На сей раз, Бурса отправился в свою спальню раньше обычного, почти сразу же после отъезда жандарма. А вот юная хозяйка не спешила в постель.

Дом опустел, но проклятый Граф Виктор, уединившись с Анной Владиславовной в гостиной, всё ещё держал девушку за ручку и тихонечко нашёптывал что-то, сидя на диване. Секретарь не видел их в эти минуты, но хорошо себе представлял. Каждый раз картина была одинаковая — глаза красавицы томно приоткрыты, дыхание её учащённо, а мерзавец шепчет… Шепчет что-то, улыбается, смеётся тихим сатанинским смехом и никак не уходит. Не уходит почти до полуночи.

«Что же он такое совершил, о чём знает Наталья Андреевна, чего нельзя знать ни мне ни вообще никому? И почему он думает, что я смогу, ничего не зная толком, остановить княгиню? — размышлял секретарь, наблюдая, как отъехала, наконец, от парадного крыльца коляска графа. — Он угрожает её жизни. Он угрожает моей жизни. Чего он вообще от меня хочет?»

Как делал уже много раз, Сергей Филиппович накинул поверх своего платья длинный тёмный плащ с капюшоном, отпер своим ключом дверь чёрного хода и вышел на улицу.

Опять над дверью светился синий газовый фонарь, и не желая, чтобы его заметили, секретарь поспешил отойти от дома. Если бы он задержался ещё на несколько минут, то увидел бы и другого человека, покидающего дом точно также, через дверь чёрного хода. Тайно.

Лакей в длинном сером плаще вышел, озираясь, и заспешил в том же направлении, что и секретарь. После заключения в сыром подвале, где он провёл много часов, несчастный волочил ноги и задыхался от быстрой ходьбы.

Замешкайся Сергей Филиппович возле двери, он был бы поражён ещё и тем, что дверь чёрного хода за лакеем кто-то запер изнутри. Если б он обернулся, может быть, он заметил бы, как дверь распахнулась ещё раз. И в свете синего газового фонаря мелькнуло перед пустой улицей усталое лицо магистра «Пятиугольника» Константина Эммануиловича, который, оказывается, и не ложился спать.

«Куда же это Вы, Сергей Филиппович, отправились среди ночи, тайно? — подумала Анна Владиславовна, наблюдая сверху из окна за быстро удаляющейся фигурой в тёмном плаще. — Неужели у Вас, такого тихони, есть ночные амурные дела? Неужели у Вас есть любовница? — сердце Анны Владиславовны сладко сжималось. — Ну а почему же нет? Вот и теперь я сама влюблена. Конечно, конечно я влюблена! — Девушка стояла подле окна босая на холодном деревянном полу, смотрела вниз и вдруг зажмурила глаза от нахлынувшего счастья. — В первый раз, — сказала она себе, — всё, что было раньше — один лишь обман самой себя. Глупые фантазии. Я влюблена в Виктора, я готова сделать для него всё, что он только попросит. Я готова… — она похолодела при следующей мысли, — готова даже отдаться ему без брака, если он протянет руку, если он скажет, я могу совершить всё, всё, что угодно. — Бросившись на постель и зарывшись с мокрым лицом в подушку, Анна хотела успокоиться, но ни заснуть, ни даже заставить себя думать о чём-то другом девушка была не в состоянии. — Я люблю его, люблю его, — шептала она в подушку, — люблю».

Те же слова повторял и возбуждённый секретарь, в который раз, среди ночи пешком пересекающий город.

«Я люблю Наталью Андреевну. Я сделаю всё, что угодно только бы сохранить наши с ней встречи. Теперь я могу предать своего благодетеля и руководителя. Я могу совершить всё, что угодно. Любую подлость, любую низость, всё, что угодно с собою. Я могу отпилить себе руки, вырвать сам себе язык. Я могу выколоть ей глаза, чтобы только нам встречаться каждую ночь. Я не могу жить без неё. Вся жизнь моя сосредоточена в этом одном. Лучше я убью её, потом убью себя, чем мы расстанемся. Я сделаю всё, чтобы Наталья не узнала обо мне ничего. Я сделаю всё».

Возле чёрного чёрного хода дома на Фонтанке Сергей Филиппович приостановился, желая справиться с ужасным сердцебиением. Он припомнил, как тогда зимой наблюдал за мужской фигурой, скользнувшей в эту же дверь. Это был князь Валентин. До того рокового момента, предполагая за княгиней Ольховской недоступность и истинную чистоту, он не был разочарован. Он, наверное, даже обрадовался тому, что Наталья Андреевна такая же женщина, как все другие, в отличие от иных простушек княгиня ловко скрывала свои амурные дела.

Наталья Андреевна не меняла своих привычек. После смерти мужа у неё перебывало, наверное, не меньше 20 любовников и никаких слухов. Никто ничего не знал. Никто даже ничего не заподозрил.

Любовник являлся в дом на Фонтанке после двенадцати, когда всё погружалось в сон. Своим ключом отперев дверь, поднимался, никем не замеченный на второй этаж в маленькую комнатку, где можно было переодеться и привести себя в порядок. Только когда часы отмечали звонким даром час ночи, он появлялся в спальне ожидающей его княгине.

После смерти князя Валентина, заняв его место, Сергей Филиппович проделывал весь этот путь дважды в неделю, строго в четверг и субботу. Когда он входил в спальню, Наталья Андреевна уже без парика, коротко стриженная, одетая в полупрозрачный розовый пеньюар, лежала на постели с зажжённой длинной сигарой в белой руке. И секретаря встречал насмешливый взгляд её блестящих лукавых глаз.

   — Ну, что ты такой хмурый сегодня, Серёжа, — спросила княгиня, когда бледный секретарь, как обычно, в условленное время вошёл в спальню.

   — Княгиня, если Вы не выполните мои просьбы, произойдёт несчастье, — взволнованно сказал секретарь, сделав два шага, и опускаюсь на край постели.

   — Какое же несчастье, Серёжа, — обнимая секретаря, спросила княгиня. — Расскажи мне, какая просьба?

Затушенная сигара, наполнила комнату вонючим дымом. Сергею Филипповичу с трудом удалось справиться со своим голосом, но он всё же проговорил, не поворачиваясь:

   — Скажите, княгиня, недавно приходил ли к Вам некий Валентин Игнатов? Он из купцов или мещан, я точно не знаю.

   — Вон ты что, — княгиня оттолкнула секретаря, и села на постели, подтянув ноги. Её коротко стриженная голова упёрлась подбородком в колени. — Вон ты куда полез. — Неожиданно она изменила тон с резкого на ласковый. — Не нужно, Серёжа, тебе в это путаться. Это очень грязное дело.

   — Что? Что он рассказал Вам? — почти простонал секретарь. — Наталья Андреевна, умоляю, доверьтесь мне. Скажите, что он рассказал вам о графе Викторе. — Секретарь повернулся — из глаз его бежали слёзы. — Я ведь знаю, что он выдал Вам какую-то тайну.

   — Ты знаешь какую? — большие глаза княгини Ольховской смотрели холодно и жёстко.

   — Нет, не знаю. Да и не хочу знать, — слёзы бежали по бледным щекам секретаря. — Но если тайна эта выплывет, то мне конец. Граф имеет возможность сделать так, чтобы растоптать всю мою жизнь. Я не хочу ничего знать, — голос Сергея Филипповича срывался, — но, если вы не пообещаете мне хранить молчание, я убью себя.

Княгиня даже открыла рот, так была поражена. Она протянула руку и кончиками пальцев сняла слезинку со щеки секретаря.

   — Что ж, Серёжа, и в правду ты убьёшь себя?

Секретарь судорожно покивал и вдруг, как маленький ребёнок с плачем кинулся на грудь женщины. Прижался щекой и, вздрагивая, зачастил срывающимся голосом:

   — Я не могу открыть Вам, что он сделает. Сегодня в курительной комнате у Бурсы, когда мы остались вдвоём граф предложил мне выбор — либо Вы, Наталья Андреевна, будете молчать о том, что сказал Вам Валентина Игнатов, либо он уничтожит меня.

   — Погодите, погодите, Серёжа, — княгиня ласково гладила секретаря по голове. — Но ведь ты же не знаешь, о чём я должна промолчать?

   — Нет, я не знаю.

   — Но тогда, как же ты можешь меня об этом просить?

   — Граф сказал, что Валентин Игнатов умер. Прошу Вас, хотя бы несколько дней вы можете хранить молчание. Хотя бы несколько дней.

   — Умер? — повторила княгиня. — Странно. Кому это понадобилось его убить? — Она строго посмотрела на секретаря. — Ты рассказал об этом ещё кому-то, кроме меня, например, Константину Эммануиловичу?

Секретарь щёлкнул зубами.