Вскоре меня должны были явиться добивать. Я ждал этого как избавления.

Гермес, который прилетел с весьма двусмысленной миной, был принят мною наедине и почти что с радушием.

– Левую пятку Тифона он от меня получит, а не жену, – сообщил я с обманчивой мягкостью.

Гермес (на лице так и читается: «Ну, все на меня…») хмуро кивнул.

– А давай. Твоя-то жена ему и так без надобности.

Я нахмурился. Если он прилетел не с приказом немедленно вернуть Кору в объятия безутешной матери, то…

– Надежда, дядя, на тебя, – душевно заговорил вдруг душеводитель. – Понимаешь, Зевс ведь тебе слово дал. Повелел. Отдал дочку. И чтобы его слово – да против бабы…

И провел кадуцеем у горла. Слегка косящие глаза смотрели прямо и почти бесхитростно.

– Так что уж исхитрись и придумай, как ее оставить у себя – но так, чтобы и к матери возвращалась. Скажем, если она тебя безумно любит и об этом заявит…

Мне даже не пришлось на него смотреть.

– Понял. Она пила что-нибудь? Ела? Дары принимала – что-то, что связано с тобой или с твоим жребием?

Пауза.

– Жаль. Вот если бы она приняла что-нибудь от тебя, да свидетель нашелся… Хотя какой дурак с Деметрой свяжется?! Она там сейчас… сперва была в скорби, а потом как узнала, что это ты… небу жарко стало. Голосит в том духе, что кому ж вы отдали мою кровиночку, что ж он с ней там делает… Зевс еще не выдержал – брякнул, мол, известно, что. Теперь там мор.

Знаю. Мне хоть еще десяток ладей нужно ставить, чтобы была у Харона флотилия. А то он по Стиксу быстрее Гермеса летает, со всего мира толпами ходят смотреть, и тени – в том числе.

План финальной схватки обретал очертания на глазах. Только сражаться нужно не с мертвой – не выйдет.

– Владыка? Я ведь тебе даже времени дать не могу: клещом вцепились: веди сюда Кору! Конечно, вернусь и скажу, что ты не согласен…

– Ни к чему. После расскажешь, как я ногами топал, аж Стикс с Ахероном местами поменялись…

– И Харон очень озадачился, – косинка в его глаза вернулись. – Придумалось что-то?

– Тебя проводят, – я кивнул Горгире, возникшей в дверях в ответ на мысленный зов. – Скажешь ей, что ведешь к матери.

– А на деле?

– И на деле.

– Что еще сказать?

– Что хочешь. Только добавь, что придется со мной проститься.

– Еще пожелания?

– Можешь не торопиться.

– Сделаю, - сметливый племянник встал и твердым шагом, не думая даже прибегать к помощи сандалий, покинул зал. Проводив его взглядом, я глянул в левый угол.

«Слышал?»

«Хс-с-с, сложно…»

«Аксалафа сюда. Быстрее».

Раздался шипящий смешок, и Гелло исчез в другом дверном проеме.

Вскоре арена для заключительной схватки была готова. Я обдумал свои ходы, я подстраховался во всем – и теперь отмерял последние секунды, сидя среди мрамора и серебра в беседке в саду самоцветов. Секунды отмерялись струями воды, стекавшей по окрестным скалам.

«Если бы она приняла что-нибудь… от тебя…»

Пальцы поворачивали половинку спелого плода граната – моего символа. Цвет крови и форма слез – ах, какое сочетание…

Бой нужно заканчивать внезапным ударом – когда противник полагает, что ты уже побежден. Все равно она не смогла бы уйти из мира, не доложившись мне напоследок.

– Я ухожу, – сказала она еще с порога, гордо вскидывая голову, и медь волос заиграла в отсветах факелов.

– Знаю, – отозвался я, любуясь этими бликами.

– И ничего не скажешь напоследок?

– До скорого свидания.

– А с чего ты взял, что я собираюсь сюда возвращаться, – злорадно, – дядюшка?

Плод граната замедлил вращение в моих пальцах.

– Потому что думаю, что между браком со мною и позором ты выберешь первое. После того, как я взял тебя, после того, как была моей столько месяцев – ты хочешь сказать, что признаешь не брак, а бесчестие?

– Здесь была Лисса-безумие? – она слегка усмехнулась, но губы дрожали: я был убедителен. – Ты меня не коснулся!

– Нет, – я поднялся и в несколько шагов оказался с ней рядом, она сжалась, но не попыталась сбежать. – Нет. Ты была обесчещена мною в день своего похищения, и потом владыка подземного мира еще не раз брал то, что его по праву. Кто поверит в обратное? Кто поверит, что за полгода я не притронулся к своему ни разу?

Она поняла и побледнела, но теперь уже не как статуя – это была бледность испуга.

Никто. Кроме, может быть, Гестии: лишь она в состоянии упомнить, что я когда-то сидел, по выражению Посейдона, «с тремя красотками в одном мешке». Деметра и Гера не поверят: обо мне им всегда думается худшее.

Я обнял ее за плечи и наклонился к ее уху.

– Знаешь, что такое молва? Я могу описать тебе. Они пересчитают все позы, в которых ты была со мной. Они расскажут, о чем ты кричала в первый раз и в последний. И каждое твое слово, когда ты будешь уверять, что не зря носишь свое имя[1], будет подстегивать их фантазию. В конце концов ты сама убедишься, что так оно и было, и сбежишь под землю от излишних подробностей.

Замолчал. Слова, как всегда, дались непросто. Она задыхалась, глядя на меня неверящими глазами – со стыдом, детским вызовом, бессильной яростью. Прежнего льда не было и в помине. Я отыграл разом все потерянные позиции.

– Я не верю тебе, – прошептала наконец. – А даже если и так – лучше позор. Ты лжешь. Что бы ни говорили – я буду знать, что чиста, а ты станешь Аидом-насильником, незадачливым похитителем, который не смог удержать женщину…

– Может, так, – сказал я, обнимая ее крепче. Ее последняя ошибка: нужно было бежать, когда я только поднялся со своего места. – Я ведь так и не поцеловал тебя по-настоящему, Кора. Подаришь мне это на прощание?

Она рванулась, но я уже нашел губами ее губы, прижал ее к стене, одной рукой обнимая за талию, второй – пресекая попытки меня оттолкнуть. Весь жар, который мне доступен, все пламя, все, от чего я сходил с ума месяцами – в один поцелуй, так, что на несколько секунд она перестала помнить, где она и что происходит, так, что она не сразу заметила, как между наших губ проскользнули несколько гранатовых зерен, заметила с опозданием, вздрогнула под моими руками… Я отпустил ее немного погодя, чтобы она могла вдохнуть, чтобы маленькие предательские зернышки были проглочены вместе с воздухом.

Я не ошибся в расчетах.

По ее губам тек гранатовый сок – сладкий. Она тронула капельку и недоуменно посмотрела на палец, испачканный алым. Губы у нее тоже были слишком алыми – не понять, от чего.

Подняла глаза на меня – полные слез и детской обиды.

– Я тебя ненавижу, – голос был девическим, ломающимся.

– Ничего, – шепнул я, не размыкая объятий. – Это со многими так. Ты будешь моей женой.

Она вздрогнула, но подавила рыдания. Шепот был чуть слышным, но он был.

– Я буду твоей женой, Аид Безжалостный.

Когда я ее отпустил, у меня было такое чувство, что Титаномахию выиграть легче.

[1] Кора – «дева»

Сказание 8. О подарках к свадьбе

Ах, мне бы сказку про любовь до гроба,в которой счастливы любой и оба.Но в этом царствии уютпосмертный,стихи о страсти не поют,поэты.

Виктория Орти

– Почему твои губы такие алые, Кора?

– Он целовал меня…

– Только ли от этого, Кора?

– Только… только от этого…

– Выпей напиток из лотоса, Кора, тебе надо забыться…

– Нет того, о чем мне нужно было бы забывать.

– Бедная девочка… такая сильная – после этого ужаса…

– Какого? Какого?! Он не тронул меня, слышишь? Слышите, там, у дверей?!

– Ах, конечно, конечно… все уже кончилось. Ты поплачь, будет легче…