Сейчас мы находились далеко от нашего повелителя, но я неизменно сохранял приверженность его идее. Я верил в амбиции Абаддона и не собирался поступать вопреки оказанному им доверию. Я бросил пистолет обратно Телемахону.

– Те правила, которые властвуют надо мной и тобой, не относятся к Нефертари, – заметил я. – Если продолжишь ее злить, она тебя убьет, не оглядываясь на нашу клятву.

– И ты боишься, что тебя обвинят в содеянном ею? – Проклятие, я слышал по голосу, что он улыбается. – Ах, нет, все не так. Твои опасения куда конкретнее. У тебя от этого мурашки по коже ползут, да? От возможности, что она может оценить мои знаки внимания. Ты боишься, что моими глазами смотрит Младший Бог, который стремится поглотить ее душу.

Я уставился на него – на безупречное серебристое лицо, каким он встречал и братьев, и противников. Несколько секунд мне не удавалось подобрать слов. Как реагировать на подобную провокацию?

– Избавь меня от ложных вывертов твоего надломленного разума, – произнес я. – Я не докучаю тем самодовольным вопящим созданиям, которых ты называешь своими любимцами. И ты не связывайся с моими приближенными.

– Как пожелаешь, Лекзандру, – спокойно отозвался он и потянулся было провести пальцами по полосатой серо-черной шерсти Нагваля, но демон издал предостерегающее гортанное рычание. Телемахон убрал руку.

– Ясно, – абсолютно безмятежно произнес мечник. Я чувствовал, что он опять улыбается.

Амураэль и его воины наблюдали за нами. Амураэль покачал головой, и сервоприводы его шеи заворчали.

– Братья, вы закончили?

Пристыженный, я снова двинулся за ним. Аура Телемахона все еще лучилась непристойным весельем. Я ощущал его как зуд на коже, который невозможно было игнорировать.

Отчасти меня раздражало, что он сказал истинную правду. Если бы он довел Нефертари до того, что она скрестила с ним клинки, это на мои плечи пало бы обвинение, что я ее не контролирую. Абаддон терпел ее сугубо потому, что я ясно дал понять, что не прогоню ее. Она была для меня слишком полезна.

Я не собирался позволять себе рассматривать прочие измышления Телемахона. Причиной его болезненного влечения к ней была жажда ощущений, вообще любых ощущений, а струящийся по его кровеносной системе бог буквально кричал от желания пожрать эльдарскую душу Нефертари. Ему было больно находиться рядом с ней. Даже медленно наползающая мука, которую она ему доставляла, наэлектризовывала его нервы, доставляя удовольствие.

Жалкий паразит, – подумал я.

Хозяин? – мой простодушный фамильяр соприкоснулся своими чувствами с моими.

Не ты, Нагваль.

Человек Без Лица?

Сколько раз я уже отпечатывал имя Телемахона в том, что можно было считать разумом Нагваля? Каждая попытка оказывалась бесполезным упражнением.

Да. Человек Без Лица.

Человек Без Лица. Как точно. Люди самого Телемахона, Вопящий Маскарад, чаще всего именовали его Принцем В Маске. Название Нагваля нравилось мне больше.

Я его прикончу, – пообещала мне огромная кошка. В ее мыслях с шипением мелькали вспышки ощущений: соленый жар текущей крови, добыча тщетно бьется, мои челюсти сомкнуты на ее горле…

Нет, Нагваль.

Только шепни приказ, и все будет сделано.

Несмотря на всю соблазнительность, я ничего подобного не сделал.

Первое значимое помещение, куда мы попали, представляло собой одну из самых трагичных картин, какие мне когда-либо доводилось видеть. Глубоко внутри комплекса Амураэль привел нас в апотекарион, далеко опережавший любой военно-медицинский центр по великолепию и функциональности. Словно крепостные стены, высились колоссальные емкости-хранилища, у которых всю проводку аппаратуры и консолей раздергали и посекли цепными мечами. Архивные блоки, где прежде в стазисной изоляции находился бесценный генетический материал, были разграблены и уничтожены – из осознанной злобы, а не случайно повреждены в бою. Все контейнеры, ранее содержавшие жизненно-необходимые химические коктейли из консервирующих жидкостей, были разбиты и осушены, ныне став домом для роев насекомых-паразитов, гнездившихся внутри машин, когда-то даривших трансчеловеческую жизнь.

Склад геносемени. Я понял назначение этого места, как только увидел его. Значимость этих священных залов врезается в каждого воина Легионов до самого мозга костей.

Телемахона тоже не требовалось просвещать. Войдя, он тихо рассмеялся, сопровождая этим протяжным булькающим звуком свое совершенно неподдельное веселье от вида опустошения этого бесценного места.

Амураэль был медикэ квинтус Сынов Гора – высокопоставленный офицер, с какой стороны ни посмотри. Он прошелся по залу, как будто пребывая во власти сна и, несомненно, видя тени минувшего, накладывающиеся поверх истины настоящего. Осмотрел разбитую машинерию и бесполезные инструменты, никак не комментируя свои изыскания.

– Это была твоя лаборатория? – спросил я его.

– Нет. Моя всегда находилась на борту «Виридианового неба». Воины моей роты никогда не рисковали хранить наши запасы геносемени на Маэлеуме, даже до того, как Дети Императора явились за трупом Магистра Войны.

Мне в голову пришла мысль, не посещавшая меня раньше. Когда Дети Императора грабили этот мир и оскверняли труп Гора, чтобы использовать его в своих испорченных фабриках клонирования, они явно не удержались и от разграбления хранилищ геносемени XVI Легиона.

Двойное оскорбление. Двойное святотатство.

– Тут ничего нет, – заявил Амураэль. – Идемте.

Нагваль занимался тем, что выдыхал едкий дым на колонию слизнеподобных существ, которые растворялись с треском и хлопками. Он слизнул образовавшуюся слизь одним движением языка и шумно сглотнул.

Ко мне, – передал я.

Рысь повиновалась. Ее глаза светились от поглощения другой демонической материи. Мы двинулись дальше среди ржавого мрака. Подумать только, меня ведь тревожила роль посла на Маэлеуме. Мы были не посланниками. Мы были практически ворами.

Ворами в мире, где все стоящее уже похитили.

Путь, который вообще не должен был отнять времени, вместо этого занял больше недели по тем вневременным меркам, какими подобные вещи оцениваются в Оке. Множество туннелей закрылось или обвалилось, так что нам постоянно приходилось возвращаться назад по собственным следам и искать другие маршруты. Вдобавок к этому, стоило рискнуть отвести взгляд от прохода перед собой, как подземные лабиринты менялись, раз за разом уводя в противоположных направлениях. Воистину, варп пронизал каменную сердцевину этого мира и извратил планету согласно своим непостижимым прихотям.

И все это время у меня в голове отдавалось: Хайон, Хайон. Не громче, не тише, не слабее, не сильнее. Оно просто… было.

Доспехи поддерживали в нас жизнь, подавая в организм питательные вещества и вливая синтетические химические добавки для сохранения бдительности и здоровья при длительной операции. При желании нам бы подошла в пищу и кожистая плоть мертвецов – даже их кости – однако мы вовсе не голодали. Телемахон пробовал эти холодные деликатесы исключительно по собственной воле. Я воздерживался от комментариев всякий раз, когда видел, как он снимает нижнюю часть лицевого щитка для этого. Большинству из нас в тяжелые времена доводилось поедать непогребенных покойников, однако никто не отрицает, что у многих группировок, изгнанных в Око, эта необходимость превратилась в пристрастие. По имперским меркам подобные пиршества – наименьшее из наших прегрешений.

Я узнал, что ниже поверхности весь Маэлеум был объединен: туннели и траншеи связывали между собой личные владения и подземные крепости. Чем глубже мы забирались, тем больше признаков указывало на то, что это место не разрушили, а бросили. Следов конфликтов становилось все меньше, их сменяли следы запустения. Мы так же часто находили тела умерших от голода или жажды, как и тех, кого рассекло оружие налетчиков. Дети Императора не проникли на самые нижние уровни в большом числе. Сюда они добирались уже как рабовладельцы и грабители, которым терпелось вернуться на поверхность с трофеями. А потому они предпочли осторожность пирата дотошности захватчика. Даже некоторые из арсеналов не были до конца разграблены, хотя обнаруженное нами там оружие и было в той или иной степени нерабочим.