Ультио вела нас по океану вражеских секторов обстрела, обращаясь с кораблем вокруг себя словно с жеребцом, которого нужно обуздывать своей волей и уговаривать все время прибавить ходу. Она учитывала всех наших противников в списке понижения приоритетов, который каждый миг менялся на основании расчетов степени угрозы по вооруженности, поддержке и позиции. Ее внимание охватывало абсолютно все – она преследовала одну добычу за другой со скрупулезной точностью, нанося достаточно урона, чтобы пробить щиты и обездвижить или уничтожить, а затем тут же концентрировалась на другой цели.

Тяжелый крейсер «Несокрушимый» попытался преградить нам путь и заблокировать нас под перекрестным огнем нескольких кораблей. «Мстительный дух» завертелся, будто покидающая винтовку пуля. Орудия левого и правого борта отсалютовали в охваченную борьбой ночь, разряжаясь в звездолеты вокруг нас, а мы крутанулись и устремились навстречу «Несокрушимому».

Наши носовые батари представляли собой блоки лэнсов и гравитонных пульсаров. Первые прорвали щиты «Несокрушимого», разрушая их кромсающим светом, а потом вторые раздавили фронтальные палубы боевого корабля, корежа их сжатием молекул. Среди палуб, обрушенных этим манипулированием массой, оказался и мостик. Ультио торпедировала еще движущийся остов, и тот закружило в сторону.

Этого было еще недостаточно. Ультио завершила казнь вблизи – «Мстительный дух» тараном снес обезглавленный крейсер вбок, растерзав его вторым гравитонным залпом, от которого рухнула еще одна огромная секция надстройки. Спустя один удар сердца Ультио уже снова разворачивала нас, преследуя очередного врага.

Я больше не мог выносить этот мир грохота и содрогающихся стен. Я закрыл глаза и потянулся наружу в поисках сражения, в которое мог бы внести свой вклад.

Амураэля я отыскал почти сразу. Я находился внутри разума моего брата, пока его штурмовая группа продвигалась по «Вечному крестоносцу». Я не мог сопровождать их во плоти, поэтому присоединился духовно.

Когда я погрузился в чувства Амураэля, меня охватило нежеланное ощущение узнавания. Мне приходилось дважды бывать на борту «Вечного крестоносца» прежде – оба раза в качестве посланника при Имперских Кулаках на общем театре военных действий. Как все же странно было входить в эти залы не с любопытством и почтением, неся предложения другому Легиону в ходе Великого крестового похода, а с клинками в руках и ненавистью в сердце.

Я зацепился за мысли Амураэля. Он почувствовал меня и не стал сопротивляться, хотя я точно не назову это радушным приемом.

Посредством его чувств я переживал битву. Воздух звенел от металлического кашля болтеров и визга лучей тех немногочисленных волкитных орудий в нашем распоряжении, что еще работали. В каждом вдохе ощущалась фицелиновая вонь топлива снарядов или озоновая гарь испаряющегося металла.

Воины Амураэля были ненасытной ордой – они отделение за отделением прорезали себе дорогу по «Вечному крестоносцу», расправляясь даже с безоружным смертным экипажем и тратя драгоценные боеприпасы так, будто этих богатств у нас водилось в избытке. Все предосторожности были отброшены. Сейчас наших людей было бы не сдержать, даже возникни у нас такое желание.

Черные Храмовники отвечали на ярость гневом, атакуя по коридорам и врезаясь в надвигающиеся беспорядочные волны, которые вторглись в их владения. Снова и снова мы упирались в стены щитов из керамитовой брони, где можно было разглядеть лишь движение сверкающих клинков и гремящих цепей.

Мы истекали кровью. Обливались потом. Изрыгали ругательства. Кулаки и рукояти пистолетов молотили по шлемам. Цепные клинки с визгом пробивались сквозь сочленения доспехов или бесполезно искрили об усиленную броню. Амураэлю требовалось место для замаха мечом – в ближнем бою воину нужен не длинный меч дуэлянта, а более короткий колющий клинок – и много раз его оружию мешал неудачный угол, или же оно с рычанием застревало в теле Храмовника, силясь вырваться после смертельного удара. Противостоящие нам воины напирали на нас нескончаемой ордой, выкрикивая боевые кличи и клятвы Императору, ревя нам в лицо. Те, кто находился у них за спиной – их же братья – выли от ярости, будучи не в силах пробраться сквозь тесный строй и убивать врагов, новой встречи с которыми они ждали сотни лет.

В воздухе висела кровавая дымка. Сгустки из огнеметов и брызжущие искры воспламеняли табарды и плащи. Каждому удару сердца вторил очередной скомканный треск, с которым снаряд болтера разрывался внутри тела. Мы убивали вслепую в свалке описывающего дуги оружия и мелькающих конечностей.

Волна сворачивала в туннель, но уже на следующем перекрестке или за ближайшим поворотом нас встречало новое отделение черных рыцарей.

Краем сознания я все еще ощущал «Мстительный дух» вокруг себя, который содрогался и трясся в бушующем сражении. Я мог разобрать бормотание Леора, передающего распоряжения Рассеченным и собственным отделениям из Пасти Бога Войны.

Находиться в разуме Амураэля означало заменить одно чувство беспомощности на другое, но на борту «Вечного крестоносца» я хотя бы сопровождал своих братьев и мог им как-то пригодиться.

Амураэль закричал, призывая своих спешащих, обливающихся кровью братьев остановиться. Некоторые из них даже подчинились.

В чем дело? – передал я, обращаясь в туман его чувств. В практически полной темноте однообразных коридоров «Вечного крестоносца» его мысли представляли собой яростный поток сознания.

Сканер. Нужен ауспик. Бой просто нереальный. Боги, эти ублюдки умеют драться! Мы отстаем от Абаддона.

Вы не отстаете. Вы впереди почти всех штурмовых сил. Перед вами только Телемахон с Вопящим Маскарадом.

Откуда ты знаешь? – спросил он. Где Абаддон?

Сражается во второстепенных колоннадах правого борта, – отозвался я. На подходе по его абордажным капсулам открыли огонь на подавление, поэтому он бьется в меньшинстве. А знаю я об этом потому, что знаю, где находитесь вы все. Я даже на таком расстоянии слышу, как поют ваши мысли.

Где Телемахон? Я должен с ним объединиться, а он не отвечает по воксу.

Я подавил желание рассмеяться, что было нелегко.

Телемахон жаждет прославиться, единолично сразив Сигизмунда. Амураэль, он не станет за тобой возвращаться. Единственное, о чем он думает – как бросит отсеченную голову Черного Рыцаря к ногам Абаддона, поднеся дар нашему повелителю. Двигайся на запад и перегруппируйся вместе с любыми из твоих сержантов, кто еще в состоянии следовать приказам. Недалеко отсюда есть вестибюль, ведущий к хребтовым трибутариям.

Амураэль сплюнул на палубу кислотой.

Спасибо, брат. Хайон, тебе следовало быть здесь. Ты бы мне пригодился.

Мне ничего так не хотелось, как быть там, а не наблюдать издалека, не проливая крови, за тем, как наш Легион одерживает свою первую победу над Империумом.

Абаддон не может мне доверять. Только не после Даравека.

Возможно, – согласился он. На мой вкус, чересчур легко.

Амураэль вновь пришел в движение. Я выскользнул из его мыслей и открыл глаза. Ультио кричала. Мне потребовалась секунда, чтобы осознать – это был вопль не ярости, а боли.

Жидкость внутри ее суспензорной емкости была пронизана кровью. Венец из кабелей, связывавший ее череп с логическими машинами на крышке дающей жизнь гробницы, спутался, и из него сочилось медно-рыжее масло. По всей ее коже проступили уродливые пятна психостигматов – часть приняла вид порезов и разрывов, часть выглядела как синяки.

Когда она уставала, или же когда по ее мыслям расползалась боль, она начинала утрачивать контроль над кораблем. Сейчас происходило то, чего мне еще не доводилось видеть в многочисленных предыдущих случаях: вместо того, чтобы полностью полагаться на свою власть над машинным духом звездолета, Анамнезис приходилось озвучивать приказы экипажу командной палубы. В данный момент именно этим она и занималась, непрерывно бомбардируя их четкими и сжатыми распоряжениями: