Юбер открыл свою коробку с лакричными пастилками. Эрмантье почувствовал острый запах лакрицы. Он терпеть не мог этого запаха, а еще более — жеста Юбера, когда тот встряхивал на ладони круглую коробку. Разве мужчина может сосать лакричные пастилки? Да и вообще мужчина ли Юбер? Опять где-то у самого горизонта послышался раскат грома.

— Еще не стемнело? — спросил Эрмантье.

Снова последовало молчание. Возможно, прежде чем ответить ему, они обменялись взглядами.

— Пока еще светло, — вежливо сказал Юбер. — Все небо заволокло, но я не думаю, что гроза доберется до нас.

На скатерть что-то шлепнулось, затем послышалось жужжание, которое тут же стихло.

— Вот пакость! — проворчал Юбер.

Его стул скрипнул, ногой он раздавил что-то, хрустнувшее, словно яичная скорлупа.

— Жук-рогач, — заметил Эрмантье, — причем большой.

— Откуда вы знаете? — спросила Кристиана.

— По звуку.

— Любопытно, — удивился Юбер. — Иногда начинает казаться, что вы видите.

Это было сказано весьма любезным, непринужденным тоном, а между тем Эрмантье почудилось, будто он уловил в этих словах некую заднюю мысль, определить которую ему так и не удалось. В конце концов, он мог и ошибиться, как ошибся только что, упрямо пытаясь определить запах, которого, может, и вовсе не было. Он нервничал. Воздух был напоен тяжелыми, чересчур сладкими ароматами, полон какими-то испарениями и скрытыми веяниями. Юберу давно пора бы завести разговор о заводе, о делах. Ужин кончился, этикет соблюден… Неужели они не чувствуют его нетерпения? «Им не нравится моя работа, — подумал он. — Моя новая лампа их не интересует. С таким же успехом они могли бы торговать солдатскими башмаками или сардинами в банках».

— Я не хотел бы вмешиваться в дела, которые меня не касаются, — начал Юбер, — однако ваш брат внушает мне некоторые опасения… Он почти ничего не ест… Превратился, можно сказать, в комок нервов…

— Стало быть, еще один худеет, — проворчал Эрмантье. — Пожалуй, все мы, того и гляди, отправимся на тот свет.

Юбер поставил чашку, может быть, чересчур поспешно.

— Извините, — сказал он, помолчав, — но вам известно, с какой симпатией я отношусь к Максиму… Я буду чрезвычайно огорчен, если с ним что-нибудь случится.

— Что же, например?

— Не знаю… в том-то и дело… Только весь Лион в курсе его… похождений. Не далее как месяц назад, он всюду появлялся с этой… этой…

— Ну и что?.. При чем тут его здоровье?

— Может быть, и ни при чем… Во всяком случае, я на это надеюсь… Одним словом, Максим явно не в своей тарелке. Правда, Кристиана?

— Да, — рассеянно отозвалась Кристиана.

О чем она думала? В этот момент Эрмантье представил себе ее в профиль. Почему в профиль? Она всегда была красива. Похожа на Юнону, только глуповатую. Нос, подбородок — великолепные, а вот лоб — низкий. Женщина обычно производит то или иное впечатление, на ней женятся из тщеславия или из робости, хотя, по сути, это одно и то же. А потом выясняется, что она всего лишь хищный, хотя и робкий зверек, и даже чувственности лишена. Вот что отдалило их друг от друга. Любовь. Эрмантье было не по себе, он вытер лоб, руки.

— Людям рот не заткнешь, — продолжал между тем Юбер. — Вам следует подумать о вашей репутации…

— Плевать мне на людей, — сказал Эрмантье. — Знаете, о чем они толкуют за моей спиной, эти люди? Что я неотесанный дикарь, которому просто-напросто повезло. Что если бы мне не подвернулась жена директора, то я до сих пор прозябал бы в лаборатории в должности какого-нибудь инженеришки. Мало того, люди утверждают, что я непременно сломаю себе шею, потому что возомнил себя крупным дельцом и важным господином. А рабочие, Юбер? Вам угодно знать, о чем они толкуют в своем кругу? Они говорят, что я негодяй и карьерист. Так вот, мой милый друг, я на них…

— Ришар!

— Нет. Я не сержусь. Я только хочу сказать, что Максим имеет полное право развлекаться. От всей души желаю, чтобы он поразвлекся за двоих!

— Довольно, Ришар, — сказала Кристиана. — Что с вами сегодня?

Эрмантье вдруг умолк. А что, если ей вздумается рассказать этому идиоту Юберу историю с кошкой?!

— Погода на вас, верно, действует, вы устали, — заметил Юбер.

— Ничуть я не устал.

— Если хотите, можно отложить на завтра…

— Ни в коем случае. Лучше сейчас. Бумаги при вас?

— Да, если позволите, я пойду принесу.

Юбер тихонько отодвинул стул. Все его жесты размеренны, аккуратны. Даже шагов почти не было слышно.

— У него, обиженный вид, — шепнула Кристиана. — Вы нарочно стараетесь задеть его.

— Как он одет?

— Как он…

— Да.

— На нем черный костюм.

— Понятно! — усмехнулся Эрмантье. — А на вас что, можно узнать?

Голос Кристианы чуть-чуть изменился.

— На мне белое платье с орнаментом внизу.

— С каким орнаментом?

— Что-то греческое.

— Какого цвета?

— Темно-красного.

— Понятно, — с серьезным видом повторил Эрмантье.

Да, их отдалила друг от друга любовь. Как он тогда… Боже! Подумать только, он до сих пор страдает. Бывали моменты, когда он чувствовал себя оскорбленным при одной мысли, что ее нельзя расшевелить, что она не способна ответить на его ласки. Если бы она по крайней мере согласилась… Если бы не заслонялась своей узкой, ограниченной, глупой моралью. Разве можно заставить ее понять, почувствовать, что она как женщина — мертва!

Он провел платком по лицу. Пот разъедал шрамы.

— Юбер прав, — осторожно сказала Кристиана. — Максим очень мил, но не умеет держать себя в рамках приличий. И в отношении Марселины я успела заметить…

— Что? Что еще?

— Конечно, он уже не в том возрасте, когда нуждаются в опеке… И все-таки в нашем доме…

— Так что же он такое делает в нашем доме, как вы изволите говорить? Тискает ее, что ли? Или ходит к ней…

— Перестаньте, Ришар. Вы решительно ничего не хотите понимать.

— Не я прогнал Бланш.

— Еще бы… во всем, как всегда, виновата я. Не стоит больше говорить об этом. Но что касается этой девушки, я нахожу это тем более неприличным, что у нее с Клеманом… Словом, вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, — отрезал Эрмантье. — Я поговорю с Максимом.

— Только не говорите, что это я вам сказала. А то я окажусь в глупом положении.

— Я тоже так думаю. Вы уже поставили в известность Юбера?

— О, в двух словах… Чтобы он не делал опрометчивых замечаний. Максим такой обидчивый.

— Да вы, я вижу, немало всего поверяете этому славному Юберу.

— Он всегда готов оказать нам услугу.

— И долго он собирается пробыть здесь?.. Нет, вы меня не поняли… Я вовсе не хочу проявлять нелюбезность. Он может оставаться, сколько пожелает… Я спрашиваю для того, чтобы узнать, кто его заменит на заводе.

— Курсель.

— Можно было бы предупредить меня. Курсель! Почему именно Курсель?

— Это вполне подходящий человек.

— Дорогая Кристиана, позвольте вам заметить, что мне лучше знать, кто подходящий, а кто нет и кому следует замещать Юбера… Прежде, помнится, вы почитали делом чести не запоминать имен моих сотрудников. Вы сильно переменились.

Она хотела было возразить. Он ждал, скрестив ноги и положив руку на спинку ее стула, не ведая, что в наступающих сумерках точь-в-точь походил на того человека, каким был… до гранаты… И Кристиана не без удивления молча вглядывалась в эти темные очки, смотревшие на нее.

— А вот и Юбер, — шепнула она и с явным облегчением, пытаясь изобразить веселость, быстро проговорила: — Покидаю вас… Я вам больше не нужна. Покойной ночи… Юбер, будьте благоразумны, не увлекайтесь разговорами, Ришару необходимо ложиться рано.

Поднялся слабый ветерок, и каждый листочек, каждая былинка затрепетали. Эрмантье выпрямился, осторожно вздохнул, стараясь подольше удержать в носу, в горле теплый, насыщенный ароматами воздух, чтобы понять наконец…

— Мы все вместе ломали голову, — рассказывал тем временем Юбер. — Не так-то просто придумать рекламу… Вам нехорошо?