— Ты как разговариваешь со старшим по званию, свинья?! Совсем разболтались здесь, забыли о воинской дисциплине! Я быстро научу вас порядку!

Охранник опешил не столько от удара, сколько от грозных слов стоявшего перед ним нового начальника тюрьмы. До него не сразу дошло, что это не шутка. Он вытянулся по стойке «смирно», выпятил грудь, щелкнул каблуками:

— Господин старший сержант! С согласия господина советника наш полковник в два часа ночи приказал мне доставить заключенного на допрос. Там он и умер. Оказывается, он был важной птичкой.

— Как это умер? Твоя работа?

— Господин старший сержант, — самодовольно ответил охранник, — этот заключенный был настолько слаб, что не выдержал бы даже десяти ударов!

— А почему ты мне не доложил об этом, когда я принимал тюрьму?

Видя разгневанное лицо нового начальника, охранник испугался еще больше, поняв, что допустил ошибку. Руки его с растопыренными толстыми пальцами забегали по форме, словно отыскивая что-то:

— Я только выполнял приказ господина полковника! В ту ночь я стоял на посту. Прибыл господин полковник, приказал вывести заключенного и отконвоировать его на допрос. Я думал, что вы об этом знаете, господин старший сержант, — извиняющимся тоном докладывал охранник.

— Хорошо! Иди, ты мне пока не нужен! — Тьем выпроводил охранника за дверь, а сам пошел по коридору к следующей камере.

Увидев приближающегося Тьема, Вынг стал по стойке «смирно» и веселым голосом поприветствовал его:

— Здравия желаю, господин старший сержант!

— Здравствуй, дружище! — протягивая руку, сказал Тьем. — Что нового у тебя? Как пленный, здоров?

— Здоров и душой, и телом, держится молодцом!

Тьем заглянул в камеру. В полутьме у дальней стены с небольшим зарешеченным окошком спиной к двери стоял Чонг и грустным голосом тихо пел песню.

Тьем, прислонившись к решетке, немного послушал, как он поет, потом повернулся к Вынгу и приказал открыть дверь. Раздался скрип петель, Чонг обернулся и молча взглянул на входивших в камеру Тьема и Вынга.

— Ну, здравствуй, вьетконговец! — спокойно поздоровался Тьем. — Рад видеть тебя в полном здравии.

— Здравствуйте! — сказал Чонг. — Что-то ваше лицо кажется знакомым, — сказал он Тьему. — Мы, по-моему, встречались уже в горах Хонглинь.

— Точно! Память у тебя, однако, хорошая!

— Да вас, я вижу, повысили в звании! Уж не за то ли, что вы убили в том бою много врагов? — с загоревшимися от гнева глазами продолжал Чонг.

Старший сержант сделал протестующий жест рукой:

— Ты ошибаешься, я за все время операции даже ни разу не выстрелил.

— Это правда! — вступился за Тьема молчавший до этого Вынг. — Мы со старшим сержантом не сделали ни одного выстрела в ваших солдат!

— А что ты думаешь о людях, которые служат в армии Южного Вьетнама? — спросил Тьем у Чонга.

Чонг понял, что взял слишком резкий тон в разговоре с этими солдатами, разительно отличавшимися от других солдат марионеточной армии, с которыми ему уже приходилось встречаться. Вопрос старшего сержанта, не привел его в замешательство, но потребовал осторожности. В памяти всплыли беседы и собрания, на которых шел разговор об отношении к солдатам марионеточной армии, и Чонг довольно уверенно ответил:

— Мы знаем, что многие среди солдат вашей армии попали на службу не по своей воле. Одних заставили служить, других просто обманули. Есть среди вас и такие и их немало, которые всей душой питают ненависть к американцам и продажной сайгонской клике. Поэтому отношение у нас к вашим солдатам разное.

Старший сержант Тьем был и взволнован и опечален словами пленного. Прямой ответ юноши заставил его снова подумать о своей судьбе, вызвал замешательство. Надо же! Этот пленный, совсем еще мальчишка, разбирается во всем куда лучше любого из солдат марионеточной армии, понимает их заботы и трудности.

Сразу вспомнилось, как его жена, совсем еще молодая, лежала мертвая и обнаженная перед домом старосты деревни, где поселились головорезы из отряда «умиротворения». В ушах Тьема зазвучали пьяные голоса американцев, их презрительный и громкий смех. От этих воспоминаний вдруг закружилась голова, и Тьем чуть не потерял сознание. Он шагнул к пленному, взял в свои холодные руки его горячую руку и взволнованно заговорил:

— Спасибо тебе! Ты помог нам кое-что понять. У нас нет никакой ненависти к вам, и к тебе тоже. Многие из нас провинились перед своими соотечественниками, — продолжал Тьем. — Некоторые поняли правду и сожалеют о содеянном. А вас народ понимает, помогает вам, потому вы и сильны.

— Так почему же вы бездействуете, ждете чего-то? Надо бороться, уходить из армии! — забыв, что он в тюрьме у врага, горячо заговорил Чонг.

Послышались громкие голоса приближающихся к камере охранников. Несколько солдат с любопытством заглянули в раскрытую дверь камеры. Старший сержант возвысил голос:

— Если хочешь жить, тогда должен рассказать все, что знаешь! А будешь упорствовать и молчать — можешь не тешить себя мыслью выйти отсюда живым!

Солдаты прошли мимо, и Тьем заговорил вполголоса:

— У нас не было пока подходящего случая устроить тебе побег.

Чонг подумал о бойцах «Венеры». Наверное, они уже совсем недалеко от базы. Интересно, удалось им проникнуть туда, разведать объекты атаки? Подготовка к нападению на базу должна была уже закончиться. Не сегодня завтра разгорится жаркий бой. Удастся ли дожить до этого дня, встретиться с боевыми друзьями, помочь им чем-нибудь? Чонг был уверен: его товарищи скоро будут здесь. Поэтому он убежденно говорил стоявшим перед ним солдатам марионеточной армии:

— Вам надо скорее уходить отсюда, вступать в ряды армии Освобождения! Момент уже настал. Думайте быстрей, решайтесь, иначе будет поздно!

— Успокойся, пожалуйста! И помни: ни один солдат теперь тебя не тронет здесь.

Тьем вышел из камеры и громким голосом, чтобы слышали стоящие неподалеку охранники, приказал Вынгу:

— С этого вьетконговца ни на минуту не спускать глаз! Мы должны заставить его говорить во что бы то ни стало! — Потом почти шепотом добавил: — Надо подумать, как помочь ему…

Вынг рассказал старшему сержанту обо всем, что он видел и слышал прошлой ночью у дома начальника штаба во время допроса пленного.

— Ведь ему всего восемнадцать лет. И откуда у него столько сил, убежденности в своей правоте? Что же вы думаете делать? — спросил он Тьема.

— Мы поможем ему бежать. Вместе с ним надо устроить побег и той девушке, которую пытали вчера у Шау Вана. Это и будет нашим первым делом перед тем, как уйти в освобожденную зону. Я еще поговорю с некоторыми людьми в полку, думаю, они присоединятся к нам. Может, попросить помощи и совета у матушки Дэм? Мне кажется, она не откажет.

Во второй половине того же дня матушка Дэм убирала в доме молодой жены полковника Шау Вана. Закончив уборку, она принялась за стирку, старясь делать все как можно быстрее, чтобы пораньше освободиться и уйти домой. Около четырех часов дня она поднялась в спальню. Жена полковника с упоением примеряла присланные ей из Сайгона новые наряды: платья и блузки, сшитые из чудесных индийских тканей. В спальне стоял запах дорогих духов.

— Госпожа, — обратилась матушка Дэм к своей хозяйке, — я уже все сделала, и если вы позволите, мне хотелось бы уйти сегодня немного пораньше, я себя плохо чувствую.

— Хорошо, иди, но завтра приходи пораньше, слышишь? Сегодня вечером нас не будет: мы с мужем приглашены на ужин к господину Хопкину.

По дороге домой матушка Дэм задумчиво смотрела себе под ноги. Она шла мимо пивных, не слыша громких пьяных голосов солдатни, криков и визга женщин в этих заведениях. Весь день она провела в каком-то беспокойстве, в тревоге. Руки ее проворно делали привычное дело, но мысли были совсем в другом месте. Трижды к ней обращался повар с каким-то вопросом, а она даже не услышала его. Из головы не шел вчерашний разговор.

Вчера поздно вечером матушка Дэм сидела перед теплой печкой и ела только что приготовленный рис. Блики затухающего огня освещали ее жилище.