Черноволосый окидывает меня взглядом и произносит:

— Отлично выглядишь.

Я фыркаю, лишь потому что не знаю, что говорить или что делать, и это кажется мне более подходящим и привычным вариантом, а затем с легкой иронией молвлю:

— Ты всегда так говоришь.

— Я просто констатирую факт, зайка, — щелкает парень меня по носу, а затем открывает для меня дверь машины.

Дождь еще не достаточно сильный, однако стоять под ним все равно не самая лучшая идея.

Я и не заметила, как парень переплел наши пальцы, поэтому, когда сажусь, только сейчас замечаю, что он держит меня за руку. Дверь закрывается, и мне сразу становиться неловко от пустоты в ладони, но не успеваю я огорчаться, как Баринов устраивается на водительское сидение, и моя другая рука снова в его крепкой, надежной ладони.

— Прости, оперы не было, поэтому я взял билеты на балет, — говорит он, между тем выезжая со двора.

— А какой балет? — оживляюсь я, хватаясь за эту тему, дабы отвлечься на что-то.

— «Кармен», — кидает на меня подозрительный взгляд сероглазый.

— Это здорово, — нервно произношу я, теребя кружево на платье.

— Не нужно нервничать, зайка, — улыбается он, поглаживая мою руку пальцем.

Я дергаю плечом и говорю:

— С чего ты взял, что я нервничаю?

— С того, что ты полдороги пялишься в окно, а я бы предпочел, чтобы ты смотрела на меня.

Я сглатываю и кидаю на него взгляд, но ничего ему не отвечаю. Не знаю, что ответить.

— В чем проблема, Камила? — уже более серьезным тоном спрашивает он.

— Ни в чем, — вырывается какой-то несуразный писк из меня.

— Это из-за поцелуя? — снова интересуется он, однако в этот раз в его интонации присутствуют более напористые нотки.

Я стону и бью себя ладошкой по лбу от отчаяния.

Почему ему нужно было поднять эту тему?! Неужели нельзя все пустить на самотек?!

— Может быть, — спустя несколько секунд признаюсь я.

— Зайка, — ласково говорит парень, между тем целуя мою тыльную сторону ладони, отчего по мне ползут мурашки, — у нас будет еще много поцелуев, поэтому не нужно нервничать.

Я воспринимаю его заявление в штыки и тотчас же вспыхиваю, а затем вырываю свою руку и складываю на груди.

— Почему ты так уверен?

Баринов усмехается.

— Потому что ты бы не была здесь, если бы этого не хотела.

Его слова чистая правда. В этом не стоит сомневаться. Я понимаю, что внутренне пытаюсь противостоять его напору. Пытаюсь держать между нами некую дистанцию из-за своих дурацких убеждений. Но с каждым днем он все ближе и ближе. Я бы дала волю своим эмоциям, если бы знала как. Но боюсь сделать что-то не то, сказать что-то не то. В конце концов, возложить много надежд. Мною руководит некий страх. А что, если все это шутка?! Что если он не тот, кем я его возомнила?! Что тогда? Я останусь у разбитого корыта? Смогу ли я справиться с этим?! Смогу ли дальше продолжать учиться? Работать? Жить, а не существовать? Все это меня до чертиков пугает. Но вместе с тем жизнь мне кажется теперь неполноценной без его шуток, без университета, без Яны. Все нынче сложилось в единый паззл. Должно быть, Глеб увидел на моем лице противоречивые эмоции, потому произнес: — Ты мне нравишься, Камила. Я говорил тебе это и буду продолжать, — он сделал вдох, а после продолжил, — Я не могу утверждать пока о любви. Но я знаю, что когда я вижу тебя, мне хочется взять тебя на руки и унести к себе, как пещерный человек. Я знаю, что поцелуй с тобой взбудоражил меня больше, чем любая ночь с другой. Ты не доверяешь мне, и я это понимаю, более того, я это принимаю. Но не нужно относиться ко мне так, словно я тебя к чему-то принуждаю, — на его лице заиграли скулы, — хоть это и не так. Просто будь собой, это все что мне нужно.

Его слова заставляют мое сердце замереть. И я позволяю себе отпустить свои тревоги. Этот откровенный разговор дает мне толчок. Я не говорю ему ни слова, лишь сжимаю крепче его ладонь, и это все, что ему нужно.

Парень ловко переводит тему на своих друзей, напряжение между нами спадает, и в какой-то момент мы уже оказываемся в театре. Парень ловко помогает мне снять плащ, как истинный джентльмен, в затем отдает в гардероб.

У нас есть десять минут, прежде чем начнется балет. Мы берем бинокли, а затем проходим в зал на свои места.

Стоит отдать должное парню, он не поскупился. Купил билеты около сцены, на партере. Мы пробираемся через людей, а затем занимаем свои места, все это время Глеб не перестает меня держать за руку. И от этого я по-странному чувствую себя защищенной и не одинокой.

Глеб отдает мне программу, и я быстро ее просматриваю, довольно кивая головой.

Свет тухнет, и Баринов наклоняется ко мне, обжигая своим дыханием мою кожу, и шепчет на ухо:

— А здесь, как в кинотеатре, целоваться можно?

Мое дыхание перехватывает.

Он так близко, что стоит мне повернуть голову, и наши губы соединятся. Как бы мне ни хотелось сделать это в полумраке, когда его ладонь так крепко и несколько властно сжимает мое колено, но я отдаю себе отчет в том, что в таком месте это было бы сверх неприличным. Поэтому немного отклонюсь и отвечаю: — Не-а.

Я знаю, что покраснела, а мои глаза блестят.

— Жаль, — вздыхает он, а затем заправляет мне за ухо прядь волос и, все же не удержавшись, целует меня в щеку.

Я в протесте бью его ладошкой по руке, что по-прежнему лежит на моем колене, и слышу, как Баринов усмехается.

Все остальное время мы смотрим балет. Я с искренним с восхищением наблюдаю за балетом и наслаждаюсь игрой оркестра. Я кидаю, в очередной раз, взгляд на парня. Тот сидит с измученным, обреченным видом, словно его пытают. Должно быть, он далек от этого, но стоит отдать ему должное, сероглазый не жалуется, а с достоинством терпит. Мне даже становиться его жаль. Впрочем, где-то в глубоко в душе я радуюсь, что парень оказался не таким уж идеальным. Мне уже начало казаться, что он робот. Весь такой галантный и честный, обходительный, в какой-то степени, обольстительный. Что ж, теперь я знала, что в чем-то он не идеальный. Это меня больше порадовало, нежели расстроило.

Начинается антракт, и я благосклонно, решив больше не мучить парня, встаю и тяну его к выходу.

— Ты в буфет хочешь? — тотчас же всполошился черноволосый, — прости, я не подумал…

Я хихикаю, и он резко смолкает. Я улыбаюсь ему, после чего тяну к гардеробу.

— Идем уже, горе-мученик, — усмехаюсь я.

Парень и не пытается скрыть свое облегчение, между тем, доставая из кармана номерки.

Мы одеваемся, а затем уже он тянет меня к выходу, чем заставляет меня рассмеяться.

Стоит нам только оказаться на улице, как Глеб притягивает меня в свои объятия и, хитро прищурившись, спрашивает:

— Смешно?

Я тщетно пытаюсь сделать серьезное лицо, но моя попытка с треском проваливается. Из меня вырывается очередной приступ хохота.

— Нет, что ты, — все так же смеясь, говорю я.

Он прижимает меня еще ближе к себе и говорит:

— Полагаю, я заслужил награду за свои мучения.

Наши взгляды встречаются. Устанавливается зрительный контакт.

— Да? — невинно, хлопая ресницами, молвлю я.

— Да, — шепчет сероглазый.

— И какую же награду ты хочешь? — задаю я вопрос, в то время пока наблюдаю за тем, как его лицо приближается к моему.

Я знаю, какую. Но мне необходимо было что-то сказать.

Парень не отвечает мне и трется своим носом о мой, а затем оставляет поцелуй на моих губах. Один, второй, третий. Все они невинные, мы по-прежнему не закрываем глаз. Он трется своей щекой о мою, и чувствую его гладко выбритую кожу. Его щеки немного покраснели, что придавало ему особый шарм. В следующий миг его голова смещается, и он проводит своим языком по моим губам, а затем оттягивает ее и углубляет поцелуй. Синхронно мы закрываем глаза. Поцелуй не длится долго. От силы секунд двадцать, но я все же чувствую острую необходимость быть ближе к нему. Жар поднимается во мне, но прежде, чем он распространяется по всему телу, Глеб отстраняется.