«С такой не пропадёшь!» — Моисеенко вскочил на подоконник:

— Кончай работу! Все уже во дворе!

— Выходи! Один за всех — все за одного. Пошли!

Работа замирала, но как-то не очень уверенно. К Моисеенко подбежали мальчишки:

— Дядя Анисимыч, давай и здесь завернём газ!

— Пусть горит! Теперь не страшно. Выходят. Вон уже в дверях тесно. — Обнял Ваню. — Спасибо тебе, сынок! Спасибо, ребятки! Великое вы дело сделали.

На фабричном дворе, окружённый толпою рабочих, стоял пристав и рокотал басом:

— Ну, разбежитесь вы по домам. А зачем? Да вы и без того нищие.

— А то и победней нищих! — откликнулись.

— Ну вот! А я про что говорю? Не бросили бы работать, у вас был бы лишний рабочий день. Ваши же дети в ноги вам бы поклонились.

Тут прибежал Моисеенко:

— Чего холуя морозовского слушать? У него брюхо всегда в сыте! Идемте на старый двор, там нужно остановить работу.

Побежали. И вдруг — пронзительный женский крик.

Сторожа торопливо, по-волчьи озираясь, били женщину.

Увидели бегущих, пошли на них, но толпа катилась огромная, неудержимая. Остановились.

Рабочие торопливо разламывали забор. Двинулись было, но здоровенный детина вдруг выскочил из толпы сторожей, бешено раскрутил оглоблю. Пустил. Оглобля со свистом пронеслась над Моисеенко, сзади охнул кто-то.

Марфа с бабами подняли на вытянутых руках избитую: не лицо — чёрная лепёшка.

— Мужики-и-и!

Как по сердцу ножом бабий вопль.

И разом толпа рабочих хлынула на толпу сторожей.

Гнали сторожей до конного двора. Моисеенко и сам не понял, как в руках у него оказался мерзляк. Кинул. Зазвенело стекло. В доме торопливо гасили свет.

Да уже и светало.

Моисеенко снял шапку, сунул её между коленями, обеими руками утирал взмокшие волосы.

— Мужики! Мужики! — крикнул Моисеенко. — Довольно зайцев ловить, дело есть. Идёмте в красилку. Там работают.

Но красилка уже не работала. Здесь Петра Анисимовича поджидал Волков.

— Всё, Анисимыч! Фабрика стоит. Вся.

Флаг рабочих

Ваня со своей ватагой носился по всему городку.

На Английской улице толпа громила дом ненавистного мастера Шорина. Никто ни на какую вещь не позарился, но в доме разломали всё, что можно было сломать.

Грабили харчевую лавку, из пекарни тащили хлеб. Тут и появился Моисеенко.

— Остановитесь! — кричал он рабочим. — Мы — труженики. Мы — не разбойники.

Ткач Волков увидел приютских ребят, обрадовался.

— Мне бы кусок красного материалу. С флагом пойду народ собирать. С красным флагом рабочих.

Мальчики кинулись в приют, разодрали сатиновое одеяло, принесли молоток, гвозди. Нашёлся шест. Обернули шест материей — получился флаг.

Волков принял самодельное знамя и, окружённый мальчишками, пошёл к главной конторе.

Бумаги здесь реяли в воздухе, как голуби.

Рабочие, завидя красный флаг, подходили к Волкову. Он вскочил на уцелевший стул, выброшенный на улицу, и, держа флаг на отлёте, стал говорить речь:

— Братья мои! Хоть разгромленного теперь не поправишь… Помните, вы — рабочие! То, что мы разбили здесь в гневе на угнетателей наших, — неумное дело. Неправильное. А вот то, что мы работу прекратили, — это дело правильное. Не мы виноваты, что работа стала нам каторгой. Мы у Морозова жиру не наели. Разуты, раздеты, голодны. Вот награда Морозова за наш честный труд. Нам, братцы, здорово попадёт. Сюда и солдат пришлют, и казаков. Что ж! Пускай мы будем в ответе, но другие рабочие скажут нам спасибо!

Под красным флагом пошли к рабочим казармам. От ходьбы Волков взмок. Мороз, а у него по вискам пот катится. Все знали, что у Волкова туберкулёз, стали говорить ему:

— Поди домой, переоденься! Застынешь, в неделю сгоришь. Ты, Васька, нам здорово нужен.

И тут из казармы выбежала девочка с кружкой горячего молока.

— Выпей! Мама велела, чтоб ты выпил.

Волков принял кружку из красных ручек девочки.

— Что без варежек?

— Спешила очень! — потрогала флаг и улыбнулась. — Какой красивый!

— Потому и красивый, — сказал девочке Волков, — что это наш родной флаг, флаг всех рабочих.

Ткач Волков

В Орехово-Зуево прибыли царские солдаты и казаки.

Толпа фабричного люда, собранная у железнодорожного переезда по приказу губернатора, ожидала высшего начальства.

Солдаты и казаки стояли в стороне, но солдаты под ружьём, казаки на конях, с нагайками. Прибыл прокурор. Прискакал с двумя офицерами жандармский полковник, и, наконец, в санках прикатил сам губернатор.

Губернатор вышел из санок. Не поднимая голоса до крика, а только напрягая, чтобы всем было слышно, объявил:

— Вам, уважаемые, надобно немедленно отправляться на работу… Или же получите расчёт в фабричной конторе.

Из толпы выдвинулся рабочий Шелухин.

— Нас замучили штрафами. Придираются к каждой штуке товара: нитка оборвётся, и то штраф. Пища в харчевой лавке плохая. Делают вычет за баню, больницу, отопление, за свет берут, за всё платить приходится. Даже за ссору и пение, за громкий разговор — штраф. Начнёшь говорить — штрафуют вдвое, а мы и так половину заработанного получаем. Мастер совсем озверел.

— Ограбил! — закричали в толпе. — Мы все на него обиду имеем!

— Чего же вы хотите? — крикнул губернатор.

— А вот что нам надо! — из толпы вышел Волков.

— Сергеич! — обрадовались рабочие. — Ты скажи ему! Заступись, Сергеич! Не робей!

— Тихо! — повернулся к толпе Волков. — О деле спокойно нужно обговорить.

Крики тотчас прекратились. Люди тянулись, вставали на носки — поглядеть, как стоит перед начальством свой человек, послушать, что скажет.

Жандармы тоже как бы замерли: вот он — вожак. Молодой! Чуть ли не мальчишка.

— Работать на условиях конторы рабочие решительно отказываются, — громко сказал Волков. — У нас написаны условия, по которым все мы согласны продолжать работу.

Он стоял перед генералом, перед судебными приставами и не боялся их.

Он видел, как забегали офицерики, от полковников — к казакам и к солдатам.

— Ребята, подайте мне условия! — приказал Волков рабочим.

Пошло в толпе шевеление, и тетрадочка из рук в руки была ему тотчас подана.

— Прошу принять требования рабочих! — Волков подошёл с тетрадкой к губернатору.

— Это не мне! — Губернатор убрал руки за спину и глазами дал знак жандармскому полковнику.

Волков подошёл к прокурору.

— Возьмите наши условия.

Прокурор тетрадочку принял.

— Прошу прочитать публично. Я этого требую!

— Зачинщиков арестовать! — раздалась звонкая команда.

Солдаты бегом, цепочкой отделили Волкова и Шелухина от толпы.

— Не трожь Ваську, нашего человека! — закричали в толпе. — Не трожь!

— Товарищи! — крикнул Волков, поднимая над головой сжатый кулак. — Нам пред капиталистами и говорить не позволено. Пропадать, так пропадать вместе! Я за всех_? и все за меня?!

— Все! Все! — кричали фабричные. — Васька, все за тебя! Казаки врезались в толпу, отделили первые ряды, свистнули нагайки, щёлкнули затворы винтовок.

Господин губернатор поспешно садился в санки.

Свободу арестованным!

— Дядя Анисимыч, назад!

Моисеенко зорко и быстро глянул вдоль пустынной зияющей улицы и только потом чуть скосил глаза на голос: возле старого вяза стоял мальчишка и двумя руками, как бы подгребая, звал его к себе. Моисеенко отступил за дерево.

— Ваня, ты?

— Я, дядя Анисимыч! Не ходи дальше, губернатор дядю Волкова забрал, а с ним ещё много людей.

— Куда это забрал?