Когда официальная часть завершилась, выпускники толпой ринулись в ресторан, я же со своим сопровождением вернулась домой, где нас ждал уютный праздничный обед. Дядя Вова постарался: натащил со своего рынка всего, чего только мог. Мы просидели до семи, а потом спохватились — у Славы электричка в восемь! Проводили его на вокзал. Когда он обнимал меня на прощание, то прошептал:

— Ты теперь взрослая. Распорядись своей жизнью благоразумно. Прошу тебя.

Я понимала, что он намекает на моих друзей и на разрыв с ними. Мне не хотелось портить трогательный момент, поэтому я промолчала, только поцеловала его в щёку. И Слава уехал. А я пошла к своим ребятам. Они ждали меня у статуи русалки.

— Поздравляяяю! — Мар кинулась мне на шею, чуть не задушила в объятиях. — Моя взрослая любимая девочка!

Потом уже все осыпали меня поздравлениями, а Кром обнимал крепче всех. Они притащили несколько бутылок шампанского и целый пакет мороженного.

— Было ещё больше, — признался Тин. — Но Сандро пожрал его.

— Неправда! Я это не один делал, предатели! Вы тоже ели! — оправдывался наш кудрявый великан.

Завязалась шуточная перепалка. Мы пошли на городской пляж, доели всё начавшее таять мороженное (несколько штук, правда, Пахан успел употребить на то, чтобы испачкать Тина и Сандро, которые незамедлительно ответили на его нападение). Потом шампанского становилось всё меньше и меньше. Мы купались прямо в одежде. Кром заносил меня в воду прямо на руках, мы доплывали почти до противоположного берега, целовались под водой.

Мар рисовала на песке свои эндарские руны. Пахан развёл костёр, Тин и Сандро танцевали вокруг него «магический танец», воя песню:

У шамана три руки

Ооооо

И крыло из-за плечааа[ii]

Потом мы с Мар присоседились к хороводу и пению. Мы кружились и падали в остывший песок, смеясь и крича. Кром, улыбаясь, наблюдал за нами со стороны. Выдохшись, я повалилась к нему на колени и, взяв его лицо в руки, не стесняясь взглядов остальных, покрыла его поцелуями.

— Люби меня! Люби меня! — в исступлении шептала я, прижимаясь к нему.

— Люблю, — он нежно проводил рукой по моей мокрой одежде.

Так, сидя в обнимку на берегу, мы встретили рассвет. Мой первый взрослый рассвет. Прошедший день был прекрасен: папа не злился на меня, Слава был рядом, а Кром сказал, что любит меня…

Вот он, самый счастливый день в моей жизни.

29/6/2008

— Скоро нужно будет снова съездить к Кёргу, — проговорил Кром тихо, но твёрдо, как обычно. Он перебирал мои волосы — мы были одни в комнате: парней ещё не было, а Мар ушла в магазин.

— Зачем? — спросила я, поднимаясь. — Я не понимаю. Когда мы приезжаем к нему, меня запирают, на утро все исчезают — что это вообще такое? Мне не хочется туда ехать.

— На этот раз всё будет по-другому, — спокойно отвечал Кром. — Ты будешь принимать в нашем празднике самое живое участие.

— А что за праздник?

— Великий праздник свободы. Мар же рассказывала тебе, что такое свобода?

— Ну да… — неуверенно кивнула я. Эти неясные разговоры будили во мне тревогу. — Но всё равно…

— После этого дня всё будет иначе, — заверил меня Кром. — Мы с тобой всегда будем вместе. По-настоящему вместе, — он прижал меня к себе.

Я поняла, на что он намекает. Наверно…

— Что ж, следует дать Кёргу ещё один шанс, — проговорила я с улыбкой. — Ради тебя я готова на всё.

— Умная девочка.

1/7/2008

Поедем на дачу к Кёргу третьего числа. У папы уже отпросилась. Он только устало вздохнул и попросил:

— Только не теряй голову, прошу тебя. Возвращайся скорее — нам с Серёжей грустно, когда тебя долго нет.

— Пап, туда и обратно, не переживай! — уверила я.

Звонила Мар и непрозрачно намекнула мне, чтобы я хорошо подготовилась к предстоящей поездке. И я готовлюсь. Туманное обещание Крома сулит что-то прекрасное…

7/7/2008

Пусть листья осыпались, смыты и стерты

На траурных лентах слова.

И, если для целого мира ты мертвый,

Я тоже мертва.[iii]

[i] Песня гр. Наутилус Помпилиус «Зверь»

[ii] Песня гр. Пикник «У шамана три руки»

[iii] Здесь и далее – строчки из стихотворения М. Цветаевой «Осыпались листья над Вашей могилой...»

Глава 5. Точки над I

Слава прочёл четверостишие, которым оканчивается мой дневник, и поднял на меня вопросительный взгляд.

— Таких обещаний я знаю бесцельность, я знаю тщету. Письмо в бесконечность. Письмо в беспредельность. Письмо в пустоту, — закончила я стих.

— Слушай, Ник, то ли лыжи не едут, то ли я тупой, но что, чёрт возьми, случилось? Почему записи так резко обрываются таким-то стихотворением?!

— Дальше как раз всё и случилось, — выговорила я с усилием. Я сейчас всё расскажу, только не перебивай, пожалуйста.

Слава кивнул и приготовился слушать. Я тяжело вздохнула и начала:

— Мне было слишком сложно написать об этом. И я никому никогда этого не рассказывала. Даже простые воспоминания о том дне даются мне с трудом. В смысле, я, конечно, всё хорошо помню — до самых мелочей, но желала бы забыть это навсегда. Я расскажу тебе, потому что письмо, которое я получила недавно — от Кёрга. И та статья в газете, что ты прочитал — тоже о нём.

Я умолкла и сжала кулаки, уставившись в землю. Слава положил мне руку на плечо и посмотрел прямо, серьёзно, ободряюще. Единственный шанс рассказать всё.

— Третьего июля мы поехали на дачу к Кёргу. Не помню конкретно, кто там был, но Гильдия в полном составе, Кира и ещё пара знакомых лиц — точно. Всего было двенадцать человек, с Кёргом — тринадцать. Мы приехали туда утром и почти весь день провели, наводя порядок в доме и на участке. Мы ничего не ели, не пили, не шутили и даже разговаривали очень редко. Мар только говорила, что самое главное — ночью. Я волновалась, что меня снова запрут одну, и я всё пропущу, а поездка окажется бессмысленной. Но нет, — я перевела дух. — Начало темнеть и все парни спустились в подвал, чтобы помочь Кёргу что-то там сделать. Потом Мар позвала спуститься и меня… Когда я вошла, все уже были в сборе, там горели свечи, а на полу… Ну ты уже понял, тут только дурак не догадается! — я нервно хихикнула. — А я была дурой.

— Перевернутая звезда? Та же самая, что была начерчена под матрасом на втором этаже? — Слава проявил чудеса смекалки.

— Да, звезда, — выдохнула я. — И все стояли вкруг. Меня это зрелище страшно напугало, но первые минуты я ещё не могла понять — шутка это, розыгрыш или нет… Я попятилась назад. Сразу же припомнились и курица, и козлик, и Гунт… Я решила, что на шутку это не похоже, вскрикнула и выбежала на улицу. Вслед за мной поднялся Кром, — голос дрогнул, когда я произнесла его имя. — Я требовала объяснить, что происходит, тряслась, плакала, а он лишь нехорошо улыбался. Потом он подошёл, и так спокойно гладя меня по волосам, сказал: «Ты же сама хотела умереть за меня. Гляди, я предлагаю большее — умереть вместе со мной. Не просто умереть, но освободиться». Он начал плести всяческий бред о том, что свободным может быть лишь тот, кто сам распорядится своей жизнью… А тот, кто познает истинную свободу, станет богом… — я умолкла. Это до сих пор не укладывалось в моей голове, хотя я и помнила каждое слово. — Всё сводилось к тому, что я должна сама убить себя. И они. Мы все. Ритуальное массовое самоубийство, знаешь… Я не могла поверить, что он говорит такие вещи. Я ничего не соображала… За меня сообразил инстинкт самосохранения. Когда Кром начал тянуть меня за руку к входу в подвал, я резко вырвалась и пустилась бежать, — я закрыла глаза и будто снова оказалась в том кошмаре. — Было темно, а впереди — только бесконечное поле и пустота. Он очень скоро настиг меня и схватил железной хваткой. Он так безжалостно произнёс: «Глупая девочка», что я закричала: от страха, от боли, от обиды. Он зажал мне рот рукой и поволок обратно, ворча при этом: «Ты сама же лишаешь себя свободы». Я кусала его ладонь. Я прокусила её до крови, но он лишь смеялся и не отпускал меня. Будто во сне я озиралась кругом в тщетных попытках зацепиться взглядом за что-то, что могло бы мне помочь. Но кругом была только тьма. А потом просто озарение — последний шанс… Свободной рукой, которой до того неистово царапала руку Крома, я сорвала со своей шеи подвеску, которую он подарил мне — перевернутый треугольник, помнишь?