Я сажусь около нее, осторожно придерживая свою больную руку.

— Они сказали что-нибудь еще? Я имею в виду… я помогла ему выбраться из грузовика. Может, мне не надо было этого делать. Я знаю, что не следует передвигать человека, если не уверен в его ранении.

Джанет потирает мою руку.

— Они мало что сказали. Я уверена, что ты сделала все правильно, — она смотрит на мою руку. — Ты в порядке? Они сказали, что ты попала в аварию вместе с ним. Ты была с ним в грузовике?

— Нет. Я была за рулем своей машины. Я врезалась в него… или он врезался в меня. Я, правда, не знаю. Был сильный туман, и его фары дальнего света были включены, — слова вырываются из меня так быстро, что я удивлена, если она смогла разобрать их.

Джанет хмурится и смотрит на меня покрасневшими глазами.

— Чейз жаловался, что их заклинило, потому что прошлым вечером несколько машин сигналили ему. Он собирался посмотреть их завтра.

Я откидываюсь на спинку стула, почувствовав головокружение.

— Не могу поверить, что это произошло.

— Все хорошо… давай будем просто мыслить позитивно.

Мыслить позитивно? Как я могу это делать в такой момент, и как она может быть такой сильной, когда ее сын на операции?

Просто она не видела Чейза в том состоянии, в котором видела его я, и я ни за что не хотела бы этого для нее.

— Они сказали вам, какая операция? — спрашиваю я.

— Они только сказали, что у него травма головы, и ему нужна операция. Больше ничего не сказали, — а потом она смотрит прямо на меня. — Он был сильно ранен?

Тебе не стоит ничего говорить.

Я вижу его кровь на своих руках, покрывающую мою кожу, и его покрасневшие глаза.

Я вижу его побледневшую кожу, как он мучается от боли, когда его рвет.

Я вижу, как он умирает у меня на руках.

Не плачь! Не смей.

— Его травмы очень серьезные, Джанет.

Она кивает, ее глаза блестят от слез.

Не плачь перед ней. Будь сильной. Ее сын может умереть, и ты не можешь сломаться, позволь это ей и будь рядом для нее.

Больше не в состоянии сидеть, я наклоняюсь вперед, обхватив здоровой рукой живот. Я пытаюсь сфокусироваться на чем-то другом, чтобы забыть о том, что происходило в такой же комнате внутри этой самой больницы. В любой момент у меня может случиться гипервентиляция легких. Я чувствую ее наступление по приливу крови к щекам. Мне так тяжело дышать.

Джанет притягивает меня и к себе, и становится еще хуже, будто я задыхаюсь.

— Сделай глубокий вдох, Куинн.

Я не могу. Как бы ни старалась, не получается. Все мои мысли сводятся к тому, что я не могу потерять его. Не могу. Не так, не сейчас.

— Я не… Простите, — мои губы немеют, пока я пытаюсь выговорить эти слова. Их недостаточно. Извинений недостаточно. — Я даже не понимаю, что произошло. Был ужасный туман, — я продолжаю повторять это, потому что только так могу объяснить случившееся.

Джанет сжимает рукой мою руку, в ней просыпаются материнские инстинкты.

— Мы справимся с этим, Куинн. Мы пока еще ничего не знаем. Давай молиться о том, что с ним все будет хорошо.

Она ждет новостей о том, что ее сын справится, и чувствует себя комфортно рядом с девушкой, которая врезалась в него. Я пытаюсь напрячь свой мозг, чтобы придумать какое-нибудь утешение, которое поможет ей, но у меня не получается.

В течение следующих двух часов Джанет держит меня за руку, а Мелинда сидит рядом.

Мы сидим, мы ждем и мы молимся. Это все, что мы можем делать, потому что мы не слышим ничего, никакой информации ни от кого, несмотря на то, что я спрашиваю каждые двадцать минут.

— Должны ли мы позвонить Тейлор? — спрашивает Мелинда, а затем фыркает. — Не бери в голову.

Думаю, она шутит. Мел всегда так делает, старается привнести юмор там, где только может.

Джанет тихо фыркает, смеясь.

— Зачем? Чтобы она сидела рядом с нами и говорила о том, как она расстроена тем, что ее парень ранен?

— Вам тоже не нравится эта «прекрасная королева»? — у меня почти появляется ухмылка, почти.

Я смотрю на Джанет и жду, что она скажет о Тейлор. Как ни странно, но до этого момента я ни разу не подумала о Тейлор.

— Ни капельки. Я продолжаю придумывать причины, которые убедят его порвать с ней, но пока не нашла ни одной, — а потом она смотрит на нас с Мелиндой серьезным взглядом. — У вас есть что-нибудь, чтобы я смогла это использовать? Может, она продает наркотики? Тайная стриптизерша? Изменяет ему?

Мелинда отвечает за меня:

— Ну, из того, что я слышала от Пайпер, они могли расстаться этим вечером. Она сказала, что они ссорились весь вечер, и Тейлор была в бешенстве.

— Правда? — Джанет наклоняется к своей сумочке на полу и достает мобильный. Это его телефон. Я узнаю его потому, что он всегда лежит на прикроватной тумбочке в его комнате, когда я там бываю. Должно быть, его отдали врачи, когда Джанет приехала сюда. — Вероятно, поэтому она прислала ему это.

Развернув телефон, она показывает нам текстовое сообщение, которое светится на экране.

Тейлор: Ты придурок! Как ты посмел порвать со мной через смс?

Он расстался с ней из-за меня?

Во мне теплится маленькая капля надежды. Может, это наш шанс?

— Д-д-давай… притворимся… что… прошлого года… — он удерживает свой взгляд на мне, когда ложится обратно на спину, его дыхание становится еще более учащенным, — н-н-никогда не б-б-было.

Наш разговор полностью останавливается, когда двое врачей обращаются к Джанет.

— Миссис Паркер?

Джанет кивает, и мы с Мелиндой тянемся к ее рукам.

Не говорите, что он умер. Скажите нам, что вы совершили чудо. Не разбивайте его матери сердце!

— Мы можем поговорить с вами наедине? — спрашивает врач в операционной шапочке. Второй стоит рядом с ним, как я подозреваю, для поддержки.

— Нет, — говорит она им, качая головой, и один раз сжимает наши руки. Она не хочет быть в одиночестве. — Говорите здесь.

Я почти забыла, а сейчас вспомнила — Джанет уже потеряла однажды того, кого любила, она знает, как все это происходит. Она уже получала ужасные новости.

Волнение внутри меня усиливается, желудок скручивает, кожу покалывает от нервов. Это слишком тяжело, и я чувствую вину за все это.

Доктор кивает и стягивает с головы операционную шапочку, комкая ее в руках.

— Мне очень жаль, но ваш сын не пережил операцию. В его головном мозге было слишком много жидкости, поэтому мы не смогли спасти его, — его голос чуть громче шепота, будто до этого момента он никогда не говорил матери, что не смог спасти ее сына. Возможно, так и есть.

Я не могу вынести шок на ее лице. Это так сильно ранит, хуже молчания, с которым я живу.

Джанет смотрит на меня, и я ощущаю, как по шее поднимается тепло, вверх к щекам, слезы теперь беспрепятственно льются из глаз. Я больше не могу их сдерживать. Во рту пересохло, тяжесть в груди практически не дает вдохнуть.

Чувство вины невыносимое, но потом я вспоминаю, что заслужила это.

Есть люди, чьи жизни уже никогда не будут прежними, потому что в один день, в один час, в одну минуту, в одну секунду они разрушились. Сегодня, прямо сейчас, в эту самую секунду, это произошло с Джанет Паркер и со мной. Наши жизни уже никогда не будут прежними.

Она всхлипывает, кивая на то, что они ей говорят, но уже не важно, что они говорят. Для нее никогда не станет реальным то, что он умер, я знаю это по собственному опыту. Прямо сейчас это какой-то ужасный кошмарный сон, от которого я могу никогда не проснуться.

Когда врачи уходят, мы с Мелиндой обе падаем перед ней на колени, наблюдая ее скорбь, будто это единственное в комнате, потому что так оно и есть. В мире больше нет такой боли, как боль от потери ребенка.

Брови Джанет сведены вместе, и я замечаю, что она начала дрожать, ее руки и грудь влажные, будто ей слишком жарко. Тепло распространяется к ее щекам, и она медленно моргает.