Она не виновата, сказала я себе. Она не отвечает за своих безжалостных сыновей-садистов… которых, слава Богу, нигде не наблюдалось. Но прекрасная Лала была здесь, и она встретила меня как сестру после долгой разлуки. Вечером она принимала гостей и очень надеялась, что усталость не помешает мне прийти — все просто умирают от желания увидеть меня.

«Конечно, я с удовольствием приду», — сказала я, подумав с легкой иронией, что сама чуть не умерла, чтобы им захотелось увидеть меня.

На вечеринке Лалы я действительно была центром внимания. Хорошо, что у меня было время приготовиться. На мне было простое платье-туника из шелка бутылочно-зеленого цвета и мои лучшие бриллианты. Лиловая ссадина на щеке была почти полностью скрыта под гримом. Кружевные перчатки до локтей прятали уродливые волдыри, оставленные наручниками на запястьях.

Все приглашенные гости были принцессами из дома Сауда. Молоденькие, хорошенькие, они были одеты в лучшие наряды по последней европейской моде. Сияя от гордости, Лала представила меня. Все были в восхищении. Принцессы толпились вокруг меня, точно женщины из бедуинской деревни. Каждой хотелось прикоснуться ко мне, чтобы приобщиться к чуду. «Расскажи нам, как это было», — умоляюще ловили они мою руку. И пока я рассказывала, безмолвие царило вокруг. Рассказывать было не больно, потому что на самом деле это было не про меня. Это было про мое принятие ислама, впервые изложенное шейхом Салманом, и я старалась не отступать от его версии. И хотя мне было далеко до его ораторского искусства, у принцесс я имела большой успех. Ничего удивительного, ведь мне было с кого брать пример.

Но до следующего дня я даже не осознавала, насколько это был сногсшибательный успех. Телефон не умолкал от новых приглашений. Естественно, я все их приняла.

В тот день я принялась за свою новую религию. Шейх Салман проинструктировал мою свекровь, чтобы та учила меня. Мы разучивали с ней ежедневную молитву, которая является в Коране Сурой 1.

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Хвала Аллаху, Господу миров

милостивому, милосердному,

царю в день суда!

Тебе мы поклоняемся и просим помочь!

Веди нас по дороге прямой,

по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал, —

не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Мы молились вместе в положенные часы, становясь на колени лицом к Мекке на молельный коврик. Шейх Салман подарил мне Коран. Это был прекрасный образчик ручной работы, в обложке из платины, инкрустированный жемчугом и алмазами. Свекровь зачитывала отрывок, и я старалась повторять за ней. Мы повторяли отрывок до тех пор, пока я его не запоминала. Язык Корана труден и архаичен, и содержание в основном оставалось для меня темным, сколько бы я не повторяла. Надо было просто запоминать, механически. Но я не испытывала протеста. Ритм речений из Корана странно успокаивал — он держал под замком ужас моих воспоминаний, тех воющих демонов, которые только и ждали, чтобы вторгнуться в мое сознание.

Окружающие меня родственники аль-Шалаби были очень добры ко мне. Нагиб находился в Швейцарии. Али в Рияде. Они больше не работали в Королевском разведывательном управлении. Похоже, что Нагиб был в своего рода неофициальной ссылке, хотя я не знала этого наверняка и не спрашивала… Не спрашивала я и об Али. Но так или иначе, свекровь мне сказала:

— Дедушка считает, что вам с Али лучше не видеться, пока вы снова не поженитесь.

— Снова поженимся? — изумленно повторила я.

— Ну да. Вы же разведены, ты что, забыла?

Я кивнула. Я и не помнила про развод из трех предложений. Это казалось такой мелочью по сравнению со всем остальным.

— На следующей неделе, даст Бог, мы устроим для вас свадебный обряд по-мусульмански, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Дедушка хочет сам его провести.

— Очень мило с его стороны, — пробормотала я. Старый деспот даже не потрудился спросить моего на то согласия, в ярости подумала я. Возможно, что он и Али не спросил. А если мне взять и отказаться. Потребовать паспорт и заявить об отъезде. Нет, я бы не осмелилась. Согласно закону развод ничуть не облегчал мне отъезд из Саудовской Аравии. Пока Али оставался здесь моим «спонсором», а только «спонсор» мог достать выездную визу для иностранца. Кроме того, желание уехать плохо увязывалось с моим обращением в новую веру. А у меня для защиты было только оно да добрая воля шейха. Более благоразумно было подождать. Непосредственная опасность мне, кажется, не угрожала. Не гони волны, плыви по течению, тише едешь — дальше будешь, говорила я себе, стараясь найти утешение в клише. Наверняка будет какая-нибудь поездка в Европу или США, и тогда я найду возможность улизнуть в ближайший полицейский участок. Все это представлялось мне вполне вероятным, но сама мысль о встрече с Али, не говоря уже о женитьбе, наполняла меня ужасом.

Пока же я в дневное время изучала Коран, а вечером отправлялась в гости. Королевские друзья Лалы не могли насытиться мною. Все, что от меня требовалось, — это рассказывать про себя. Арабы любят хорошую историю, да еще в искусном исполнении (а кто нет?), и им неважно, если они ее уже слышали. Для принцесс я была развлечением, притом полезным и вдохновляющим, ведь в жизни, насколько мне известно, выпадают жребии и похуже. Принцессы хотели знать мое мнение обо всем на свете и даже спрашивали моего совета по поводу личных своих дел. Я с готовностью советовала, цитируя для подкрепления своего мнения Коран, главу за главой. Буквально за несколько дней я вошла в свою роль, обретя заодно авторитет спокойной и чуть высокомерной особы, что вроде бы меня устраивало. Порой я даже получала от этого удовольствие. Но я не переоценивала свою неожиданную популярность. Я никогда не забывала, кем я была на самом деле — сионистской шпионкой, мошенницей, совершившей гнусное преступление. Я боялась совершить ошибку, засветиться. Беспокойство не отпускало меня. В снах я все падала с вертолета или одиноко брела по пустыне, мучимая зноем и жаждой. Или, лежа навзничь на горячем песке, глядела невидящими глазами в небеса, пока оттуда не спускалась темная тень, закрывающая солнце. Стервятники выклюют тебе глаза… По ночам я просыпалась в холодном поту от того, что взмахивала руками, отбиваясь от стервятников. Эти сны казались мне более реальными, чем моя волшебная жизнь. Болтаясь у принцесс в их летних дворцах из каррарского мрамора белого или персикового цвета, где даже мусорные урны были мраморными, слыша серебристый смех, плывущий сквозь знаменитые сады роз Таифа, я часто говорила себе, что это только сон — сон, который я вижу, умирая в пустыне, где безжалостное солнце вонзается в мои невидящие глаза.

Иногда было очень трудно сохранять самообладание. Раз мне, сидящей за званым ужином по правую руку от хозяйки, слуга поднес жаркое из барашка на ложе из белого риса. Блюдо было увенчано головой, запеченной целиком, с петрушкой во рту и глазами в глазных впадинах.

Конечно, я знала, чего от меня ждали. Среди арабов глаза барашка считаются самым большим деликатесом, и первый глаз по традиции предлагают почетному гостю. Такой чести меня еще не удостаивали. Отказаться означало нанести оскорбление. Глаза барашка невидяще смотрели на меня. И стервятники выклюют тебе глаза… Меня вдруг прошиб пот. Слуга ждал. Все смотрели на меня. Хозяйка слегка приподняла брови. Изящным движением я вынула глаз и положила в рот. Он напоминал обычный желатин с непонятным вкусом. Я запила его апельсиновым соком и поблагодарила хозяйку за оказанную честь. И подумала, что если в ближайшее время не выберусь отсюда, то свихнусь. Окончательно и бесповоротно.

Через два дня после этого состоялась церемония моего второго бракосочетания с Али. Я не знала, как этого избежать, никого не оскорбив, точно так же, как с тем съеденным глазом, и в ожидании намеченного события изображала энтузиазм. До самой торжественной церемонии, когда мы с Али обменялись традиционными приветствиями, я его не видела.