Я не имею понятия, каким образом она прокралась незамеченной мимо меня, но точно знал, что эта та самая девочка, которая приведет меня к Тесс.

Мои руки дернулись от всеобъемлющего желания схватить и встряхнуть ее, потребовать, чтобы она поведала все, что ей известно. Но я сжал мои пальцы и держал их вне пределов видимости под столом.

Это действие потребовало от моего тела приложить каждую частичку немыслимого контроля, чтобы мягко улыбнуться и склониться до ее уровня. Мой голос был грубым и хриплым, но я сохранил свой тон беспристрастным.

— Bonjour. Ты пришла ко мне?

Она взглянула на Франко, который источал угрозу, а затем на Фредерика, на губах которого растянулась мягкая улыбка. Все трое из нас не брились на протяжении множества дней, наши глаза были красными и неистово блестели от пережитого горя и беспокойства.

Бедный ребенок, должно быть, была в ужасе, но у меня не было времени, чтобы успокаивать ее.

— Мы не обидим тебя. Скажи нам, что тебе известно, и я позабочусь о том, чтобы за тобой и твоей семьей приглядывали на протяжении долгого времени.

Она прикусила губу, переступая босыми ногами по липкому полу, залитому пивом.

— Я знаю, кто тебе нужен. Моя мама раньше убиралась на складе, прежде чем они сменили место, а также я пробиралась туда, чтобы раздобыть еды, когда охранники отвлекались.

Мой желудок стянуло тугими узлами. Склад. Сколько, черт побери, женщин они продали? Я хотел спросить у нее так много вопросов. Я отчаянно желал сохранить жизнь каждой девушке.

Я тяжело сглотнул, отмахиваясь от вопросов в своей голове. Только единственный вопрос имел значение сейчас. За остальными я мог вернуться. Тесс была моя. Она нуждалась во мне, и я буду там до того, как этот день подойдет к концу.

— Этот мужчина внушал мне страх, но он дал мне конфету, чтобы я не мешала маме работать и посидела в углу. Он трогал других девочек моего возраста. Однажды пытался потрогать и меня, но моя мама остановила его.

Ее большие черные глаза встретились с моими, такие невинные, но совершенно лишенные даже намека на наивность. Она прекрасно понимала, что делала, говоря мне имя этого мужчины. Она знала, что ему не жить. Даже своим столь юным сердцем, она могла учуять запах гнусного зловония.

— Скажи мне его имя. — Я подался вперед, не в силах сдерживать больше свою настойчивость. Она исходила из моих пор, держа в напряжении мои мышцы. — Скажи мне, и я позабочусь о том, что ты больше никогда не увидишь его вновь

Она потупила взгляд и напряженно сглотнула. Секунды пролетали в то время, как девочка смотрела неподвижно в одно точку. Наконец, ее взгляд осмотрел помещение бара, и она придвинулась ближе. Прикладывая свою крошеную ладошку к моему уху, коснулась губами моей кожи, когда прошептала:

— Его имя — Смит, но его больше нет в городе.

Смит?

Чертов Смит? Самое распространенное имя во всем мире. Во сколько гребаных тупиков должен был я угодить?

Гнев и удовлетворение было двумя равными составляющими. У меня было имя ублюдка, но я не приблизился к тому, чтобы найти его.

— Это очень хорошо, ma chèrie. — Я улыбнулся, ощетиниваясь от напряжения. — А тебе случайно неизвестно, где он живет сейчас?

Она покачала головой, покрытой дредами, бормоча:

— Но я знаю, где он работает.

Я так чертовски сильно старался вести себя терпеливо, медленно кивая.

— Замечательно. Можешь сказать мне? Я заплачу тебе сверх обещанной суммы, чтобы твоей маме больше никогда не пришлось работать.

Ее глаза распахнулись, и она вновь приложила ладонь к моему уху.

— Я слышала, что моя мама говорила, что он перебрался в место под названием — Рио. Но я не знаю где это.

Рио.

Черт возьми, гребаное Рио.

Тесс была в Бразилии.

Я больше не мог сдерживать себя. Я схватил ребенка и отчаянно сжал в своих объятиях, прежде чем предать ее Франко.

— Заплати девочке и убедись в том, что она получит все, что захочет. Купи дом, меня не волнует, просто отплати ей.

Девочка взвизгнула, когда Франко сгреб ее в охапку и зашагал прочь из бара, направляясь к яркому солнечному свету.

Наконец-то солнце больше не насмехалось надо мной. Оно не говорило мне, что моя жизнь пройдет без женщины моей мечты; теперь оно говорило мне оправляться на решающую охоту. Решающую битву, чтобы освободить ее.

Направляясь на пятках к двери вместе с Фредериком, я пробормотал:

— Тебе следует уехать, Ру. Тебе не нужно быть частью этого.

Я спланировал обагрить свои руки. Я буду гореть в аду, за то, что собирался сотворить с ублюдком Смитом.

Фредерик пробормотал:

— Я никуда не собираюсь уезжать. Я хочу посмотреть на то, как ты разорвешь этого ублюдка на части.

Моя душа неистово горела от желания убивать. Больше не осталось ни капли человечности — сегодняшняя ночь была посвящена убийству.

Я иду за тобой, мудак.

И я позабочусь, что ты, мать твою, будешь рыдать, прежде чем я закончу.

Глава 12

Спаси меня, плени меня, но не поддавайся мне.

Зли меня, козыряй мной, уничтожь то, что преследует меня.

Два дня? Неделя? Месяц? Год?

Я потеряла счет времени, сколько уже существовала в этом аду.

Больше не имело никакого значения, так как мое тело было изувеченным, а разум не подлежал восстановлению.

Я существовала в хаосе и горе. Я потерла в весе, потому что больше не ела. Мои кости отчетливо выпирали из-под кожи, а во рту всегда было сухо. Наркотики никогда не предоставляли мне мгновений умиротворения — унося меня от ужасающей реальности в кошмары, наводнявшие разум. Туман, дымка удерживали меня от понимания, насколько близка я была к своему концу.

Кожаный Жилет продолжал насмехаться надо мной, заставляя причинить боль двум блондинкам, пока я беспрекословно не повиновалась его приказам. Если бы я не стала избивать их, это бы сделал он.

Если бы я не избивала их бейсбольной битой, то тогда это сделал бы он.

Если бы я сломалась и заплакала, тогда он начал бы избивать их сильнее, ломая кости или заставляя истекать кровью.

Я пребывала в наркотической дымке и извинялась, и рыдала. Он же смеялся, заставлял и угрожал причинить боль.

Он заставил меня презирать себя за то, что я была жива. Он заставил меня сомневаться во всем том, кем я была, и во всех своих хороших чертах. Больше ничего не осталось.

Кто мог полюбить меня, если я была приспешницей дьявола?

Мой разум истязал меня образами более счастливых мест: кровать Кью, смех Сюзетт и тепло.

Я отчаянно хотела оказаться дома. Желала спать в месте, залитом солнечным светом, и никогда больше не испытывать холода. Мне никогда еще не было так холодно.

Воробьи часто посещали меня в моих снах. В самом начале они помогали мне упорхнуть отсюда, поднимали меня вверх, и позволяли мне быть вне досягаемости от Кожаного Жилета, но чем больше меня пытали, а я, в свою очередь, остальных, тем сильнее на смену сочувствию в их черных глазах приходила ненависть. Теперь их крылья больше не были моим спасением. Они клевали мою плоть своими острыми крошечными клювиками, кружа вокруг меня, как крошечные стервятники.

Каждый раз, когда мои мысли устремлялись к Кью, я закрывалась. Боль была невыносимой, и я просто не могла совладать с презрительной ненавистью, которая сверкала в его взгляде.

— Твоя душа прогнила, эсклава. Была порабощена тьмой, и я больше не смогу спасти тебя. — Он склонился надо мной, источая аромат свежести и чистого цитруса. — Je ne suis plus à toi [34] .

Эти слова помогли мне отыскать выход в остатках моего растерзанного разума. Я больше не принадлежала Кью. Я вновь не принадлежала никому, и вместо того, чтобы пробудить во мне былую боль, все, что я почувствовала, было облегчение. Облегчение, потому что скоро меня больше не будет в живых. Скоро я умру, и затем мне больше не придется истязать невыносимой болью других.