Значит, так. «Аэрофлот» собирается обновлять парк. В плане — десять новых машин, которые они намерены заказать у «Боинга». Для этого им нужен государственный кредит. Поскольку «Боинг» стоит в полтора раза дороже российских самолетов, и в Минфине их немедленно ткнут носом в расходную статью, их задача — дискредитировать отечественные машины.

— И? — спрашивает Малышев.

— И гнобить они собираются не что-нибудь, а двигатели «ИЛов». Которые, Сережа, собирают у нас, на «Уральском авиадвигателе».

Малышев отреагировал странно — тихим смешком.

— И вечный бой, покой нам только снится, — скорбно процитировал Денисов.

— Есть статистика, — продолжал Старцев, уже будничной скороговоркой, — отказа наших двигателей при взлете. При этом, по большинству случаев уже есть заключения экспертов — проблемы возникают из-за использования некачественного топлива. Мы чисты. Но об этом публику еще надо поставить в известность. Так что, завтра же, Сережа, и здесь же собираем Железнову, Щеглова, уральцев — пока они не уехали. Окей?…

— Окей, — кивнул Малышев и чмокнув настороженную, мало что понимающую Настю, успокоил, — Все нормально, Настюша. Жизнь продолжается!

Февраль — июнь 2002 года.

Москва.