- Иду мимо, смотрю - дымок из-под крыши, дай, думаю, зайду, - заговорил он.

- Откуда идешь? - спросил я.

- Из-под Дорогобужа. Из корпуса Белова я. Они ушли на прорыв, а я отстал. Пробираюсь теперь к фронту. А с тобой что приключилось?

Я рассказал.

- Как тебя зовут?

- Иваном.

Я был доволен встречей. Жизненный опыт старшего для меня девятнадцатилетнего парня немало значил.

- Хочешь картошки? - предложил я гостю, снимая котелок с кирпичей.

- Не откажусь, - потирая руки, он отложил большую картофелину. Старательно, неторопливо мы принялись очищать горячую, обжигающую руки и губы картошку.

А дождь все шел и шел, стуча в крышу и стены. Хорошо иметь над головой пусть дырявую, но все-таки крышу.

На наш дымок набрели еще двое. Они тоже шли на восток, к фронту. Один был беловец-сержант, а второй десантник, и тоже, как и я, из 9-й бригады.

Он мне и рассказал о судьбе бригады после ее переправы через Угру. На подходе к Варшавскому шоссе, в лесу, около села со странным названием Шуи, бригада соединилась с конниками Белова и с остальными бригадами корпуса. Немцы, видимо, пронюхали: как только закатилось солнце и первые взводы и роты двинулись через Варшавку, поднялись в небо осветительные ракеты, фашисты открыли пулеметный и минометный огонь. Со стороны села появились танки. Огонь из пулеметов и пушек такой открыли, что, казалось, никто через дорогу не пройдет. И тогда - бывают же отчаянные! - какой-то богатырь-беловец в бурке как крикнет басом:

- Гвардейцы, за мной! - И во весь мах на коне под пули.

- Бей фашистов! - подхватили десантники и лавиной, вместе с конниками, рванули через шоссе.

- Если бы не танки, я, пожалуй, и успел бы перейти Варшавку, но они, давя коней и людей, перегородили дорогу.

- Много наших прорвалось? - спросил я.

- Больше половины. Вместе с Беловым мы отошли в лес и там вот с сержантом отбились в темноте. Но что бы там ни было, а к своим прорвемся! - закончил десантник и подтвердил свою решимость крепким русским словом.

Опережая события, хочу сказать, что оставшаяся часть десантников под командованием подполковника Карнаухова (заместителя командира 8-й бригады), не без потерь, конечно, позднее тоже пробилась на Большую землю. Генерал-полковник Белов и некоторая часть командиров, имевших ранения, были вывезены из-за линии фронта на самолетах.

На следующее утро, когда дождь перестал, мы пошли вчетвером к линии фронта, имея весьма смутное о ней представление.

В лесах встречалось много групп, группок и просто одиночек-бойцов, пробиравшихся к своим, на восток. Далеко не всем удавалось достигнуть цели и пересечь заветную черту. Многие гибли под огнем засад, подрывались на минных полях, попадали в плен. В прифронтовой полосе за нами охотились немцы с овчарками и предатели. Попавшие в кольцо облавы, ожесточась, бились до последнего патрона. Расстреляв все патроны, прикладами отбивались от наседавших врагов и разъяренных псов. А потом жители окрестных деревень в который раз копали безымянные могилы.

Наша группа пошла в сторону Вязьмы. Дядя Ваня, так я называл своего нового товарища, был за старшего. Сам он был тамбовским, в корпусе Белова служил обозником.

Шли, ориентируясь на звуки артканонады, доносившейся с востока. Настроение, как ни странно, было приподнято-торжественное.

В самом начале пути, пересекая незасеянное поле, недалеко от леса, наткнулись на оставленный немцами штабель ящиков с зарядами для мин и снарядов. Разбили два ящика и разложили белые мешочки с порохом между ящиков и вокруг их. Сверху все это густо посыпали порохом. Он был глянцевито-коричневый, в виде квадратных плиточек. Захватили по десяточку мешочков с собой и, делая дорожку из пороха, пошли к лесу. На опушке дядя Ваня насыпал из пороха кучку побольше, высек кресалом искру и приложил к ней тлеющий парашютный шнур (он служил фитилем в самодельной зажигалке). Порох вспыхнул и огонь змейкой побежал по полю.

Спрятавшись за деревья, мы лежа ждали. Змейка все ближе и ближе подбиралась к штабелю, и… ухнув, взмахнуло к небу ослепительное пламя, рассыпая веер искр. Красивое было зрелище. Переждав несколько секунд, торопясь, мы пошли в глубину леса. Могли нагрянуть немцы. На месте штабеля чернела земля и дымились разбросанные по полю ящики.

Хорошее начало вдохновило и придало нам смелости. Мы, не таясь, в открытую, пошли но большаку. Погода благоприятствовала, и все сулило благополучный исход задуманного нами. Шагали то лесом, то полем, то мимо сожженной дотла деревушки.

При всем благополучии этого нашего пути меня, однако, не покидало чувство опасности. Уж очень неосторожно мы шли. В любую минуту на большаке могли встретиться гитлеровцы. Но нас словно бес попутал. Мы беспечно отмеривали километры, не обращая ни на что внимания. Взобравшись на небольшую высоту, я похолодел, увидев буквально в десяти шагах от дороги большую круглую палатку с оконцами и конусной крышей.

От палатки во все стороны отходили толстые провода в резиновых трубках, подвешенные на кольях. Узел связи фашистского штаба. До сих пор не могу понять, где были глаза врагов, если они находились в палатке?

Мы миновали опасное место. Вступать в бой при нашем вооружении было бессмысленно. Дядя Ваня, мне кажется, так ничего и не заметил, увлеченный разговором с двумя нашими новыми попутчиками. Долго я оглядывался на странное сооружение, ожидая, что вот сейчас из него выскочат опомнившиеся гитлеровцы и… начнется последний наш бой.

Во время короткого привала дядя Ваня заявил, напуская на себя важность:

- Скоро будет станция Волоста-Пятница, мы ее обогнем справа, а там до фронта рукой подать.

Приободренные, мы ускорили шаг. На лесных дорогах и тропинках попадались следы зимних боев: разрушенные окопы, оружие, трупы убитых.

Но что это?

На дороге, неестественно подогнув ноги, стояла лошадь, запряженная в сани. Хомут, дуга, оглобли и сбруя были на месте. Вожжи тянулись от уздечки к саням.

«Откуда здесь взялась лошадь, да еще не по-летнему запряженная?» - недоумевали мы.

Подошли ближе. Лошадь была мертва. Тлен сделал свое, но остов лошадки сохранился. Из-под шкуры выпирали ребра, и скелет вырисовывался, как через запотевшее стекло. Шкура и сбруя не давали рассыпаться трупу в прах. Глядя на эти останки, ясно представил я, как вконец измученная лошадь завязла в снегу и больше не поднялась. Метрах в двадцати от нее лежал труп. Возможно, ее бывший ездовой. Кто знает?

Не прошли и километра от этого страшного места, как снова наткнулись на еще более страшное. Среди деревьев чернели обвалившиеся траншеи, густо изрытые воронами бомб. На дне траншей лежало около десятка полузасыпанных трупов красноармейцев. Бой здесь был совсем недавним. Стенки траншей еще не успели заветреть, и запаха тлена я не ощущал. Густая тень от деревьев падала на траншеи. Рядом с убитыми валялось их оружие: винтовки, ящики из-под патронов.

Мы, обнажив головы, медленно шли мимо. Какие здесь были бои, знает только лес дремучий, да вот они, навеки умолкнувшие.

На краю одной траншеи лежал, запрокинув кудрявую голову, безусый лейтенант. Длинная офицерская шинель, перепоясанная ремнями портупеи, облегала его высокую фигуру. Он и мертвый был красив. Черные кудри подчеркивали мраморную бледность лица. Смерть не исказила его. Об этом, как могла, заботилась березка, что росла у самого края траншеи. Своей густой и зеленой кроной она укрывала лейтенанта от жгучих лучей солнца. Он будто спал. В вечном сне, под тихий шелест березки, ему виделись, может быть, милые сердцу образы и видения. Тайну эту никому не дано узнать.

Редко в один день может встретиться столько неожиданностей. Они следовали одна за другой. Вот навстречу выбежали две собачонки. Играя и тявкая, они подбежали шагов на пять. Уставились на нас остроносыми мордочками, а затем стремглав юркнули в сторону. В кустах мелькнул рыжий хвост матери. Это были лисята.

Солнце закатилось, когда среди деревьев мы увидели невысокую насыпь железной дороги. На ней стояло три