Бесполезно. Я не могла прогнать чувство страха. Именно страха, а не просто опасности. Инстинкт самосохранения говорил мне, что надо бежать.

Бежать, бежать, бежать.

Куда бежать? Мне некуда было деться, а если бы и было, то как туда добраться? Если бежать, то будет только хуже. Просто сиди и прикидывайся тупицей. «Пакет? Какой пакет? Этот человек лжет. Не знаю никакого пакета, гражданин следователь… Ну и ну, никуда я не звонила, ни в какую страну. Я требую встречи с американским консулом…»

Нет, это не сработает.

Я пила чай, чашку за чашкой, читая и перечитывая путеводитель, в то время как часы с болезненной медлительностью отсчитывали свое. Али так и не вернулся, Нагиба тоже не было дома. Я понятия не имела, где они оба.

Вскоре после полдневной молитвы на кухню вошел Юсуф. Старый садовник был в гневе.

— Там снаружи два человека спрашивали вас, ситти Марина, — сказал он, чуть ли не задыхаясь от негодования.

Чашка моя звякнула о стол.

— Что они хотели? — едва выговорила я.

— Они сказали, что по официальному делу. Интересовались вами, называли по имени! Никакого стыда у людей сегодня. И куда это мир катится?

Я поняла причину его негодования. Женщин на людях здесь не упоминают. Если мужчины подошли к двери и спрашивают по имени хозяйку дома, то это оскорбление для чести семьи. Во всяком случае, гнев Юсуфа был направлен против этих мужчин, а не против меня.

— Я никого не приму без разрешения моего мужа, — сказала я. — Они ушли?

— Я прогнал их! — гордо сказал Юсуф. — Я заставил их сесть в большую черную машину и уехать. Собаки! Нечестивцы! Евреи! Я сказал им, что ни разу за свои семьдесят лет…

Больше я его не слушала. Жаль, он не сказал им, что я в Таифе. Теперь они вернутся. С ордером на арест? Есть ли у них ордера? Не думаю. Возможно, они поехали за советом к более высокому начальству. Не так-то просто преследовать члена семьи аль-Шалаби. Даже наши слуги вправе грубить им.

Но полиция вернется. Бежать некуда, да и не на чем. Сиди и жди, пока тебя заберут. Ужас. Ни один уважающий себя шпион не дошел бы до такого. Любой матерый шпион заставил бы их побегать, даром бы не дался. Пусть хватают меня, если могут. Что мне терять?

— У меня болит голова, — сказала я, прерывая старческий бред. — Пойду полежу.

Я пошла в комнату Али, достала его тоб и головной убор и надела тоб поверх своего платья. Он был слишком длинным и волочился по полу. Так не пойдет. Слишком уж подозрительный вид. Я отнесла тоб к себе, чтобы подшить его до приемлемой длины. Без посторонней помощи дело шло туго. Я приложила свою абу к тобу и отметила нужную длину, затем достала принадлежности для шитья. Мои руки так тряслись, что на то, чтобы вдеть нитку в иголку, ушло много времени. Наконец тоб был подкорочен. Я сняла платье и переоделась в него. Кожа ощутила прохладу гладкого свежевыстиранного хлопка. Бесчисленные складки полностью скрыли мою фигуру. Впервые в жизни я была рада, что у меня небольшая грудь.

Теперь головной убор. По диагонали я сложила квадратную красно-белую гутру, так что получился треугольник. Затем накрыла гутрой голову, основанием треугольника ко лбу, и закрепила ее двойным жгутом укаля.

Сотни раз я наблюдала, как совершает эту манипуляцию Али, — тут не было ничего сложного. Одеваться по-западному гораздо сложнее. Я бы не смогла завязать виндзорский узел ради спасения жизни.

Я осмотрела себя в зеркале. Картина была малоутешительная. Девушка в мужском платье — вот как я выглядела. Лицо мое было слишком белым, слишком нежным и женским. Над верхней губой тушью я нарисовала маленькие усики. Результат оказался на удивление хорош, пусть даже усы выглядели не совсем настоящими. Здесь у многих усы, и разве нельзя допустить, что юнцы сами их себе рисуют?

Я подняла подбородок, раздвинула плечи, приняв надменный вид арабского самца. «Сионистский шпион превращается в аборигена, — пробормотала я своему отражению. — Стебанутый Лоуренс Аравийский».

И все же что-то еще было не так. Те самые, большие невинные голубые глаза, совершенно не подходящие для араба. Ничто тут так не поможет, как хорошие солнечные очки. У Али было несколько пар защитных очков с зеркальными стеклами, и я взяла одни из них, а заодно и пустое портмоне. Саудовские мужчины, как женщины, ходят с портмоне, потому что у них нет карманов для бумажников.

В таком вот наряде я стала пробираться по дому, держась ближе к стенам, опрометью бросаясь через открытые пространства и заклиная судьбу, чтобы она не столкнула меня с кем-нибудь из слуг. Мне сопутствовала удача. Я благополучно добралась до гаража и скользнула за руль «линкольна». Ключи были на своем обычном месте за козырьком. Двигатель тихо работал. Сердце мое колотилось. Нажать на тормоз, переключить передачу, снять с тормоза, нажать на газ… Трудно ли это? К счастью, автомобиль стоял передом. Мне даже не понадобилось выводить его задом из гаража.

Медленно, как в трансе, я двинулась с места, машинально делая знакомые повороты, в силу привычки выехав на дорогу, которую я знала лучше всего, — на Сейфвей Аль-Тамими.

Если ничего не получится, то я хотя бы смогу купить свеклы.

Но дорога Аль-Тамими была не таким уж плохим началом. Она выходила на шоссе Короля Абдул Азиза, иначе известное как шоссе на аэропорт, куда оно и вело.

Я заметила, что указатель горючего стоял на нуле. Когда мы прилетели, у нас ушло тридцать минут, чтобы добраться из аэропорта в Рияд по пустому шоссе. Скажем, тридцать миль. У меня не хватит горючего.

Как сказать по-арабски «заправиться»? Не помню. Скорее, я и не знала. А будучи одетой по-арабски, я должна сказать правильно. А зачем вообще тебе говорить, подумала я. Если уж подъезжать на машине к заправочной станции, то ведь не для того же, чтобы купить сена для своего верблюда или что там еще они едят.

Это может оказаться станция самообслуживания. Надо будет сообразить, как пользоваться колонкой, чтобы не привлекать слишком много внимания. С какой стороны машины бак для горючего?

Я въехала на стоянку машин Сейфвея и так и сидела в кабине со включенным мотором и на полную мощность работающим кондиционером. Горячий воздух струился и вибрировал над припаркованными автомобилями, делая все вокруг нереальным, как мираж в пустыне. Но предполагается, что мираж прекрасен и манит неутомимого путешественника голубыми озерами и пальмами. А Рияд далек от того, чтобы считаться красивым городом, особенно в июле, когда он коричневый, раскаленный, поджаривающийся под полдневным солнцем. Недостроенные здания, пустые стоянки, старые автомобили, брошенные возле дороги, железобетон, сплошная пыль. Вся зелень, все прекрасное и изящное сокрыто во внутренних дворах, за бетонными стенами богатых особняков. Арабы в основном безразличны к тому, что за пределами их жилищ. Красота их заботит только внутри. Они говорят, что это идет от традиций кочевников, от привычки не задерживаться надолго на одном месте.

Я заглушила двигатель и вылезла из машины, чтобы посмотреть, с какой стороны бак для горючего. Он был с левой. Жара подавляла. Тоб утратил приятную жесткость и приклеивался к спине. Я прислонилась спиной к автомобилю и закрыла глаза. Я не могла заставить себя снова сесть за руль. До этого я водила машину всего лишь несколько раз, всегда с Али, да и то лишь по пустыне. Чудо, что я заехала так далеко.

Мне нельзя было попадать в дорожное происшествие, нельзя было нарушать правила движения, иначе остановит полиция. У меня не было никаких документов, удостоверяющих мою личность, мне нельзя было давать себя рассматривать вблизи. Я не могла позволить себе ни одной ошибки. Короче, проще было превратиться в тыкву в ближайшей лавке, чем добраться до аэропорта.

Я открыла глаза и увидела желтое такси, катящее на дорогу Короля Абдул Азиза. Почему мне просто не взять такси? Ведь это женщинам не положено, а я одета как мужчина. Следовательно, я могу взять такси.

Блестяще.

Почему я раньше до этого не додумалась?