Гай снял трубку. Далекий голос втолковывал что-то телефонистке. Затем голос окреп, сделался тревожным и резким, и это был голос его матери.

— Алло?

— Алло, мама.

— Гай, случилась беда.

— Что такое? С кем?

— С Мариам.

— Что с ней? — Гай плотнее прижал трубку к уху, обернулся к Энн и заметил, как лицо ее меняется на глазах.

— Она погибла, Гай. Вчера ночью… — Мать осеклась.

— Что ты говоришь, мама!

— Это случилось прошлой ночью. — Мать говорила резко, отрывисто: только раз или два за всю свою жизнь Гай слышал, чтобы она говорила так. — Гай, ее убили.

— Убили!

— Гай, что? — Энн вскочила с места.

— Прошлой ночью на озере. Никто ничего не знает.

— И ты…

— Ты можешь приехать, Гай?

— Конечно, мама. Как? — тупо спрашивал он, крутя в руках телефон, словно можно было выкрутить какую-то информацию из его старомодной трубки. — Как ее убили?

— Задушили, — слово, затем — тишина.

— А ты… — начал он снова. — Это не?..

— Гай, что случилось? — Энн схватила его за руку.

— Я выеду, как только смогу, мама. Сегодня. Не волнуйся. До скорого. — Он медленно положил трубку и обернулся к Энн. — Это с Мириам. Мириам убили.

— Что ты сказал? Убили? — прошептала Энн.

Гай кивнул, но вдруг ему пришло в голову, что тут может быть какая-то ошибка. Вот если бы официальное сообщение…

— Когда?

Но это случилось только прошлой ночью.

— Мама говорит, прошлой ночью.

— Известно, кто?

— Нет. Я сегодня выезжаю.

— Боже мой.

Гай взглянул на Энн, неподвижно стоящую перед ним.

— Я выезжаю сегодня, — изумленно повторил он. Потом повернулся к телефону, чтобы заказать билеты на самолет; но это сделала Энн, которая бегло говорила по-испански.

Гай начал собираться. Казалось, прошли часы, прежде чем ему удалось сложить в чемодан свое скудное имущество. Он уставился на коричневый комод, пытаясь припомнить, открывал ли он ящики, чтобы проверить, не осталось ли там чего. И теперь на том самом месте, где недавно являлось видение белоснежного дома, возникло смеющееся лицо — вначале полумесяц губ, затем и черты — черты Бруно. Язык, бесстыдно прилипший к верхней губе, — и снова беззвучный, судорожный смех, и трепещущая, потная прядь на лбу. Гай хмуро взглянул на Энн.

— Что с тобой, Гай?

— Ничего, — ответил он.

Интересно, как он сейчас выглядит?

14

А если предположить, что это сделал Бруно? Он этого, разумеется, сделать не мог, но если предположить? Вдруг его поймали? Вдруг Бруно рассказал, что убийство они задумали вместе? Гай с легкостью представил себе, как Бруно в истерике выкладывает все, что попало. Кто предскажет, что может наболтать такой вот юнец с психопатическими наклонностями? Гай напрягал память, тщась сфокусировать уплывающее дымом воспоминание о той беседе в поезде, пытая себя, не сказал ли он в шутку, по злобе или во хмелю нечто такое, что можно было бы принять за согласие с безумной идеей Бруно. Нет, не говорил. Но против этого безоговорочного отрицания восставало письмо Бруно, которое Гай помнил слово в слово: «…наша мысль о двойном убийстве. Уверен, это можно осуществить. Не могу передать словами, как я верю…»

Гай смотрел из иллюминатора вниз, в сплошной мрак. Почему, интересно, волнение не переступает каких-то определенных пределов? Где-то впереди, в начале тускло освещенного цилиндрического чрева самолета вспыхнула спичка, поднесенная к сигарете. Слегка потянуло горьким, тошнотворным мексиканским табаком. Гай взглянул на часы: 4.25.

Ближе к рассвету он заснул, поддавшись качке и реву моторов, которые, казалось, раздирали самолет на куски, раздирали мозг на куски, а ошметки разбрасывали по окоему. Серым, тяжелым, облачным утром Гай проснулся с новой мыслью: Мириам убил ее любовник. Это было так очевидно, так правдоподобно. Он убил ее во время ссоры. Сколько подобных случаев попадает в газеты, и жертвы чаще всего — женщины типа Мириам. Такая история красовалась и на первой странице бульварной газетенки «Эль Графико», которую Гай купил в аэропорту, — американской газеты найти не удалось, хотя искал он столь упорно, что чуть не опоздал на самолет, — это была история убитой девушки, приводилась и фотография ее любовника-мексиканца, который, ухмыляясь, держал нож, орудие убийства. Гай начал читать, но на втором абзаце стало скучно.

В аэропорту Меткалфа его встретил человек в штатском и предложил ответить на несколько вопросов. Они вместе сели в такси.

— Нашли убийцу? — спросил Гай.

— Нет.

Человек в штатском выглядел усталым, будто всю ночь провел на ногах, то же самое и репортеры, служащие, полицейские в старом здании Северного суда. Гай оглядел просторную, обшитую деревом комнату, высматривая Бруно еще до того, как смог отдать себе в этом отчет. Когда он закурил, человек, сидящий рядом, спросил, что он курит, и взял сигарету, предложенную Гаем. Это были сигареты Энн, «Бельмонт», которые он сунул в карман, когда собирался.

— Гай Дэниэл Хейнс, Меткалф, Эмброуз-Стрит, 717… Когда вы уехали из Меткалфа?.. Когда прибыли в Мехико?

Заскрипели стулья. Зашлепала бесшумная пишущая машинка.

Подскочил другой в штатском, в пиджаке, расстегнутом над выпирающим животом.

— Зачем вы ездили в Мехико?

— К друзьям.

— К кому именно?

— К Фолкнерам. Алекс Фолкнер из Нью-Йорка.

— Почему вы не сообщили матери, куда едете?

— Я сообщил.

— Она не знала, где вы остановились в Мехико, — мягко заметил человек в штатском и уткнулся в свои записи.

— В воскресенье вы послали жене письмо, где требовали развода. Что она ответила?

— Что хочет переговорить со мной.

— Но вам не хотелось больше с нею разговаривать, не так ли? — спросил чей-то чистый тенор.

Гай взглянул на молодого полицейского и ничего не ответил.

— Ребенок был ваш?

Он хотел что-то сказать, но его прервали.

— Зачем вам понадобилось на прошлой неделе приезжать в Техас и встречаться с женой?

— Вы очень хотели развода, мистер Хейнс?

— Ведь вы влюблены в Энн Фолкнер?

Смешки.

— Мистер Хейнс, вы знали, что у вашей жены любовник. Вы ревновали?

— Ваш развод зависел от рождения ребенка, не правда ли?

— Все, хватит! — произнес кто-то.

Перед ним на стол швырнули фотографию — изображение вертелось перед глазами, раскручиваемое гневом, пока не отлилось в длинное лицо брюнета с красивыми, глупыми карими глазами и мужественным, раздвоенным подбородком — такое лицо могло принадлежать киноактеру, и не нужно было даже говорить, что это — любовник Мириам: такой тип она предпочитала три года назад.

— Нет, не знаю, — сказал Гай.

— Вы с ним вступали в какие-нибудь переговоры?

— Все, хватит!

Губы у Гая кривились в горькой улыбке, но он чувствовал, что вот-вот заплачет, как ребенок. У самого здания суда он остановил такси. По дороге домой прочел две колонки на первой странице «Меткалф-Стар»:

«Продолжается расследование по делу об убийстве молодой женщины.

12 июня. Продолжается расследование по делу об убийстве миссис Мириам Джойс Хейнс, жительницы нашего города, которая была задушена неизвестным убийцей на острове Меткалф в воскресенье вечером.

Сегодня прибывают два судебных эксперта, которые приложат все силы, чтобы привести в систему отпечатки пальцев, снятые с весел и уключин на лодочных станциях озера Меткалф. Но следственные работники опасаются, что отпечатки пальцев, имеющиеся в распоряжении полиции, нечеткие. Вчера днем ответственные лица высказали мнение, что преступление могло быть совершено маньяком. Кроме сомнительных отпечатков пальцев и нескольких следов на месте нападения, полиция не обнаружила пока никаких улик.

Предполагают, что самым важным для следствия свидетелем окажется Оуэн Маркмен, 30-ти лет, портовый рабочий из Хьюстона, близкий друг убитой.

Похороны миссис Хейнс состоятся сегодня на Ремингтонском кладбище. Траурный кортеж отправится от похоронного бюро Хоуэлла на Колледж-Авеню в два часа дня».