Давиде удобно уселся в кресле напротив входной двери, положил перед собой пистолет и приготовился ждать.

Ждать пришлось довольно долго, и у него уже начали слипаться глаза. Но вот, наконец, в коридоре у дверей номера остановились негромкие шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел Тано.

Тано Каридди сразу увидел наведенный на него пистолет и узнал его владельца — видимо, ни болезнь, ни наркотики не могли помешать ему сохранить ясность мысли и неизменное спокойствие.

— А, ты приехал, — проговорил он глухим, но не дрогнувшим голосом. — Я тебя все время ждал. Не буду спрашивать, кто тебя прислал — это не имеет никакого значения. Ты выполняешь свою работу, ты всегда хорошо с ней справлялся. Это главное.

Давиде стволом пистолета показал Тано на кресло напротив себя у стола, и тот сел.

— Ну, давай, кончай живее. Не тяни! — все таким же безжизненным голосом произнес Тано, глядя на устремленный на него пистолет. — Жаль, что ты не из тех, кто способен хладнокровно спустить курок…

— Только попробуй сделать хоть одно движение, и увидишь, что я пристрелю тебя на месте, — с угрозой отозвался Давиде.

Вместо ответа Тано рванулся из кресла и бросился к окну. Но Давиде несколькими сильными ударами отшвырнул его в угол комнаты, и Тано затих на полу.

Ненависть, душившая Давиде, словно сразу испарилась.

— Даю на сборы пять минут, — почти весело объявил он. — Мы возвращаемся в Милан, синьор Каридди. Там вас очень ждут.

Часть вторая. Маленькая заложница

Сантино — один из самых жестоких киллеров нового «крестного отца» — сходил с ума от бездействия и нелепости положения, в котором он очутился. Вот уже несколько дней он был вынужден торчать взаперти в тесной комнатушке и нянчиться с этой проклятой девчонкой. Сегодня ночью она не дала ему сомкнуть глаз: все время скулила и звала мать. Утром он сообразил, что она, наверно, хочет есть и отправился купить хлеба и молока. Комнатенка с отдельным входом, служившая убежищем, была хорошо запрятана среди пристанционных построек, рядом с путями, по которым непрерывно грохотали товарные поезда, в лабиринте железнодорожных тупиков, запасных путей, складов, водонапорных башен, переходов у миланской товарной станции. Рядом на пустыре сверкал огнями луна-парк. Тут ни один черт их не найдет. Но сколько же можно еще ждать?!

По телефону-автомату он позвонил шефу и, пересыпая речь сицилийскими проклятиями, умолял освободить его от маленькой мучительницы.

— Я больше не выдержу, я размозжу ей голову о стену. Вы же, ваша милость, знаете, что это не моя работа!

— Ты должен терпеливо ждать, — отвечал «крестный отец», — так же терпеливо, как ждем мы. Сейчас к ее матери никак не подобраться: к Нине допускают только двух баб — прокуроршу и девчонку-адвоката. Никого больше.

— Хорошо, ваша милость, — со вздохом отвечал Сантино. — Буду ждать. Целую руки.

Вернувшись в убежище, Сантино, как заботливая мамаша, налил в пластиковый стаканчик молока и протянул девочке, хотя только недавно грозил пришибить ее, если она не заткнется.

Девочка выпила молока, что-то залепетала, улыбнулась и протянула стаканчик ему, как бы требуя, чтобы теперь выпил и он.

Сантино с отвращением допил молоко, и Франческа с довольным видом вновь ему улыбнулась. Свободной ручонкой она прижимала к груди свою дурацкую игрушку, с которой не расставалась ни днем, ни ночью — пластмассовый прозрачный цилиндр, переливавшийся внутри всеми цветами радуги.

Из чувства ненависти

Специальный самолет, присланный за Ликатой в Дакар, доставил Давиде и его пленника в Милан рано утром. В аэропорту Линате их встречали люди генерала. Сразу же с аэродрома на двух машинах они отправились в специально приготовленный для содержания Тано дом — уединенно стоящее старинное здание в пригороде Милана. Там с Тано хотел немедленно встретиться генерал.

Давиде прошел в кабинет Амидеи, там же была Феде. Пленника конвоировал Браччо. Часовой в штатском закрыл за ними двери подъезда, Браччо пропустил Тано вперед и пошел за ним следом по длинному коридору, потом они поднялись на второй этаж по узкой лестнице, и там был такой же длинный пустынный коридор, как и внизу. Тано был в наручниках и шел совершенно спокойно, со своим обычным отрешенным видом. Но дойдя до двери, сквозь стекло которой он увидел, что это, вероятно, медпункт, Тано вдруг резко остановился и обеими скованными руками нанес своему конвоиру страшный удар в солнечное сплетение. Браччо сложился вдвое от боли, и Тано успел проскользнуть в комнату и повернуть изнутри ключ в замке. Сквозь стекло Браччо увидел, что он схватил какой-то большой флакон и опрокинул его содержимое в рот.

— Давиде! Феде! Скорее! — крикнул Браччо и вышиб стулом стекло в двери медпункта. Подоспевший Давиде просунул руку сквозь разбитое стекло и отворил дверь.

Вместе с прибежавшей Феде втроем они подтащили Тано к умывальнику и низко нагнули ему голову.

— Надо, чтобы его сейчас же вырвало! — сказала Феде.

— Вызывай врача! — крикнул Давиде Браччо, пытавшемуся рассказать, как было дело.

Тано хрипел, дыхание его становилось прерывистым и затрудненным.

— Не умирай, сукин сын! Ты хочешь слишком легко отделаться! Не смей подыхать, ублюдок! — бормотал Давиде и, осыпая Тано страшными проклятиями, энергично старался привести его в чувство.

Наконец Тано вырвало, он задышал ровнее. Его уложили в постель в приготовленной для него комнате и стали ждать врача. Попытка самоубийства не удалась, жизнь этого преступника была в безопасности, и все — генерал, Давиде, Феде и Браччо — радовались тому не из-за жалости к Тано, а потому, что он слишком был им нужен живой.

Через некоторое время генерал вошел в комнату Тано. Тот, по-видимому, уже пришел в себя. Генерал был одет по-домашнему, без галстука, вид у него был не официальный, и его, пожалуй, можно было бы принять за доброго дедушку-пенсионера, если бы не остро поблескивавшие из-под очков холодные глаза.

— В состоянии ли вы со мной поговорить? — вежливо осведомился он у Тано. — Я генерал Амидеи.

— Что это все значит, генерал? — начал Тано. — Вы явно принимаете меня за кого-то другого: прислали за мной персональный самолет, вместо тюрьмы привезли в этот дом, теперь со мной беседует генерал. Я вовсе не такая важная фигура, вернее, уже не такая важная. Чего вы от меня хотите?

— Вашего согласия с нами сотрудничать, — прямо сказал Амидеи.

— Сотрудничать с правосудием? И во имя чего же? Может быть, вы собираетесь говорить мне о справедливости, морали, духовных ценностях нации?

— Нет, боюсь, это вам бы наскучило. К чему терять время…

— Времени у меня тут хоть отбавляй. Вы держите меня взаперти, даже без телевизора. Я мучаюсь от бессонницы… Может, ваши разговоры помогли бы мне хотя бы уснуть. Так ради чего это я должен вам помогать? Отправьте меня в тюрьму — и дело с концом!

— Я предлагаю вам сотрудничать из переполняющего вас чувства ненависти. Ведь вы, Каридди, ненавидите весь мир. Именно в ненависти была ваша сила. Или уже не осталось в живых тех, кого вы ненавидели?

— Остались, остались. Я ненавижу и вас всех, еще больше, чем других…

— Так что же вы обрекли себя на бездействие? Или, может, вы превратились в ягненка? Ваши прежние друзья вас предали, забыли, оставили одного, а вы даже не хотите с ними поквитаться? Я дам вам эту возможность. Назовите имена тех, кто пришел к власти в мафии, расправившись с прежним «Куполом». Кто новый главарь? Я прошу вас назвать только его, только одно имя.

— Я слишком долго находился в Африке. Я не знаю, оставьте меня, я устал.

В то время, как генерал беседовал с Тано, Браччо по его приказу привез Марию. Ее встретил Давиде. Испуганная женщина, увидев Ликату, радостно бросилась к нему.

— Давиде, в чем дело? Куда меня привезли? Почему тут на окнах решетки?

— Не бойся, Мария, ничего не бойся, — успокоил ее Давиде. — Тут нет врачей, это не больница. Я привез из Африки Тано. Тебе ведь хочется его увидеть?