— Именно. Только в ней — в этом весь смысл. Ты сам лишаешь себя жизни — ты становишься богом. Это глупость, глупость, я знаю… Но они не знали.

Я опустила голову и закрыла глаза. Теперь всё обесценивается. Куда бежать? Кому мстить? Кто в этом виноват: Кёрг из-за своего лжеучения или эти безумцы, поверившие ему, в него? От всего этого сквозит просто жуткой ненормальностью. Чем-то патологическим, чего не должно быть в человеческой жизни вообще. Но оно есть.

— Тебе нужно уяснить себе только одно… — Лэр взяла меня за руку. — Запомни, что я скажу. Запомни навсегда: если бы Кром не хотел тебя отпустить, он бы никогда не дал тебе убежать.

— Правда? — мне стало больно дышать.

— Иначе не могло быть. Это не в его правилах — уж если он что-то решил, то это железно. Но, наверно, он увидел что-то в твоих глазах, что заставило его усомниться, что смерть — единственный верный выход. Он именно отпустил тебя. Понимаешь, он… Он спас тебя.

Его прощальный подарок.

— Но почему он не убежал со мной? Почему остался там, если всё понял? — горячие слёзы обжигали лицо. — Почему не увёл остальных?

— Я не знаю… Было слишком поздно — все были повязаны смертью Гунта, Кёрг не дал бы им так просто уйти. Тебе… Несказанно повезло выбраться оттуда. Просто чудо. А теперь подумай, Ника, разве он подарил тебе самое ценное на свете — возможность жить, чтобы ты проводила свои дни в отчаянии, будто не замечая происходящего вокруг?

— Но как без них… — я лепетала несвязные предложения. Всё снова встало с ног на голову. Или, наоборот, прояснилось?

Получилась, что Слава спас меня от настоящего, Веня от прошлого — от смерти и страха. А Кром… Он спас меня от ужасного будущего. А я плачу вечным трауром. Но не по нему, а по себе.

— Послушай меня, — Лэр взяла моё лицо в руки. — Когда я заканчивала школу, случилась трагедия. Мой брат погиб. Очень страшно, неожиданно, нелепо. Ему было всего девятнадцать лет. Тот день, когда мы с родственниками собрались на его похороны, будто разделил жизнь на до и после. В тот день закончилось моё детство. Каждый раз с тех пор, когда меня посещают воспоминания о детстве, перед глазами проносятся не беззаботные лица, весёлые игры и дружная семья, а только гроб и искаженные скорбью гримасы. Мы молча смотрели друг на друга и плакали. Мы не знали, что так может быть, не хотели принимать это. Жизнь показалась очень зыбкой и непрочной субстанцией. Я впала в настоящую депрессию, которая неизвестно чем могла закончиться, по настоянии родителей всё же поступила в институт, но бродила по нему словно призрак, ничего не видела кругом… Тогда-то я и столкнулась с Тином… — Лэр усмехнулась. — Он был смешным. И добрым. Не таким, как те люди, с которыми я привыкла общаться. Такой раздолбай… Он был чужд формализму, презирал долг – то есть те вещи, к которым меня приучали с первого класса. Он познакомил меня с остальными. Они так быстро стали моими друзьями, а я - частью Гильдии... Они ведь походили на меня совсем чуть-чуть! Простые ребята, со своими проблемами в семьях, одинокие, сбившиеся в кучу, чтобы спастись. Они говорили о смерти… Обожествляли её, любили. Эдакие танатофилы. Они сказали, что моему умершему брату повезло, что в этом мире, в сущности, ловить нечего. Мне казались забавными их воззрения! Но я всё же была на другом краю баррикады: я примирилась с человеческой смертностью, а со своей жизнью расставаться не захотела – отличница из хорошей семьи, сама посуди, какая смерть? Это нас разделяло. Я видела, что они заигрались, пыталась сказать им об этом, но они только злились. А Гунт стал последней каплей. Я капитулировала в последний момент, - она перевела дух. - И пусть это странно, но благодаря им я поняла одну важную вещь. Возможно, это прозвучит цинично, но, Ника, пойми суть: люди умирают. Всегда умирали и всегда будут. Кто-то раньше, кто-то позже. От болезни, несчастного случая или даже от собственных рук. Но смерть придёт за всеми. И главное — за тобой самим. Это важно помнить. Да, люди умирают. Но ещё люди живут. Все живут. Жили и будут жить, сколько бы трупов не собралось вокруг. Во время чумы, войны и голода, когда теряют близких и далёких — люди живут. Это такая банальность, это так просто. Но не мешало бы напоминать себе об этом почаще, особенно, когда трудно. Именно это и заставила меня уяснить Гильдия. И это и помогло мне не сойти с ума, когда я потеряла их…

— Но почему они не научили жить себя? Почему сдались сами?

— Они не сдались… Им казалось, что этот добровольный выбор смерти возвышает их или что-то в этом роде…

— Снова эта мудрёная кёрговская философия?

— Софистика. Чистейшая. Но посмотри на это с другой стороны: жизни ведь нужен такой смысл, который не уничтожался бы смертью… Жить — это дело живых.

— Я часто думаю о том, что с ними стало. Ну, то есть после смерти… — Несмело произнесла я. Они ведь не исчезли, правда же?

— Конечно, нет, — Лэр улыбнулась и обняла меня. — Они просто перешли в иную плоскость существования.

— Загробная жизнь или вроде того? — уточнила я. Она едва заметно кивнула. — Это, должно быть не слишком весело. Говорят, самоубийцы не попадают в рай…

— Рая нет, — убежденно произнесла Лэр. Я взглянула вопросительно. Я заметила на её шее крест, и теперь подобные реплики от неё удивляли меня.

— Значит, есть только ад?

— Ада тоже нет, — ответила она таким тоном, будто речь шла про нечто само собой разумеющееся.

— Тогда что же есть? — я вконец запуталась.

— Абсолют. Объективная реальность… — Лэр встретила мой недоуменный взгляд и решила использовать более понятные простым смертным слова: — Бесконечная Любовь.

— Значит, умереть — это не так уж и плохо?

Лэр кивнула.

— Но торопиться всё же не стоит.

— Кажется, мою смерть хочет поторопить Кёрг, раз шлёт эти угрозы.

— Он боится тебя. И это правильно. Он всегда был осторожен: это жизни других для него ничего не значат, а за свою он трясётся, как и любой человек.

— Человек! Разве можно называть его так? Ты видела все эти статьи о сектах, их принцип действия слишком уж напоминает Гильдию, правда? Он и не думает останавливаться. У нас в городе есть что-то вроде филиала очередной его организации. Я не понимаю, почему до этого никому нет дела? Почему эти собрания не разгоняют? Это же опаснее всяких там иеговистов, чья главная задача обчистить карманы. Речь идёт о человеческих жизнях. Мой брат ходил туда…

— Кёрг путает следы. И когда-нибудь доиграется, – покачала головой Лэр. – Ещё в те времена, когда мы с ним знались, он кочевал с квартиры на квартиру и имел с десяток имён. Теперь, когда его ищут, он, наверняка, стал ещё изобретательнее.

— Что же мне тогда делать? По твоим рассказам выходит, что он просто непобедим!

— Мой тебе совет: сделай, как он просит. Уезжай. Так будет лучше, - я видела в глазах непоколебимой Лэр страх.

— Просто уехать? – я не поверила ушам. – Сделать вид, что всё хорошо, и не мешать ему проводить ритуалы?

— Я знаю, о чём говорю. Уезжай.

— Неужели он писал и тебе? Или пытался найти, угрожал? Ты ведь знаешь больше меня.

— Один раз. Давно. Ещё тем летом, когда всё и случилось. Он прислал мне конверт. «Держи рот на замке». И браслет, который я подарила Тину на нашу первую годовщину. Он был заляпан кровью… Тин носил его до последнего дня… - голос Лэр дрогнул. – Но Кёрг всегда знал, что я трусиха… Сбежала самая первая, когда на горизонте замаячили трудности. Он знает, что мне с ним не тягаться. А я и не пыталась.

— Ты всё ещё хранишь этот конверт? – Лэр кивнула. – Ты не могла бы отдать его мне? Кажется, я смогу найти ему применение.

Самый дальний угол шкафа. Самая пыльная коробка. Как мне это знакомо. Мои вещественные воспоминания хранятся так же далеко, а извлекаются на свет Божий ещё реже. Лэр достала конверт: внутри, вместе с браслетом лежало несколько фото. Не нужно их разглядывать, чтобы знать, кто на них изображен.

— А фотографии можно взять? – я была готова к отказу.