Ему хотелось одного — чтобы Березников ушел наконец из его номера и дал возможность молча подумать, навести порядок в разбегающихся мыслях. Странное вдруг возникло ощущение: будто и Березников ему лгал, как давешний собеседник, будто все вокруг что-то знали, все, кроме него…

Малышев не любил таких ощущений. За последние десять лет он привык находиться в центре событий и твердо знать, что происходит, зачем, почему, и кто за этим стоит. Непонимание грозило провалом, недостаток информации в любой миг мог обернуться поражением и потерей позиций…

Но и когда Березников оставил его, наконец, в покое, сосредоточиться никак не получилось. Малышев ходил по комнате, садился, закрывал глаза и думал: палладий, биржа, Центробанк… А думалось другое: Настя… Настя… Настя…

Устав бороться с собой, он набрал московский номер.

— Сережа, ты?… — любимый голос звучал радостно и тревожно, — Как хорошо, что ты позвонил… Я так волновалась… Мне вдруг показалось, что у тебя какие-то неприятности…

Он замер с поднесенной к уху трубкой. Черт возьми!… Настя, милая его Настя, девочка, как никто далекая от всех этих рыночных проблем… Как она могла угадать? Как могла почувствовать, что ему трудно сейчас?… Неужели правы сумасшедшие люди, утверждающие, будто любящее сердце на расстоянии сумеет почуять беду?…

Откуда было знать Малышеву, что последнюю неделю Настя провела в институтской библиотеке, листая совсем не профильную литературу? С маниакальным упорством она искала все, что связано было с «Росинтером» и Росинтербанком — просто потому, что хотела знать, чем живет любимый ею человек…

Она не все понимала в аналитических материалах, но, пробираясь сквозь дебри чуждой терминологии, все-таки кое в чем разобралась. И потому появившиеся во вторничных газетах сообщения об обвале палладиевого рынка поняла однозначно: у Сережи возникли проблемы. Сережа же, не имевший о Настиных подвигах никакого представления, на другом конце Европы молчал хлопал глазами, прижимая к уху пластиковую трубку и думал о том, какая это странная и страшная штука — любовь…

А ночью приснился сон. Он нечасто видел сны, или, может, просто не запоминал их. Но в этот раз запомнилось отчетливо: круглый амфитеатр, сходящийся к плоской арене, бесконечные ряды зрителей; и на этой арене, в луче света он сам, Серега Малышев, стоял дурак-дураком, не зная, что предпринять и чем порадовать собравшуюся вокруг недоброжелательную, циничную публику. Ему как будто надо было их рассмешить, что ли, или сказать что-то важное — но в горле стоял ком, дрожали руки, и он понимал, что тут вот сейчас и умрет — от стыда и страха…

И он бы умер, если б вдруг не появилась рядом девушка — тонкая, хрупкая, с гладко зачесанными назад темными волосами. Ее макушка едва доставала ему до ключицы, она выглядела такой беззащитной и нежной… Но взяв его за руку, она твердо сказала: «Пойдем отсюда!… Я нашла его…»

Кого — его? — хотел спросить Малышев, но не спросил, а она и без слов поняла и ответила — тоже без слов, совершенно молча: того, кого ты искал…

Малышев открыл глаза и поднял с подушки голову. Было светло, и уже доносился с улицы гул машин и чужой речи… Рядом с кроватью тоненько трезвонил телефон.

— Доброе утро! — поздоровался смутно знакомый мужской голос, — Простите, что не смог перезвонить вам вчера. Сейчас — без четверти шесть. Я готов встретиться в половине восьмого. Это не слишком для вас рано?…

Малышев резко сел в постели, рыкнул что-то спросонья, прокашлялся, извинился, и почти нормальным голосом твердо сказал, что нет, не слишком. Половина восьмого утра — самое подходящее время для встречи, если эта встреча до зарезу тебе нужна.

21

6 сентября 2000 года, среда. Москва.

Снаружи моросило серенькое влажное утро, в вестибюле Центрального офиса «Росинтера» пахло дождем и свежими газетами. То и дело разъезжались в стороны зеркальные двери, пропуская торопящихся на службу клерков, стучали каблучки ловких гражданок в свитерках и деловых костюмчиках. Гражданки встряхивали мокрыми зонтиками, мимоходом бросали сердитые взгляды на отражения в зеркалах (с тщанием уложенные прически поникли от сырости), и с такими вот сердитыми лицами спешили к сверкающим лифтам.

Круглые часы в вестибюле показывали без пяти десять, когда стеклянная дверь впустила внутрь чрезвычайно осанистого ухоженного господина лет пятидесяти пяти.

Господин имел на лице выражение величественного благодушия. Проводив одобрительным взглядом ножки семенящей впереди сотрудницы, он привычно сунул в щель турникета пропуск, легким кивком ответил на приветственную мину охранника и важно прошествовал к лифту отдельному — возносящему прямиком к апартаментам высшего руководства Корпорации.

Осанистый господин, Юрий Семенович Березников, хоть и имел в списке занимаемых должностей строку «заместитель генерального директора ОАО „Снежнинская горная компания“, предпочитал содержать собственную контору в двадцати минутах езды от „Росинтера“, и в Центральный офис являлся либо на плановые совещания, либо по вызову Старцева. Сегодня был как раз второй вариант.

Сколь ни была благодушна и величественна физиономия крупнейшего специалиста по драгам, скрывала она самые смутные и противоречивые чувства. С одной стороны, звонок Старцева, последовавший сразу после возвращения Березникова из Лондона, был закономерен и логичен: неплохо было бы руководству «Росинтера» получить отчет о поездке раньше, чем до Березникова доберется Гохран. С другой стороны, голос звонившего Старцева Березникову не понравился — был он пуще обычного добродушен и миролюбив. Будучи неплохим психологом и успев изучить повадки Старцева, Березников склонен был ожидать в такое неспокойное для Корпорации время интонаций более сухих и сердитых. Словом, заподозрил Юрий Семенович в тоне президента «Росинтера» некоторую… ммм… неискренность некоторую, вот что.

С третьей же стороны, неумеренная благожелательность, с которой Старцев Березникова приглашал, вполне могла объясниться самым приятным для Юрия Семеновича образом.

Обвал палладиевого рынка окончательно и недвусмысленно доказал уже продемонстрированную ранее несостоятельность гендиректора СГК Немченки. По сути, Немченке просто закрыли рот, не позволив дать ни единого комментария по проблеме: связь с прессой и участниками рынка осуществлялась только через Центральный офис. Получалось таким образом, что нет у СГК на сегодняшний день собственного лица, что думают и действуют за Снежнинскую «горку» исключительно ее владельцы.

Для компании, позиционирующейся на рынке в качестве самостоятельного хозяйствующего субъекта, такое положение дел выглядело довольно обидно. И можно представить, насколько обидным выглядит такое положение для самого Немченки, которому таким образом ясно дали понять, что никакой он не первый руководитель, а так только, погулять вышел. И столь явное пренебрежение могло означать ровно одно: скорую и неизбежную Немченкину отставку.

Эта мысль разгладила нахмурившееся было чело Юрия Семеновича, возносящегося в лифте на седьмой этаж. Ибо в данном случае виделась Юрию Семеновичу самая приятная перспектива: замена никчемного Немченки на человека мудрого, грамотного, авторитетного… словом — на Юрия Семеновича Березникова.

«Придется в Снежный летать чуть не каждую неделю… Хлопотно…» — с этой мыслью шагнул Юрий Семенович из лифта в глубокий мохнатый ковер, устилающий холл седьмого этажа.

Навстречу Березникову шагнули трое — особая охрана высших руководителей «Росинтера». Березников им кивнул и собрался было прошествовать мимо, в сторону приемной Старцева, однако старший из охранников, деликатно кашлянув, приветственным жестом проложил другой маршрут, неожиданный:

— Юрий Семенович, будьте добры… Олег Андреевич занят пока… В переговорной будьте добры подождать… Сюда вот, будьте добры…

Смутная тень промелькнула в красивых глазах Березникова. Поколебавшись секунду, он улыбнулся легко, сказал: «В переговорной, так в переговорной!» — и вошел в приоткрытую дверь.