В другое время Дойл пресек бы подобную болтовню, но сейчас был слишком доволен всем происходящим, поэтому с усмешкой спросил:

 -- Нравится тебе твоя будущая госпожа?

 -- Да, милорд. Она, конечно... -- он замялся, -- такая смелая. И... -- он опустил глаза, -- вас так любит, милорд.

 -- Что ты несешь? -- Дойл ощутил раздражение.

То, что леди Харроу согласилась выйти за него замуж, было достаточным поводом для счастья -- желать еще и ее любви было бы как минимум самонадеянно, так что он не собирался об этом с ней даже заговаривать. Довольно и того, что она не испытывает к нему неприязни, чувствует уважение, осознает его положение и богатство. Возможно (он тешил себя этой мыслью), в ее сердце есть доля приязни. Слова мальчишки про любовь укололи болезненно.

 -- Простите, милорд, -- Джил попытался было скрыться в глубине комнаты, но Дойл жестом остановил его и потребовал сказать, что он имел в виду. -- Когда вы занемогли, милорд, она почти не отходила от вашего ложа, только лекарь Хэй сумел ее отогнать, и то -- криками и угрозами, и еще какими-то словами не по-нашему.

 -- Болван, -- отмахнулся Дойл, но засыпал в эту ночь легко и с едва сдерживаемой улыбкой.

Следующие четыре дня не прошли -- промчались в делах. Дойл разрывался между кабинетом казначея, который, во избежание проблем, отказался выдавать деньги без личной подписи милорда-протектора, и подземельями, куда доставили двух старух-ведьм и трех их юных учениц, которых поймали на шабаше недалеко от городских стен. И хотя допросы проводил Рикон, Дойл не мог отдать это дело ему на откуп полностью -- в вопросах колдовства святейший отец был пристрастен и не всегда справедлив. Также внимания требовали лорды, разом воспылавшие к Дойлу показной, отвратительной и навязчивой любовью -- видимо, осознали, что он может пожаловаться королю на их подлости и злословие, а то и сам вдруг возьмется мстить, немного освободившись от государственных забот.

В довершение всего, на дорогах крепко лег снег, и из разных концов страны потекли письма и послания, поток которых временно останавливало сначала бездорожье, а потом чума. И чтобы Эйрих не оказался погребен под этой бумажной лавиной, Дойл был вынужден разбирать ее самостоятельно, пусть и с помощью писцов. Он поднимался на рассвете, а ложился спать далеко за полночь, и все равно с трудом успевал сделать все необходимое. А между тем, свадебная церемония тоже требовала подготовки -- нужно было хотя бы заказать кольца и распорядиться, чтобы в замке Дойл подготовили несколько комнат. Не то, чтобы Дойл собирался везти леди Харроу в эту древнюю развалину, но обычай требовал обустроить дом для молодой жены. Саму леди Харроу он не видел -- не успевал.

Эйрих прислал еще одно письмо и сообщил, когда его ждать, и накануне этого события обычный вал дел удвоился. К себе в покои Дойл пришел, едва держась на ногах от усталости, готовый метать громы и молнии. От беготни зверски разболелась нога, и все, о чем он мечтал, это лечь в постель и приложить к ноющему колену горячий камень. И поспать.

Но, разумеется, ему это не удалось -- Джил передал записку от леди Харроу с просьбой о встрече. И хотя она писала, что вопрос несрочный, Дойл поспешил к ней, несмотря на позднее время. Она была в достаточной мере безрассудна, чтобы оказаться в беде, и в достаточной мере замкнута, чтобы не попросить помощи открыто.

Кажется, она была удивлена его позднему визиту, но не раздосадована им.

 -- Что произошло, леди? -- спросил Дойл торопливо, жестом отказываясь сесть.

Ее брови взлетели вверх.

 -- Произошло, милорд? О чем вы?

 -- Вы написали, что хотите видеть меня, -- ответил он, -- так что произошло?

Удивление на ее лице вдруг сменилось печалью. Она опустила глаза и тихо сказала:

 -- Простите, милорд, что невольно заставила вас волноваться и ввела в заблуждение. Отправляя вам записку, я не думала о тревогах или бедах, только выражала желание увидеть вас. Мне жаль, что я отвлекла вас от забот.

Дойл сглотнул, пытаясь уложить услышанное в голове. Она написала, что хочет его видеть, подразумевая только желание его видеть: никаких скрытых смыслов.

 -- Могу я сесть, леди? -- спросил он осторожно.

 -- Вы заняты, милорд. Я не подумала о том, сколько забот лежит на ваших плечах, и мне совестно красть минуты вашего времени, -- произнесла леди Харроу.

Дойл сам подвинул себе табурет и сел, вытянул ногу, игнорируя все правила приличия, сдержал удовлетворенный вздох и сказал:

 -- Мне не могло прийти в голову, что вы захотите... -- признаться в этом было трудно, но он чувствовал, что необходимо: -- что вы захотите проводить время в моем обществе, леди Харроу. Мои заботы подождут.

Она села на скамью, поправила вышитую подушку.

 -- Разве то, что я приняла ваше предложение, не свидетельствует о моем желании, -- она хитро улыбнулась и повторила его же слова: -- проводить время в вашем обществе?

Дойл почувствовал себя крайне неуютно, потому что некстати в голову пришла мысль о том, что его невеста уже состояла в браке, и супружеские отношения для нее не тайна, а значит, в ее словах действительно мог звучать тот намек, который он уловил. Желая немедленно отвлечься, он спросил первое, что пришло в голову:

 -- Расскажите мне о своем эмирском лекаре, леди Харроу, -- это было безопаснее всего -- иначе его мысли могли бы принять недопустимое направление.

 -- Вам действительно интересно будет об этом слушать?

Дойл проверил удобство табурета, как можно незаметней потер ногу и сообщил, что готов провести всю ночь, слушая ее голос.

 -- Пересядьте сюда, здесь будет удобнее, -- леди Харроу поднялась со скамьи, и Дойл, поколебавшись, занял ее место. Она тем временем позвонила в колокольчик, вызывая слугу, и велела принести вина, а потом жестом что-то показала -- и слуга достал откуда-то низкую скамеечку, поклонился и предложил Дойлу положить на нее ногу. Боль отступила почти полностью.

 -- Благодарю вас, леди, -- сказал он, а она, вместо того, чтобы начать рассказ, с легким сомнением спросила:

 -- Ваша нога болит все время?

Дойл плотнее сжал губы, разом засомневавшись в своем желании просидеть у нее всю ночь. Меньше всего на свете он желал с кем бы то ни было обсуждать свои увечья и уродства.

 -- Я не хотела оскорбить вас этим вопросом, милорд, -- осторожно пояснила леди Харроу, -- но я много училась лекарскому делу и могла бы помочь вам.

Дойл поднялся со скамьи, недовольно оттолкнул маленькую скамеечку и твердо сказал:

 -- Леди Харроу, я ценю, клянусь, ценю ваше доброе отношение и желание помочь всем страждущим, включая меня. Но при необходимости я могу получить помощь всех лекарей королевства. И обращусь к ним, если пожелаю, -- он понимал, что говорит слишком резко и даже грубо, но она затронула слишком болезненную для него тему.

Она поняла это, краска сошла с ее лица, она подалась назад, вжимаясь спиной в высокую спинку стула, и Дойл пожалел о своей несдержанности. В нем было достаточно неприятного, пугающего и отталкивающего -- не стоило еще и демонстрировать свой злой язык.

 -- Мне стоит уйти, леди, -- заметил он спокойно, -- уже ночь, а завтра утром прибывает его величество -- не стоит печалить его уставшими лицами.

 -- Я рада, что вы пришли сегодня, милорд, -- леди Харроу наклонила голову, отвела взгляд в сторону, и Дойл решился на безумство, на сумасбродную дерзость -- шагнув вперед, наклонился и коснулся ее губ быстрым, кратким поцелуем, и тут же отступил назад. Глаза леди Харроу широко распахнулись в немом изумлении -- но оно не обратилось в гнев. Она задумчиво поднесла к губам пальцы, словно пытаясь понять, реален ли был этот поцелуй. Дойл точно знал, что реален -- он чувствовал, пусть только мгновение, тепло ее дыхания, ощущал окутывавший ее аромат.

Ее рука безвольно упала на колени, на губах появилась едва уловимая слабая улыбка.

 -- До встречи, милорд, -- прошептала леди Харроу. Дойл эхом отозвался: