Четырёхдневная гонка на новом, с сильно вибрирующим на полном ходу из-за ошибок проектировщиков корпусом, судне по неспокойному океану ради рекорда скорости совершенно вымотала и нас с Шурой Шокиным, тем самым 'взмокшим' парнем, с которым я впервые встретился в институте экспериментальной медицины у профессора Лурии, а затем на курсах 'Berlitz' в последние две недели перед отъездом и с которым мы окончательно подружились в пути, не расставаясь ни на минуту. Его весёлый характер, детская любознательность и природный оптимизм делали из него идеального компаньона в далёком путешествии, но они, также как и его отличный аппетит, всё же пали под ударами океанских волн в борт нашего лайнера.
Широкие закрытые сходни, защищающие от мелкого промозглого дождя, привели, а висящие под потолком буквы латинского алфавита (каждый пассажир становился в очередь под буквой, с которой начинается его фамилия) развёли нас с Шурой по разным концам гигантского таможенного зала. Жилистые угрюмые грузчики на низких тележках подвезли чемоданы, также рассортированные по алфавиту, и выстроились рядом с ними, ожидая указаний таможенного инспектора. На солидном удалении от наших формируются очереди из пассажиров туристического и третьего классов, пугливо поглядывающих на проходящих мимо людей в форме и прижимающих к себе узелки и котомки.
'Какая глубокая пропасть лежит между нами. Все эти прогулочные палубы, бассейны, подсвеченные цветными огнями, рестораны и курительные салоны принадлежат первым. Вторых и третьих держат где-то внизу, не выпуская в течении всего пути наверх даже вдохнуть глоток свежего воздуха. Все наши инженеры, а их здесь около десятка, едут первым классом. Обладатели 'серпастого-молоткастого'- не рабы, чтобы быть запертыми в трюмах. Это политический вопрос и его, видимо, хорошо понимают руководители СССР. Пусть мы и выглядим немного смешно в одинаковых пальто, шляпах и ботинках, но одежда эта не из дешёвых и выгляжу я сейчас в этой очереди первого класса вполне себе респектабельно'.
Мой гордый и независимый вид, даже более гордый и независимый, чем у стоящих рядом французов и голландцев, вызвал, похоже, у таможенника полное доверие к моей персоне, что он, не открывая моего чемодана, приклеил к нему ярлык, лихо стукнул печатью-молотком по большому листу моей 'Декларации иностранного гостя' и приглашающе махнул в сторону выхода.
-Товарищ Чаганов! Здесь!- Раздалось по-русски из-за деревянных 'волнорезов', ограждавших выход от многоязычной толпы встречающих, вдоль которой неспеша прогуливался рослый плечистый полицейский, изредка поигрывая дубинкой, похожей на бейсбольную биту. Молодой невысокого роста щупленький человечек тянул картонную табличку с надписью 'Амторг' из второго ряда.
-Здравствуйте, я- Семён Гольдман, переводчик из Амторга,- обрадованно затараторил он.- встречаю вас с товарищем Шокиным. Нас тут четверо, каждый встречает двоих. А вас я сразу узнал, видел вашу фото в 'Смене'.
Пожимаю руку подошедшему к нам сотруднику, с улыбкой глядящему на меня. Двое других лишь покосилисьи потеряли к нам интерес.
-Вы, наверно, заметили,- продолжает тараторить Семён.- что я говорю с акцентом. Это потому, что я- американец. Мои родители из России, старые знакомые товарища Боева, нашего директора. Вообще в Амторге больше половины стафа- американцы, это такой закон, чтобы иностранные компании нанимали больше наших работников. Многие из них не понимают по-русски, как эти... так, что мой сервис, как переводчика, нарасхват.
'Хорошо говорит, грамотно. Значит родители- интеллигентные люди, иначе в иммиграции так иностранную речь ребёнку не поставить'.
Впрочем, не знающие русского языка сотрудники справились со своей задачей не хуже Сёмы. Они тоже безошибочно вычисляли 'руссо туриста' в плотной толпе измученно-счастливых 'вновьприбывших' (уж не по одёжке ли?), крича им: 'Амторг... Петроф' или 'Амторг... Грозний'. В итоге все наши инженеры и одноязычные встречающие уже давно разъехались, а мы с Сёмой всё загорали под накрапывающим дождём, ожидая Шуру Шокина. Наконец через полчаса в дверях здания показался мой друг, растрёпанный и злой, принявший на себя, судя по всему за всех за нас, удар американской репрессивной таможенной машины, не ограничевшейся лишь досмотром багажа.
-Товарищ Шокин!- обрадовался Гольдман.- Добро пожаловать в Америку!
-Шура, это товарищ Гольдман- он американец.- Спешу предотвратить взрыв на макаронной фабрике.
-Сейчас я возьму вам кэб до вашей гостиницы в Бруклине.- Быстро перестроился, видимо, что-то почуявший переводчик. (Шокин едет на практику на завод фирмы 'Сперри' в Бруклине, производителя ПУАЗО).
-Семён, езжайте вместе, я сам доберусь до гостиницы.- Прихожу на выручку другу, в глазах которого вспыхнула паника.
-К сожалению, товарищ Чаганов,- на выразительном лице Сёмы вместо сожаления проявилось, скорее, облегчение.- у меня распоряжение Ивана Васильевича проводить вас к нему.
'Хм... сам директор хочет меня видеть. С чего бы это'?
Ободряемый нами, но не ободрённый Шокин обречённо хлопает дверцей канареечного таксомотора, который уносит его от нас в направлении Бруклинского моста. В ту же минуту перед нами как из-под земли вырастает его четырёхколёсный собрат. Водитель, как специально выбирая самые грязные и узкие улочки, рванул по указанному Сёмой адресу.
-На Бродвее сейчас трафик,- извиняющимся тоном говорит он, заметив мой разочарованный окружающей обстановкой взгляд.- драйвер пытается объехать его через Ист-сайд. 'Ничего страшного, соберу пока материал для своей лекции 'Нью-Йорк- город контрастов''. По четырнадцатой улице попадаем на Юнион Сквер, поворачиваем направо на Бродвэй и тут же встаём в пробке.
'Непривычно... в Москве и Ленинграде такого и близко нет, даже в центре и в 'час пик': машины чувствуют себя одиноко на дороге, чем пользуются пешеходы, которые пересекают её во множестве и под всеми мыслимыми углами. А здесь- цивилизация, дышать от сотен работающих на холостом ходу моторов просто нечем. Наш водитель благоразумно поднял стекло своей двери, пытаясь сохранить внутри машины воздух Истсайда, напоённый ароматами гниющего на тротуарах мусора. Блин! Да тут ещё и трамвай'!
'Широкий путь' на уровне светофоров перегорожен полупрозрачной растяжкой с надписью чёрными буквами: 'Революции вазможны только за границей'.
Таксисты, похоже, могут приспобиться к любым условиям: наш жёлтенький форд наискосок нахально пересекает улицу и по шестнадцатой улице просачивается на Пятое авеню.
'Пожалуй, что можно и согласиться: в границах Вэстсайда такое представить невозможно. Ведь это и впрямь город контрастов: прекрасный высокие дома, украшенные лепниной, широкая проезжая часть, широкие, без единой соринки, тротуары, возле подъездов дежурят швейцары в ливреях'.
Даже скорость движения, по сравнением с Бродвеем, казалось, прибавилась, что сразу нашло своё подтверждение в том , что полицейский-регулировщик, который взял в свои руки движение машин из-за неисправности светофора (у Мэдисон Парка, где Пятая авеню пересекает Бродвей), отдавал явное предпочтение нашему потоку.
'Красиво жить не запретишь, да и гуляют пока, вроде как, на свои- присвоенные в результате эксплуатации лишь своих рабочих'.
-Здесь находится Амторг.- Сёма машет на строгое высокое здание, выходящее на 29-ую улицу.
-Так мы что не будем туда заезжать?- провожаю взглядом мраморный фасад дома.
-Сначала завезём твои вещи в хотель, тут недалеко.
Как будто прорвав плотину, наш поток неожиданно ускоряется и следующие несколько блоков пролетаем в одно мгновение.
'Уолдорф-Астория (одна из лучших гостиниц Нью Йорка)... неожиданно! А попроще было никак? Интересно, на сколько ночей хватит пятидесяти долларов, выданных в генконсульстве в Париже'?
Под конвоем бэл-боя в расшитой золотом униформе, перехватившим мой чемодан у таксиста, сквозь строй римских, белого мрамора колонн, подпирающих инкрустированный египетскими узорами, потолок, обречённо движемся с Сёмой по направлению к гильотине-стойке. Вид палача-консьержа с усами-зубная щётка вызывает холодок в груди, что я, занятый своими внутренними ощущениями, пропускаю приговор, хотя как мне объяснил впоследствии Сёма, скорее всего, причиной этому был южный акцент консъержа: это как у Михалкова- 'во рту у Саши каша'. К действительности меня возвращает толчок Гольдмана. Бэл-бой уже бьёт копытом, повесив ключ от номера себе на шею, а переводчик, оказывается, не может упустить момент, чтобы 'увидеть номер за пять долларов в сутки'.