Изменить стиль страницы

– Я впервые вижу этого господина. Он попросил найти господина Романько, что я и сделал. Чао! – объяснил скороговоркой незнакомец и ретировался.

Я вышел из пресс-центра на залитую ярким солнцем площадь перед выставочным залом и растерянно огляделся – десятки машин, журналисты, полицейские, бой-скауты…

– Хелло, мистер Олех Романко!

Я стремительно обернулся. Питер Скарлборо. Он снисходительно улыбался, явно смакуя мою растерянность.

– Великодушно извините за столь неожиданное появление. Но я, признаться, почувствовал неодолимое желание поговорить с вами, едва обнаружил вас в Джимнезиуме. Но вы так неожиданно исчезли… Как бы там ни было, но у нас с вами есть кое-что общее в прошлом и, смею надеяться, вы не в претензии к нам?

– Какие мелочи, Питер! Мы ведь с вами – почти друзья, не так ли? Если не считать некоей черной кошки, пробежавшей между нами, ну, чепуха, мелочи жизни, разные там… попытки выбить мне мозги или наоборот – вправить их, как вам будет угодно… ну, еще неудавшийся опыт по превращению меня в круглого идиота. Ведь не сумей я вырваться тогда из вашего лондонского застенка, конать бы мне в какой-нибудь психиатрической клинике до конца дней… – Я уже обрел себя, и ненависть не застлала мне глаза, а до предела обострила мысль и налила мышцы стальной крепостью. Не торчи тут на каждом шагу официальные и переодетые полицейские да чины из службы безопасности, врезал бы я Питеру Скарлборо, он же Флавио Котти, если верить Алексу, врезал бы от всей души…

Но я расплылся в такой улыбке, что сторонний наблюдатель, без сомнения, умилился бы при виде встречи двух старых, добрых приятелей, взявшихся взахлеб обсуждать, куда бы им двинуться, чтоб надраться по такому случаю.

– Вот и прелестно, мистер Олех Романко! Как там у вас говорят: кто старое помянет, тому глаз вон?

– И еще добавляю: думай о будущем, но помни о прошлом…

– Что нам делить с вами, господин Олех Романко? И мы не достигли цели, и вы проиграли, не так ли?

– Ой ли, Питер! Вы позволите мне так запросто обращаться к вам?

– Бога ради!

– Не спешите с выводами, Питер. Если вы умудрились расправиться с Мишелем Потье…

– Отчего вы считаете, что это наших рук дело? – озабоченно спросил Питер Скарлборо и тут же разочарованно покачал головой, поняв, что выдал себя. – Ну, да ладно… Но, простите, каждый в своем деле – хозяин, Потье влез не туда, куда ему следовало. Мы предупреждали его, он не внял доброму совету, хотя, прими наше предложение, его гонорар исчислялся бы суммой, по меньшей мере, с шестью нулями. Согласитесь, такие деньги на дороге не валяются?

– Спасибо, Питер, за откровенное признание.

– Пожалуйста, эта новость не стоит ломаного гроша. Использовать ее вы можете, но кто вам поверит без доказательств?

– Вы правы. Но для меня не менее важно другое: Потье оказался не только мужественным, но честным человеком. И все же, Питер, что заставило вас вот так в открытую встретиться со мной?

– А что мне может грозить в Сеуле? Даже ваше заявление в местную полицию не может быть принято, ибо факты, о которых вы могли бы поведать, не имеют к законодательству Кореи никакого касательства. И потом у вас на руках – ни единого подтверждающего документа! Согласны? – Я кивнул головой. – Ну, вот видите. А причина моего появления… она кроется в вас, мистер Олех Романко. – Он остановил на мне взгляд своих темных, бездонных, как горное озеро, глаз, где ничего не прочтешь, как бы не тужился. Зато Питер Скарлборо, он же Флавио Котти, явно хотел бы кое-что прочесть по моему выражению лица. Но я знал, как нужно держать себя с такими, как он.

– Во мне? – Я наполнил искренностью свою удивление.

– В вас, мистер Олех Романко. Поверьте, я и впрямь отношусь к вам с уважением… после того, как вы чертовски ловко провели нас в Лондоне. Такое под силу только сильной личности, и я отдаю вам должное.

– И на том спасибо!

– Так вот… причина моего объявления проста: по-дружески, если вы позволите, хочу вас поостеречь и отказаться от дальнейших расследований. Вы… как бы вам это яснее выразить?… Словом, вы наступили на больную мозоль. А мы этого не прощаем, и пример – увы, печальный пример мистера Потье тому свидетельство. Будь вы представителем свободного мира, предложили бы вам деньги за… за уход со сцены, но вас, русских, подкупать не принято.

– Верно рассудили, Питер. За исключением одного…

– Чего?

– Вы ошиблись, посчитав, что с Потье у меня оборваны нити, ведущие к тем, о ком вы печетесь столь рьяно. Вы у меня вот здесь, Питер! – рявкнул я и ткнул прямо к его носу до боли сжатый кулак.

Я блефовал, как азартный картежник. Наверное, глупо, но не удержался от этого шага. Может быть, потому, что испытывал неистребимое желание хоть чем-то достать Скарлборо, хоть на миг заставить его усомниться в собственной неуязвимости.

– Вот это мне и нужно было выяснить! – воскликнул Питер Скарлборо. – Прощайте, мистер Олех Романко, и подумайте всерьез о нашем предложении.

6

– Он ни словом, ни полсловом не обмолвился обо мне? – в какой уж раз спрашивал Алекс, мучительно решая какую-то задачку.

– Нет, не спрашивал.

– Если Флавио увидел и узнал тебя, то как он мог не узнатьменя?

– Не понимаю… Ну, может, закоротился на мне…

– Хорошо, будем считать, что отсчет времени начался… Нельзя терять ни минуты. Это очень серьезные люди, Олег. Очень! Слов на ветер они не бросают. Но нет худа без добра: своим появлением Питер, то есть Флавио, подтвердил, что ты… ты держишь в руках нить.

– Хотел бы я знать, в какой она руке? – мрачно пошутил я.

– Это детали, – парировал Алекс. – Не хотелось бы мне возвращаться… даже на миг в тот проклятый мир, но доведется! Раз уж наши пути скрестились снова, кто-то из нас двоих должен исчезнуть.

– Ты о чем?

– О Флавио, провались он в преисподнюю! – вырвалось у обычно сдержанного, холодного Алекса. – Прости, это черное, что накопилось в душе и что я считал давно перегоревшим, вспыхнуло вновь. Флавио – мой должник.

– Но в чем? – не удержался я.

– Как-нибудь, когда мы засядем с тобой в укромном местечке и, не торопясь, поговорим о прошлом, я расскажу о Флавио. Пока же скажу: своим одиночеством и пустой душой я обязан ему… он убил мою любовь… мою единственную женщину, которую любил и люблю по сей день. А такое не прощается…

Я не счел возможным задавать лишние вопросы.

– Что ты намерен делать? – спросил Алекс, когда мы поняли, что исчерпали тему разговора.

– Засяду за репортаж. Редакции ведь нет дела до моих проблем, она послала в Сеул, чтоб знать новости из первых рук…

– Тогда – до вечера. Я позвоню или зайду к тебе. Хорошо?

– Договорились.

На этом мои потрясения не кончились. Я возвращался из отеля «Интерконтиненталь» с коктейля, который давали для прессы организаторы Олимпиады-92, барселонцы.

Голова слегка кружилась от легкого белого вина.

Почти у входа в пресс-центр, куда я напоследок собрался заглянуть в надежде увидеть Дональдсона, столкнулся нос к носу с Хоакином Веласкесом.

– Олех, как я рад вас видеть! Испугался, как мне быть, если вы не приедете, как обещали. Ведь я даже не догадываюсь, что делать с письмом для вас. А меня предупредили: это – очень, очень важно!

– Погоди-ка, Хоакин, о каком письме речь?

– Как? Разве вы не ждете какой-то важной вести от того господина?

– От какого господина, Хоакин? Да объясни ты, ради бога!

– Как, разве вам ничего не говорит имя господина Дивера?

– У тебя письмо от Майкла? – У меня перехватило дыхание.

– Да, но что с вами, Олех? На вас лица нет! Вам плохо?

– Все нормально, старина Хоакин, все просто прекрасно, дорогой ты мой Веласкес, не тот, который художник, а другой, такой славный Хоакин… – Меня просто-таки закачало на волнах вспыхнувшей надежды, хотя, казалось, отчего можно было радоваться, если мексиканец даже не вытащил еще письма и я не прочел и первой строчки. Но нет, я догадывался, я чуял – письмо от Дивера и есть та самая ниточка…