«Событие» приближалось. Нам сказали, что какой-то самолет через несколько минут улетает в Москву, и мы поторопились послать хотя бы записки в редакцию и домашним.

Вскоре на аэродром прибыли генералы Соколовский, Берзарин, Боков. Пора приготовить блокноты. Наши друзья из фотоцеха взялись за свои «лейки».

Через несколько минут в небе показались «яковлевы», а между ними «дуглас», который, сделав круг, снизился на бетонную дорожку.

Было ровно два часа. Все мы поспешили к самолету. Двери «дугласа» открылись, и по узкой железной лесенке сошел худощавый человек в берете, в серо-синем костюме. Это был главный маршал авиации Великобритании Артур Теддер. За ним по лестничке сошли старый человек в темно-зеленой военной форме — командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. Делатр де Тассиньи.

Через несколько минут прилетели еще два «дугласа» с обслуживающим офицерским составом. Но наше внимание было приковано к встрече гостей с генералом Соколовским, генерал-полковником Берзариным и генерал-лейтенантом Боковым.

В момент, когда Соколовский пожимал руку Теддеру, все фотокорреспонденты — наши, английские, французские, американские — щелкали аппаратами. Один из иностранных журналистов, толкнув меня, занял лучшую позицию и тут же бросил на ходу:

— Извините, не часто приходится снимать Жукова.

Я ему ответил, что он снимает не Жукова, а Соколовского.

— А Соколовского разве часто приходится снимать? — отрезал он.

Когда рукопожатия закончились, все направились к месту, где замерли в почетном карауле солдаты батальона Лебедева.

Зная, что ожидается самолет с немецкими представителями, я вернулся к месту посадки самолетов, уселся на траве и издали наблюдал за торжественной церемонией. Ветер доносил команду Лебедева:

— …Смирно!.. Слушай на караул!..

Но вот в небе показался самолет, который, подняв одно крыло, сделал крутой вираж и точно сел на бетонную дорожку. «Дуглас» подрулил к нашей группе, и по лестничке спустился фельдмаршал Кейтель, в сером легком длинном плаще с фельдмаршальскими погонами, в высокой фуражке, с маршальским жезлом в руке.

Он взглянул на группу наших офицеров и, безошибочно определив старшего, улыбнулся и направился к нему. Но тот рукой указал фельдмаршалу дорогу, по которой ему следовало идти. Сконфуженный Кейтель повиновался жесту. Рядом с ним находились: генерал-полковник авиации Штумпф, низкорослый, плотный, и адмирал флота Фридебург — худой, бледный, сгорбленный.

Впереди шли наши офицеры, а сзади, строго держа дистанцию, молодые офицеры вермахта. Кейтель изредка глядел на дымящийся Берлин, Штумпф без конца вертел головой: его больше всего интересовал парад, проходивший в стороне; и только старый Фридебург, тот самый, который по поручению Деница давно уже завязывал контакты с союзниками, шел опустив голову, безразличный ко всему.

В стороне, около «дугласа», который прилетел утром, стояли члены экипажа Семенков, Тайметов, Калинин и Гордиенко.

Фотокорреспонденты, забегая вперед, приседали на корточки и «обстреливали» капитулянтов. Кейтель и Фридебург были равнодушны к этому неожиданному и, как казалось им, неуместному вниманию, зато Штумпф улыбался и, по всей видимости, был доволен.

Фельдмаршал сел в машину «Шевроле». Я зашел за машину, в которую сели Штумпф и Фридебург, через заднее окошечко заглянул в лимузин. Видно было, как Фридебург вынул из портфеля папку и стал просматривать бумаги. Временами он наклонялся к Штумпфу, и тогда оба они смотрели в бумаги; Фридебург делал пометки.

Подумалось, что они, по своей наивности, готовили варианты текста капитуляции, забыв, что капитуляция должна быть безусловной и безоговорочной. А может быть, они демонстрировали наигранную деловитость?

А в это время Артур Теддер произнес краткую речь.

— Я являюсь представителем верховного главнокомандующего генерала Дуайта Эйзенхауэра, — сказал он. — Я уполномочен работать на предстоящей конференции. Я очень рад приветствовать советских маршалов и генералов, а также войска Красной Армии. Особенно рад потому, что я приветствую их в Берлине. Союзники на Западе и Востоке в результате блестящего сотрудничества проделали колоссальную работу. Мне оказана большая честь — передать самые теплые приветствия Запада Востоку.

Начальник караула провозглашает:

— За нашу победу — ура!

Могучее «ура» победителей загремело в поверженном Берлине. Все как зачарованные смотрят на эту радостную картину. До чего же солнечно сейчас на душе у каждого! Улыбаются английские и американские генералы, Соколовский, подняв руку, приветствует солдат, которые все еще протяжно кричат «ур-ра-а», и кажется, что их победные голоса слышны на Пулковских высотах, под Москвой, на Волге, на Тереке, на южном берегу Крыма — всюду, где такие же солдаты с криками «ура» шли в контратаку, зная, что отступать некуда, что за ними Ленинград, Москва, Волга, Черное море.

После того как кончились все торжества, машины двинулись в район Карлсхорста. Наш путь лежал через Нейкельн и Трептов-парк, за Шпрее, через районы недавних боев, где героически сражались солдаты корпуса генерала Рослого, дивизии Антонова, полки Гумерова, Радаева, Пешкова, батальон Шаповалова. Здесь всюду еще следы войны. Поток машин несется по улицам побежденного Берлина. Дороги расчищены, но на тротуарах груды битого кирпича и мусора. Победители едут по столице поверженного фашистского рейха, для того чтобы подписать акт безоговорочной капитуляции. На перекрестках молча стоят жители города.

Вслед за победителями с определенным интервалом следуют побежденные. И они должны подписать акт. О чем думают они сейчас, проезжая по улицам Берлина и разглядывая развалины? Вспоминаются ли им плац-парады или последние дни крушения? Они посеяли ветер и теперь пожинают бурю.

На всех перекрестках стоят наши девушки-регулировщицы, в военных костюмах, в белых перчатках, успевшие уже загореть под майским солнцем. Они щеголевато размахивают флажками, указывая блестящим лимузинам дорогу на восток.

Машины проходят под воздвигнутой деревянной Аркой Победы, на фронтоне которой начертаны слова: «Красной Армии слава».

Проезжая арку, вспомнилось, как задолго до этого знаменательного дня, когда наши войска стояли еще на Одере в маленьком фольварке, в одноэтажном домике начальник клуба майор Вдовиченко показывал эскиз этой арки, а заместитель начальника политуправления полковник Прокофьев, утверждая его, говорил:

— Нужно торопиться! А где эскиз трибуны для парада в Берлине? Торопиться, торопиться нужно.

Он говорил спокойным голосом, и я почувствовал тогда, что он знает сроки и дату нашей победы. Вот она и пришла.

Но что это? Задняя машина затормозила. Регулировщица остановила черный лимузин, в котором ехала германская делегация. Она указала им на объезд Арки Победы и улыбнулась с чувством собственного достоинства. Так мы и не узнали, подсказал ли ей тогда кто-нибудь этот поистине величественный жест, или она сделала по собственному разумению.

Уже подъезжая к Карлсхорсту, мы увидели и знакомую регулировщицу Марину Чубук. Здесь не нужно было указывать путь, а потому она, улыбаясь, приветливо козыряла, была счастлива…

Маленький серый с колоннами дом-столовая военно-инженерного училища по Цвизелерштрассе отныне становится историческим. Именно здесь сегодня будет подписан акт о безоговорочной капитуляции. Здесь конец войне.

Представители командования союзных войск посетили маршала Жукова, чтобы согласовать все детали процедуры. Американские и английские журналисты оказались посмелее нас и, пользуясь тем, что у них не было знаков различия на погонах, проскочили мимо полковника, окружили Жукова и наперебой задавали ему вопросы. Маршал отвечал сдержанно, улыбался. Наконец журналисты покинули помещение и бросились на узел связи.

В здание пока заходили редко. Все толпились в садике, который полностью зазеленел. Но безделье в ожидании «особого мероприятия» томило.