Малышев поискал глазами Старцева, но того не было видно. Зато хорошо было видно одну из «карамелек» — в розовом, и с розовым же цветущим личиком. Она поймала взгляд, опустила ресницы, и, как бы случайно, чуть передвинулась поближе, чтобы молодой длинноногий господин получше разглядел все ее мятные, ванильные прелести. «Вот эту» — определился Малышев.

Что— то мелодично прозвонило, и бархатный голос произнес: «Прошу всех в зал, господа!». Не упуская из вида розовую девушку, Малышев двинулся к дверям. Да где же Старцев-то?…

— Вот, собственно, все, что я могу сказать по этому вопросу, — закончил Старцев, и в комнате стало тихо — слышно было лишь, как где-то в отдалении гудит толпа и тоненько сопит человек, сидящий напротив.

— Ну что ж, спасибо вам, Олег… э-э-э… Андреевич, — человек сделал вид, что забыл отчество. Обычная номенклатурная уловка — чтоб не обманывались ласковым тоном и монаршьим вниманием: всех не упомнишь, вас много, а я один. — Я поеду.

Скрипучий голос какой… Он встал с кресла — встал и Старцев. Человек направился к двери. «Зачем звал? — подумал Старцев, — Посоветоваться по какому-то ерундовому поводу?»

Едва Президент покинул зал, некто из свиты попросил Старцева следовать за ним. Президент, оказывается, еще не уехал — зашел на минуту в одну из переговорных комнат, говорил с кем-то по телефону. Увидев Старцева, разговор свернул и попросил кой-что разъяснить: что-то, совершенно на взгляд Старцева неважное и малозначительное. Очевидно было, что за такой ерундой Президент здесь задерживаться бы не стал, а если б и стал — незачем было уединяться. Старцев, тем не менее, ответил все, что посчитал нужным, пытаясь определить по лицу собеседника, слушает он его, или просто ждет, пока Старцев заткнется. Определить было невозможно — слегка комичное выражение упрямого внимания на лице Гаранта никогда не менялось.

И вот теперь он просто встал и пошел к выходу. Что это было, спрашивается?

У самых дверей Президент все-таки обернулся:

— Ну, а как у вас дела? — и шагнул в двери.

Предполагалось, очевидно, что разговор продолжится по дороге к президентской машине. Стоящая у дверей негустая толпа телохранителей и референтов взяла их в кольцо.

— Спасибо, неплохо, — осторожно ответил Старцев, вышагивая рядом, — Правда, в последнее время не совсем понятные отношения складываются с Генеральной прокуратурой…

— Мда? — Президент сбегал по лестнице, — И что же в них такого непонятного?

Ага, Президент в курсе. И, похоже, с вопросом знаком основательно.

— Генпрокуратура утверждает, что Снежнинская компания была приватизирована незаконно. Но при этом не передает дела в суд, а требует с нас пятьсот миллионов.

— Все что-то требуют, — равнодушно ответил Президент.

Они пересекали вестибюль. Краем глаза Старцев заметил, как вытянулся по струнке швейцар.

— Полагаю, прокуратура во всем разберется, — гарант Конституции все так же равнодушно скользнул взглядом по лицу собеседника. — Не смею вас больше задерживать, Олег… э-э-э… Андреевич… Рад был пообщаться…

Они попрощались на пороге отеля, и в считанные секунды свита, упаковав Президента в авто, расселась по машинам, картеж взвыл и понесся по пустынной улице: движение было перекрыто.

… Когда Старцев вернулся в зал, вторая часть заседания уже началась — председатель зачитывал проект обращения к правительству. На свое место за круглым столом в центре он не полез, а прошел туда, где сидел Малышев.

— Что, в туалете была очередь? — шепнул ехидно партнер.

Старцев покосился — по другую руку Малышева сидела густо-розовая брюнеточка и хлопала ресницами, изображая внимание.

— У меня разговор был. — очень тихо ответил Старцев.

Малышев перестал улыбаться:

— С ним?

— С ним. Он в курсе.

— И что?

Старцев подумал и хмыкнул:

— И ничего!…

В общем и целом день кончился удачно. За принятие предложение о «нулевом варианте» проголосовали абсолютным большинством. Еще бы — большая часть голосующий была в этом кровно заинтересована. Стало быть, заседание удалось.

Удался и банкет. Розовая девочка-конфетка прилипла к Малышеву так, что отрывать ее пришлось бы вместе с левым рукавом дорогостоящего пиджака, истерзанным девичьими пальчиками. Когда ряды отмечающих событие стали редеть, и оставались уже, что называется, только свои, Малышев заметил, что и к Старцеву клеится одна из «карамелек» — белокурая, в коротеньком бирюзовом костюмчике, в вырезе которого, как на блюде, возлежали два тугих шарика.

— Вот что. Берем девчонок, едем куда-нибудь, — улучив минуту, шепнул Малышев партнеру, — Выпьем, а там поглядим.

— На что глядеть-то? — спросил Старцев хмуро. — Не, не поеду.

— Эх! — махнул рукой Малышев, — Тебе ж сорок три только. А что к пятидесяти будет? Ты так вообще всю квалификацию потеряешь…

— А на ком мне ее оттачивать? — так же хмуро реагировал Старцев, — На этих, что ли? — и он чуть заметно кивнул в сторону шептавшихся «карамелек», — Я с такими себя чувствую… Как в рентгеновском аппарате.

— Это как? — не понял Малышев.

— А так. Видел снимки когда-нибудь?… Вот. Все прозрачное. Ничего не видно. Ни достоинств, ни недостатков, ни этой твоей квалификации. Просвечивает один кошелек. У них так глаза устроены.

— Можно подумать, бывают с другими глазами, — скривился Малышев.

— Бывают.

— Не поедешь, значит?

— Нет, спасибо.

— Ну, как знаешь…

Старцев ни словом не обмолвился о том, что в семье у него какие-то неполадки. Но об этом узнала Юлька Денисова, рассказала мужу, а Денисов Малышеву передал. Информация, сделав крюк через Нганасанский округ, вернулась в Москву, и теперь Малышев, добрая душа, пытался, как умел, отвлечь старшего товарища от грустных мыслей. Но отвлекаться по малышевской методике — посредством алкоголя и посторонних девиц — Старцев не пожелал, и Малышеву пришлось действовать в одиночку.

Там же, в гостинице, нашелся бы, конечно, свободный номер. Но где гарантия, что номер не будет оборудован какими-нибудь излишествами, вроде портативной видеокамеры за зеркалом? Лучше не рисковать. И Малышев умчал розовую красавицу все туда же, на гостевую квартиру…

Теперь эта красота лежала поперек кровати, жемчужно-розовой попкой кверху, и развлекалась тем, что острыми ноготками рисовала на могучей малышевской груди некие тайные знаки. Малышев же внимательно слушал себя, пытаясь разгадать, что за настроение вдруг его посетило.

Ну, определенное удовольствие — это понятно. Но что-то все же не так. А что?…

Девочка милая, толковая. Хорошенькая. Студентка, пожалуй. Можно было бы даже оставить при себе на недельку. Удачный, словом, выбор. И все же чего-то не хватило Малышеву, чего-то он в этот раз недобрал. Полноты ощущений, кажется, это именно так и называется. Почему же, интересно?…

А скучно потому что. Ну, хорошенькая. Ну, толковая. Движется в постели, как профессионалка. И все. Таких — шустрых и свеженьких — полно. Пучок на пятачок. А капризная душа еще чего-то просит, чего-то эдакого, непростого… Вряд ли это кислые старцевские рассуждения так на него подействовали. Может, он, Малышев, просто стареет уже?… Так, об этом не надо…

Может, Ленке позвонить? Вот уж кто в любое время дня и ночи примчится, и такую огненную джигу отхватит, что небу станет жарко… Но при мысли о безотказной Ленке стало вдруг еще скучнее. Может этой, как ее, позвонить? Вот же черт, все время забываю… А! Кукулиной!… Нет?… Нет. Кукулина — еще хуже.

Вот разве что… Да, в самом деле. Лучший вариант. Но фиг ты сейчас встанешь и наберешь ее номер. А даже если наберешь — не факт, что застанешь. И даже если застанешь — совершенно точно никуда она за тобой не помчится.

Интересное дело — стоило Малышеву лишь подумать о том, что вот прямо сейчас он может дотянуться до телефона, вытащить из портмоне бережно сложенную бумажную салфетку с ее номером и номер этот набрать — его вдруг облило жаром.