Дома на Конюшенной в списке не оказалось. Лакей, приставленный следить за старшим Бурсой, был просто куплен за деньги.

«Неужели княгиня на крючке, — подумал Удуев. — Доколе всё это так, то совсем уж непонятно».

Медленно наступало утро. В лавке продолжался обыск. Одна из свечей, стоявших на столе, неожиданно оплавилась криво и потекла, выбросив большое пламя.

   — Нашли что-нибудь? — спросил Удуев, когда в комнату вошёл один из жандармов.

   — Да нашли, Ваше благородие… — неуверенно доложил жандарм. — Вот непонятно только, что?

Ротмистр поднялся из-за стола и, заложив драгоценный список в карман, вышел.

   — Ну, давай-давай, посмотрим, что вы там обнаружили.

   — Там в подвале, — сказал жандарм, — на детские игрушки похоже, вроде кукольная комната.

   — Кукольная комната? — искренне удивился Удуев, следуя за жандармом по коридору, а потом и вниз по лестнице. — Невероятно.

В те годы, как, впрочем, и в последующие, изящная кукольная мебель — точная копия настоящей вместе с посудой, утварью и платьем — только входила в моду. Она стоила, зачастую, в несколько раз дороже такой же мебели обычного размера и приобретались, как правило, эти «мебеля» для того, чтобы щегольнуть перед обществом.

В доме крепостного меховщика, живущего на оброке, не могло найтись ничего подобного. Спустившись по шаткой лестнице вниз, вслед жандармом, Удуев был немало удивлён тем, что открылось его взору.

Подвал был разделён на две части. В одной части всё было как обычно — весели окорока, стояли несколько бочек с огурцами и капустой, отблёскивали тёмным стеклом полки, заставленные бутылками, пахло сыростью и от земляного пола, будто поднимался пар. Но часть подвала была отделена толстой дощатой перегородкой. И за перегородкой этой было устроено тайное жилище, действительно, чем-то напоминающие кукольную комнату.

Снаружи, возле перегородки, стоял низкий широченный топчан, заваленный каким-то тряпьём. Удуев поднёс свечу к этому топчану и вдруг увидел, что под тряпками явственно обрисовывается неподвижная человеческая фигура.

   — А это ещё кто?

   — По всему, бродяга. Он мёртвый, — сказал жандарм, также приближая свою свечу. — Мы его осмотрели — ничего интересного. Похоже, его здесь держали для чёрной работы.

   — Глупо, — сказал Удуев, проходя дальше, и опять заглядывая в маленькую деревянную дверцу в стене.

Совсем небольшое пространство, микроскопическая комнатка, открывшаяся взору ротмистра, могла бы поразить кого угодно. Если во всём подвале был земляной утрамбованный пол, то здесь лежали шлифованные каменные плиты, стены были обшиты досками и стояла, действительно, кукольная мебель. В отличие от той кукольной мебели, которую Михаил Валентинович видел недавно в городском особняке графа Ш., эта мебель вовсе не носила следов роскоши — ни позолоты, ни шёлка, грубый крестьянский стол и табуретки, шкафчик с двойными створками, маленькие плошки, кружка, маленький бронзовый подсвечник с огарком свечи. Рядом с подсвечником на столе лежала какая-то тоже маленькая раскрытая книга.

Желая рассмотреть книгу, Удуев опустился на четвереньки и проник внутрь кукольного жилья. Каково же было удивление ротмистра, когда он увидел миниатюрную Библию, одетую в деревянные переплёты и свиную кожу.

Чертыхаясь и отряхивая грязь с колен, Удуев выбрался из маленькой комнаты и поднялся наверх.

   — Где карлик? — спросил он, угрюмо присаживаясь на стул, посреди разбросанных собольих шкурок.

Светало в окна проникал уже утренняя мертвенная белизна. Братья Протасовы стояли перед ротмистром неподвижные, как белые тени — оба они так и не оделись. Лёгкий сквознячок чуть шевелил на худых телах исподнее. Братья молчали.

   — По закону я не могу вас казнить, — сказал Удуев. — Я обязан вернуть вас вашему хозяину Ивану Кузьмичу Бурсе, а потом уже с него спрашивать за ваши преступления. Но я могу поступить иначе. Если вы мне расскажете всё, что знаете я оставлю вашу лавку и вас в покое. — Он сделал длинную паузу, давая братьям подумать, и закончил вопросом: — Вы будете говорить?

Старший брат измученными глазами посмотрел на ротмистра и отрицательно качнул головой, и Удуев понял, что даже под самой страшной пыткою, он не сможет вытянуть из этих людей ни слова.

Конечно же, он мог казнить этих людей, они были полностью в его власти. Но какой смысл? Удуев решил оставить меховщиков в лавке и следить за ними неусыпно, за каждым шагом!

Переписав тщательно всю бумагу, ротмистр рассчитывал в течение следующей недели встретиться с каждым из господ, отмеченных в списке, и указать на домашнего шпиона.

Что сделает, например, прокурор с лакеем, подслушивающим и выдающим все его интимные тайны, Удуева просто не интересовало. Убьёт ли, продаст в разбивку семьёй или зверски выпорет, сделает калекой, не важно, в любом случае, власть негодяя над этими людьми прекращалась — этого было вполне достаточно.

Вторая, зашифрованная, бумага просто обжигала руки Михаила Валентиновича. Показав шифрованный лист казённому писарю и убедившись в его беспомощности, ротмистр не спешил в Тайную канцелярию. Он считал, что лучше дело представить сразу и во всей полноте, и он опять обратился за помощью Константину Бурсе, и отправился в тот же день, к вечеру, в особняк на Конюшенной.

Дом был полон гостей. Играл клавесин, звучал женский смех, из при открывшейся двери в курительную в гостиную доносился хриплый кашель и приходил горьковатый горячий запах трубочного табака. За ломберными столами кипела игра, но, как и обычно, Его превосходительства Константин Эммануилович не удостаивал гостей своим постоянным присутствием, а был занят работой в кабинете.

В ожидании пока его примут, Михаил Валентинович укрылся в курительной. Обычно от дыма трубок у ротмистра начиналось лёгкое недомогание, но теперь, погруженный в свои мысли, Михаил Валентинович только таким образом мог избавиться от обязательной светской болтовни.

Уже покидая курительную комнату, ротмистр столкнулся в дверях с графом Виктором Александровичем Алмазовым. Граф увлекал за собой и секретаря Бурсы, Сергея Филипповича, и что-то оживлённо говорил ему.

Остановись тогда Удуев возле двери, приложи ухо к тонкому лакированному дереву, то сразу получил бы ответы на многие свои вопросы. Прислушайся он тогда, всё бы сложилось совсем иначе. Но, во-первых, ротмистр не терпел подслушивать, а во-вторых, ему и в голову не могло прийти, что как только дверь за его спиной плотно закрылась, игривый тон графа Виктора сразу же сменился на угрожающе холодный шёпот.

   — В чём дело? Прошу Вас объясниться, — наставил секретарь. — Зачем подобная конфиденциальность? Что-то серьёзное хотите сообщить?

   — Серьёзное, — согласился Виктор, устраиваясь на турецком диване и ловко разжигая трубку. — Во-первых, привет Вам хочу передать это Ивана Кузьмича и благодарности за услуги, можно в денежном выражении. А, во-вторых, от его имени попросить Вас кое о чём хочу.

   — Откуда Вы… — задохнулся секретарь — он глотнул дыма и сильно закашлял. — Вы, граф, тоже…

   — Послушайте. Послушайте меня, молодой человек, — сказал Виктор и, больно сдавив плечо Сергея Филипповича, заставил его присесть рядом на турецком диване. — Я знаю всё. Я знаю, как Вы убили в доме на Фонтанке князя Валентина. Я знаю, как Вы похитили листок, привезённый курьером. Неужели не прочли, чьё имя стояло в бумаге?

   — Нет, не прочёл.

   — Лжёте, Сергей Филиппович. Всё Вы прекрасно знаете. Закурите? — предложил Виктор, подавая секретарю тяжёлую трубку. — Честное слово, курение успокаивает.

   — Что Вы хотите? — послушно разжигая трубку и бледнея на глазах, спросил секретарь.

   — Я знаю, что у Вас, Сергей Филиппович, очень близкие отношения с княгиней Ольховской, — сказал Виктор. Секретарь болезненно поперхнулся дымом, закашлялся, потом покивал. — Вы, Сергей Филиппович, должны уговорить Вашу пассию хранить молчание. Совершенно случайно княгиня узнала обо мне некоторые излишние подробности. И мне бы не хотелось, чтобы эти факты стали достоянием общества. Вы должны попросить её молчать, в конце концов, это знание опасно для её жизни.