- Вадим, дружище!

- Иван, вот где встретились!

Это был один из моих однокашников по нашей части.

Весь вечер мы провели вместе, вспоминали Ярославль, боевых друзей. О судьбе многих ничего не было известно. О некоторых прошел слух, что погибли.

Иван Кириллов уже давно был в бригаде морозовцев, поэтому, естественно, я в какой-то мере был подчинен ему. Но с первых же дней у нас установились старые курсантские отношения. Работали мы вместе, жили в одной землянке и все делили поровну. А работы было немало. С утра из штаба нам приносили сводки, которые было необходимо срочно передать в Центр. Один из нас садился за шифровку, другой за ключ, потом мы менялись. В передаваемых нами сводках отражалась боевая деятельность бригады. К этому времени морозовцы прочно обосновались в Налибокской пуще. Они контролировали большую территорию и совершали глубокие рейды в Польшу и Прибалтику. Кроме того, бригада имела надежную связь с подпольными партийными организациями, действовавшими в ближайших городах и селах, а также своих людей в гитлеровских гарнизонах и оккупационных учреждениях. Ежедневно .совершались диверсии, и вражеские эшелоны летели под откос, то и дело устраивались налеты на фашистские гарнизоны и опорные пункты. Слава о морозовцах росла с каждым днем.

Партизанская бригада «Неуловимые» по своему национальному составу была неоднородна. Русские, белорусы, украинцы, узбеки, казахи, татары - представители многих национальностей сражались в ее рядах. Был даже один француз, точнее, эльзасец.

Известно, что жители Эльзаса говорят на двух языках - немецком и французском, но себя большей частью причисляют к французам. Таков был и Эжен, молодой человек лет 25, стройный, голубоглазый, со светлыми усиками и волосами. Он был насильно мобилизован в германскую армию и направлен на Восточный фронт. Но нет, Эжен не собирался служить у тех, кто поработил его родину. При первой же возможности он бежал из своей части и однажды зимой в поисках партизан забрел в небольшую деревеньку. Жители были немало удивлены одинокому фрицу, который бродил по деревне и спрашивал партизан, единственное слово, которое они могли понять из его объяснений, сопровождаемых энергичной жестикуляцией. Деревня находилась в районе действия морозовцев, поэтому он вскоре очутился в штабе бригады. И когда к нему обратилась на немецком переводчица, сразу же заявил, что говорит по-немецки, но .сам не немец, а француз, гитлеровцев ненавидит и поэтому, чтобы бить их, пришел к партизанам. Ну, конечно, поверили перебежчику сначала с оговоркой: фашистская разведка использовала всевозможные каналы, чтобы забрасывать свою агентуру в ряды партизан.

После подробного допроса Эжена отвели в партизанскую баню, что сильно испугало его. В низкой землянке стояла невероятная жара, а густой обжигающий пар обдал его лицо, в клубах которого двое здоровенных парней дубасили друг друга вениками по распаренным докрасна спинам.

Француз ничего подобного никогда не видел и от испуга попятился было назад, но его заботливо раздели н как следует, по-партизански, попарили. После этого случая Эжен всякий раз, как наступал банный день, прятался. А когда об этом узнал командир, он усмехнулся и разрешил Эжену мыться самостоятельно.

Первое время Эжен находился в хозвзводе и явно скучал, томился, с завистью смотрел на уходящих на задание партизан. Он не раз просился у комбрига на операцию. Переживал, чувствуя к себе недоверие.

Но вот однажды его взяли на операцию. Предстоял долгий и тяжелый путь. Вышли ночью. Эжен снова получил свой карабин. Он не скрывал радости, а в пути был бодр и, казалось, не чувствовал усталости, хотя группа шла по заснеженным чащобам, да и груза у всех было многовато. При подходе к железнодорожному разъезду группа нарвалась на вражескую засаду.

Морозовцы залегли в снег и, отстреливаясь короткими автоматными очередями, отползали к лесу. Фашисты, имея численное преимущество, стали обходить небольшую группу с флангов. В ходе боя Эжен исчез… «Неужели ушел?» - пронеслось в голове командира группы. Но Эжен не ушел. Он, одетый в немецкую шинель; незаметно присоединился к фашистским солдатам, а затем прикладом убил пулеметчика и открыл по ним губительный огонь. Фашисты, не понимая, в чем дело, решили, что им в тыл зашли партизаны, заметались в панике и поспешно стали откатываться к дороге. А Эжен косил их, упоенный огромной радостью долгожданной расплаты.,, Это спасло группу и дало возможность Эжену завоевать доверие и любовь среди партизан бригады.

Когда я прибыл в бригаду, Эжен находился при штабе, видимо, в ожидании нового задания. Мы познакомились. Он прилично владел немецким,- но предпочитал говорить по-русски, ужасно ломая его. И переходил на немецкий только тогда, когда замечал, что я его не понимаю. О себе он говорить не любил, но о Франции мог рассказывать бесконечно. Лицо его в эти минуты оживлялось, глаза мечтательно устремлялись куда-то вдаль, и я чувствовал, как дорога была ему родина, поруганная фашистскими захватчиками.

В июне» когда я услышал по радио об открытии Второго фронта и высадке союзных войск в Нормандии, я сразу же нашел Эжена и сообщил ему об этом. Он что-то громко выкрикнул по-французски и крепко стиснул меня в своих объятиях.

Когда наша бригада стала с боями прорываться на запад, Эжен все время был впереди. Я видел его в тот день, когда отряд Гриненко вел бой с фашистами и власовцами, устроившими нам ловушку. Эжен был среди тех, кто огнем прикрывал наш отход. Меня восхищало его хладнокровие и презрение к смерти. Стоя во весь рост, он из своего ППШ бил короткими очередями по наседавшим на нас оккупантам. Кто-то из партизан насильно пригнул его к земле - к чему такая бравада? Но смелость, особенно в тяжелом бою, заразительна.

Последний раз я видел Эжена в Москве, куда мы вернулись осенью. Он мне сказал, что скоро возвращается во Францию. Мы погуляли по столице, и я с удовольствием показывал ему ее достопримечательности.

Часто по ночам мы слышали глухие взрывы, доносившиеся с полотна железной дороги.

- Самосюк работает, - говорил мне Иван, когда мы просыпались в нашей землянке.

А через несколько дней мы радировали: «На участке… пущен под откос эшелон… уничтожено… на участке… взорван мост… на участке… взорван склад боеприпасов…» и т. д.

Вскоре мне довелось лично познакомиться с этим прославленным партизаном, на счету которого было к этому времени два десятка вражеских эшелонов.

Александр Самосюк - коренастый мужчина лет двадцати семи-двадцати восьми, был неразговорчив, но добродушен и прост в обращении. Естественно, мне хотелось услышать от него о дерзких диверсиях, которые доставили оккупантам немало хлопот. Самосюк усмехнулся, пожал плечами и сказал:

- Так ведь я не один был на задании. Ну, рванули мы эшелон, да сами еле унесли ноги.

Рассказывать он не умел и явно стремился переменить тему разговора. Мы поняли, что ему очень хочется послушать Москву. Каждый, кто приходил в нашу землянку, надеялся услышать голос родной столицы. И если это было возможно, мы шли .навстречу. Только время у нас было очень ограничено. На этот раз у нас не было срочной работы, и я быстро поймал Москву. Передавали концерт музыки и песен советских композиторов и авторов. Звучали новые фронтовые песни. Особенно понравилась нам песня «Когда я уходил в поход».

В этот вечер Самосюк так ничего и не рассказал. Только от партизан я узнал подробности его последней диверсии. Группа подрывников в количестве 5 человек имела задание пустить вражеский эшелон под откос на участке Лида - Молодечно, который с танками и живой силой должен был выйти со станции Лида.

Короткой майской ночью пять человек с двумя ящиками тола, в виде небольших гробиков, подобрались к полотну железной дороги. Место выбрано было там, где линия делала некоторый изгиб и насыпь была повыше. Все это учел опытный партизан Самосюк. Ему было также известно, что эшелон выйдет со станции на рассвете. Группе пришлось залечь в кусты, тщательно замаскировавшись. Едва рассвело, как из дзота, расположенного в 200 метрах от притаившихся партизан, вылезли немцы, человек 6-7, и пошли проверять свой участок дороги. Впереди шел пожилой немец с нашивками обер-ефрейтора и катил перед собой тележку с миноискателем. Другие солдаты озирались по сторонам, держа в руках наготове автоматы или винтовки, и нарочито громко переговаривались, как бы стараясь показать друг другу, что они не боятся.