Церемония называется мулька и проходит под председательством религиозного судьи. Жених и невеста просто расписываются в специальной книге в присутствии своих родственников. По взгляду шейха Салмана Али расписался и с улыбкой протянул мне ручку. Я написала свое имя за его именем своими по-детски вихляющими арабскими каракулями с мыслью, не делаю ли я ошибку, не подписываю ли себе смертный приговор, смогу ли как-то выбраться из всего этого.

Мне удалось до окончания дня ни разу не остаться с Али наедине. Я гадала, будет ли он настаивать на своих супружеских правах. По тому, как он смотрел на меня во время церемонии, я не могла сказать, что нет. Поздно вечером я ускользнула в свою спальню и закрылась на задвижку. Вскоре после этого я услышала приближающиеся к моей двери шаги Али. Ручка повернулась, но задвижка держала крепко. Он не постучал. Затем я услышала, как его шаги быстро удаляются — звучали они сердито.

Следующее утро я провела как обычно — вместе со свекровью изучала Коран. Во время полдневной сиесты она пошла отдохнуть, а я устроилась с Кораном на балконе. Я так погрузилась в чтение, что не сразу осознала, что кто-то наблюдает за мной. Я отложила книгу и увидела Али — он стоял, прислонившись к дверному косяку, и губы его кривила усмешка.

— Теперь, когда мы одни, можешь умерить свое религиозное рвение, — сказал он.

— Не понимаю, о чем ты, — сказала я.

— Не надо передо мной притворяться. По мне, нет ничего хуже, чем дутая набожность.

— Она вовсе не дутая, — сказала я, подумав, что есть много вещей, которые гораздо хуже, такие, например, как выбрасывание из вертолета собственной жены. — Тебе здесь что-нибудь нужно, Али? — нетерпеливо спросила я, желая, чтобы он ушел.

— Я просто хотел поговорить с тобой. Но, видно, ты так занята Кораном, что на мужа у тебя нет времени. — Похоже, он ожидал, что я возражу. Но я не стала, поскольку он сказал то, что и было.

— Говорят у тебя бешеный успех в гостях у аль-Саудов, — сказал он, помолчав.

— Все они очень добры, — вежливо ответила я.

Это его почему-то рассердило.

— Просто поразительно, как умная евреечка дурачит всех этих бедных наивных арабов и смеется над ними исподтишка. Ужасно, что бедный мой дедушка попался на этот дешевый номер, который ты выкинула. Но предупреждаю, я этого не потерплю!

— Да ну? Что же ты собираешься сделать? Рассказать дедушке, что он купился на дешевку? Он представил меня королю как самое большое сокровище, как лучшее из зрелищ после хлеба. А теперь скажи ему, что я мошенница и что его драгоценное чудо — это обман и надувательство, и посмотри, как ему это понравится. Можешь кричать об этом со всех крыш, мне плевать. — Али ничего не сказал, просто мрачно смотрел на меня. — Но, конечно, ты ничего такого не сделаешь. Ты не настолько глуп. Ты сделаешь то, что скажет тебе твой дед. У тебя даже не хватило духу отказаться от повторной женитьбы. Я тебя не боюсь. Ты просто жалкий трус и садист, ты и твой братец-наркоман. Так что иди отсюда! Устрой какую-нибудь авиакатастрофу или что-нибудь в этом духе.

— Ты об этом пожалеешь, — процедил Али сквозь стиснутые зубы и вышел, хлопнув балконной дверью, что требовало немало искусства, так как она закрывалась плавно. Я снова взяла Коран. Я почувствовала себя неуверенно и уже сожалела, что взорвалась. Положение мое было не таким уж прочным, и Али мог найти способ превратить мою жизнь в ад. Я стала читать Коран, вслух произнося строфы, как меня учили. В конце концов я забыла свои опасения и успокоилась.

26

— И как это ты выдерживаешь, Марина, пресс такой славы? — спросила меня по-английски принцесса Джохара, беря за руку.

Мы прогуливались по саду, куда я, будучи снова в гостях, на время удалилась от света рампы. Я было принялась отвечать привычное, что все, де, добры ко мне, но что-то меня остановило. Возможно, выражение понимания и сочувствия, написанное на лице принцессы Джохары.

— Я чувствую, что все это нереально, что все это сон, — вырвалось у меня помимо моей воли.

— Приятный сон, — согласилась она, указав взмахом руки на кружевной мраморный бельведер и маленький водопад, освещенный радугой огней. — И это плохо?

— Это меня путает, — сказала я. — И ничего приятного, чувствую, в этом нет. Я вовсе не верю, что я здесь, даже что я существую. Меня удивляет, что люди видят меня, говорят со мной. Я двигаюсь, как автомат, совершаю разные движения, но ничего не чувствую, потому что это все ненастоящее. — Принцесса слегка нахмурилась, на лице ее появилась озабоченность. — Простите, — пробормотала я. — Я не хотела говорить резкости. Мне трудно ясно выразиться, я сама себя не понимаю.

— Бедный мой ребенок, все и так слишком ясно, — сказала принцесса. — Все, что ты только описала, является классическими симптомами диссоциации.

— Вы хотите сказать, что это имеет название? Это значит, что я схожу с ума?

Джохара задумалась. Я жадно ждала ее ответа. Если кто-нибудь из принцесс и может мне помочь, подумала я, так это она. У нее была репутация человека умного и образованного, и ее обычно так и называли: «Умная принцесса». «Для женщины чересчур умна», — обычно говорили о ней женщины аль-Шалаби без всякого намека на иронию. Джохара была самой необычной из принцесс. У нее была степень доктора психологии, полученная в Королевском университете, и она занималась детьми, имеющими психические травмы. У нее, конечно, не было официальной практики, и денег она ни с кого не брала. Просто в Рияде было известно, что ее «друзья» могут приводить своих детей на прием в ее дворец по определенным дням.

— Симптомы, которые ты описываешь, — сказала наконец принцесса, — чувство оторванности от своего окружения и от себя самой — часто испытывают люди, прошедшие через какие-то душевные травмы, связанные с каким-нибудь преступлением или с угрозой их жизни. Другие симптомы — это повторяющиеся ночные кошмары, бессоница, потеря ориентации во времени и чувство постоянной тревоги.

— Все это и у меня, — сказала я. — Только откуда? Это пройдет?

— Ты, можно сказать, пережила насильственную смерть. Не думай, что это отмывается мылом. Психические раны часто лечатся дольше, чем физические, но они лечатся. Ты страдаешь от синдрома посттравматического стресса. Обычно он проходит через несколько недель или месяцев, но может длиться и годами.

Так или иначе, но я почувствовала облегчение. Было утешительно знать, что в моем недуге нет ничего необычного и что он даже имеет длинное ученое название. Я решила воспользоваться случаем и открыться Джохаре.

— Пожалуйста, помогите мне, — сказала я. — Мне нужно вернуться в Штаты, хотя бы ненадолго. Если я останусь здесь, я сойду с ума. Может, вы скажете, что мне нужно отдохнуть за границей, чтобы поправить здоровье?

— Почему ты решила, что нуждаешься в моей помощи? Разве твой муж против того, чтобы ты отдохнула?

— Я не спрашивала его. Али и я… мы больше не близки. Я боюсь, что он назло откажет мне.

— О, мне трудно в это поверить. Должно быть, он очень сильно любит тебя, твой бедный романтический муж, — сказала Джохара задумчиво и мечтательно улыбнувшись, что не очень-то шло ее простому сильному лицу.

— Романтический? Как можно так говорить? — сказала я, чуть не задохнувшись от негодования.

— Он пренебрег своей семьей, чтобы сохранить тебе жизнь. И не только семьей. Поверь мне, здесь не так уж много подобных мужчин, которые пошли бы на это ради жены, даже когда жена, уж прости мне такие слова, не иностранка и не еврейка.

— Но он вовсе не спасал меня, — неуверенно сказала я. — Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Ясно, что Джохара верила в данное «чудо» не больше меня самой.

— Тогда кто же тебя спас? — спросила она.

— Я не знаю, что произошло, — сказала я. — Я произнесла такбир и прыгнула с вертолета. Я очнулась одна в пустыне. Бог милостив — вот все, что я знаю.

— Это точно, милостив. Но нигде в Коране не сказано, что милосердие Господа требует нарушения законов гравитации. Бог осуществляет свою волю людскими руками. Тебе не кажется, что человеческая доброта в этом мире — это и так чудо?