– Грустно… Человек собственными руками роет себе могилу, да еще радуется, когда посчастливится обмануть судей и соперников. Деньги… Я удивляюсь: неужто и впрямь у нас нет ничего святее их?

– До сих пор голос призывающих опомниться – глас вопиющего в пустыне…

Между тем стрелка часов неумолимо приближалась к 9:00, когда на помост должен был выйти первый участник.

Я внезапно увидел, как резко изменилось лицо Алекса, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки, кожа побелела на сгибах. Мне показалось, что Разумовский даже задержал дыхание, точно боялся выдать себя.

Я проследил за его взглядом – и мое сердце сделало стремительный рывок, а потом словно упало вниз с огромной высоты, отчего у меня появилось ощущение, которое случается в самолете, когда машина проваливается в воздушную «яму». В нескольких метрах от нас, справа за барьером, облокотясь локтями на металлический поручень, сидел… Питер Скарлборо собственной персоной. Он, верный себе, был изысканно и со вкусом одет, заброшенная нога за ногу показывала новенькие черные мокасины и белые носки, глаза его скрывались за темными зеркальными стеклами очков. Я огляделся вокруг, надеясь обнаружить Келли или Кэт, но Питер был один, без сомнения, один.

– Это – Питер Скарлборо, – сдавленно сказал я, когда Алекс повернулся ко мне.

– Он такой же Питер Скарлборо, как я Наполеон, – отрезал Разумовский. – Настоящее его имя – Флавио Котти, потомственный сицилиец, гражданин Колумбии, человек, за которым охотится не один Интерпол, но и криминальная полиция доброго десятка государств – от США до Италии. Один из боссов наркобизнеса. Считай, что тебе крупно повезло тогда в Лондоне…

– Он-то мне и нужен, Алекс… Ой, как он мне нужен!

– Не спеши радоваться, раз Котти вынырнул в Сеуле, значит, он ведет серьезную игру… Впрочем, теперь это значения не имеет, – как-то обреченно не обреченно, но с каким-то внутренним надрывом сказал Алекс.

– Погоди, погоди, а ты-то откуда его знаешь? – запоздало спохватился я.

– У нас с Флавио есть взаимные претензии, не думал – не гадал, что столкнемся мы в Сеуле. Черт побери, почему именно здесь, на Играх? – в голосе Алекса прорвалось такое отчаяние, что мне стало не по себе. Это был крик души человека, заглянувшего в собственную могилу. Откуда мне было знать, что Разумовский уже много лет искал Флавио Котти – искал по всему свету, чтоб расквитаться за прошлое. Он произнес тихо:

– Нам следовало бы уйти, пока нас не обнаружили. Пусть фактор внезапности останется за нами…

– Хорошо, Алекс, но ты обещаешь рассказать о нем…

– Непременно, Олег. Это будет долгая исповедь… Но пока мы должны исчезнуть!

Тут зал разразился бурными аплодисментами: невысокий, коренастый болгарин одолел чудовищный вес, и штанга, как пушинка, застыла над его головой на перевитых черными, вздувшимися венами руках Геракла. Мы, извиняясь ежесекундно, пробрались к выходу. Уже покидая зал, я не удержался и оглянулся: Флавио Котти неистово рукоплескал силачу…

– Вот что, Олег, если у тебя нет других дел, давай подъедем на ранчо, мне нужно кое-кого повидать, да и по телефону переговорить.

– Нет, Алекс, я отправлюсь в Эм-Пи-Си.

– Что это такое?

– Главный пресс-центр. Если не возражаешь, встретимся у меня вечером.

– О'кей, я отвезу тебя, – легко согласился Алекс. Я видел, что он в мыслях был далеко от Олимпийского парка. – Это, кажется, рядом с «Интерконтиненталем»?

– Точно, в двух шагах от сеульского выставочного центра, там теперь расположился пресс-центр Олимпиады.

Вскоре мы уже мчались по широким сеульским улицам, запруженным автомобилями. Алекс уверенно вел «голд стар». Я обратил внимание, что почти не встречаются машины иностранных марок – сплошной поток южнокорейских автомобилей: грузовики, автобусы, легковушки. А я-то думал, что здесь все – японское…

5

У «Интерконтиненталя» мы расстались: я направился в Эм-Пи-Си, а Алекс унесся к себе на ранчо, к своему «Россинанту» и личному тренеру, охранявшему лошадь днем и ночью.

Нужно было начинать работать, а мысли мои были вовсе не об олимпийских баталиях, не о рекордах, что буквально сыпались на головы оглушенных, потрясенных невиданными результатами журналистов и зрителей, не о назревавших уже скандалах (а разве не сенсационным было поражение наших велосипедистов в командной гонке, впервые оставшихся без медалей?), не о фантастических суммах, затраченных организаторами на Олимпиаду (поговаривали о нескольких миллиардах долларов), и даже не о встреченном при входе Ефиме Рубцове, моем давнем оппоненте из «Свободы», который так радушно осклабился, что я и впрямь подумал о всеобщем воздействии даже на такие заскорузлые души нашей перестройки.

Встреча с Питером Скарлборо не выходила из головы. Его появление здесь к разряду случайностей не отнесешь, а даже краткая характеристика, выданная ему Алексом Разумовским, свидетельствовала о чрезвычайном событии, что затевалось здесь.

Мысли мои, ясное дело, относились к области догадок, но, хотел я того или нет, новая встреча с моим лондонским знакомцем не сулила спокойствия. Я прежде всего должен был проверить некоторые свои подозрения.

Итак, допустим, Питер Скарлборо, он же Флавио Котти, просто не подал виду, что узнал меня, да еще в обществе Алекса Разумовского. Что он мог узнать о нас?

Чтоб собраться с мыслями, я сначала сходил в кафе. Оно располагалось в дальнем загоне выставочного зала, где были «приемные апартаменты» знаменитого «Кодака», как обычно взявшего на себя обслуживание многочисленной армии фоторепортеров. Насыпал в стаканчик две полные ложки «максвелла», бросил ложечку сахара и залил смесь кипятком из титана. Размешал, попробовал на вкус – кофе получился черным, как деготь, и горьким, как миндальный орех. Сделал глоток-другой и направился к компьютерам, что стояли в ряд, замыкая рабочие столы с пишущими машинками. Набрал имя, фамилию, страну. На экране тут же появились строчки: «Олег И. Романько, 1948 г.р. Харьков, СССР, олимпийская деревня прессы, корпус 122, км.901, тел. 229-35-71». Не утерпел и сделал запрос на Алекса, и машина выдала его данные: «Алекс Ф.Разумовский, 1940 г.р. Харбин, Великобритания, олимпийская деревня, корпус 17, км.412, тел. 217-33-22».

Таким образом, интересующие сведения Флавио мог получить без особого труда: достаточно было дать десятку какому-нибудь служащему, чтоб тот принес голубой листочек с распечаткой точных сведений об искомых личностях…

Машинка со вставленным белым листом бумаги, словно укор, торчала перед глазами, но ничего дельного не лезло в голову. Впрочем, мыслей было хоть отбавляй, но ни одна из них ни на йоту не приближала меня к разгадке. Я был в тупике, и это следовало признать честно, но как раз на такое согласие у меня и не хватало мужества. Я как мог старался отодвинуть миг прозрения, а в голове – полная мешанина, всякая чепуха – от желания, страстного желания, ошибиться до отчаянной мысли вместе с Алексом взять Скарлборо за горло – в прямом и переносном смысле – и выдавить из него признания.

Выручил меня… Кто бы вы подумали?

Питер Скарлборо!

Я совсем собрался уже двинуться куда-нибудь на соревнования, было просто невыносимо сидеть перед белым листом бумаги, наблюдая с тайной завистью за коллегой из АПН, успевшим с утра пораньше создать внутренний комфорт с помощью допинга под названием «Столичная», когда меня окликнули:

– Мистер Романько?

Я оглянулся через плечо. Невысокий смуглолицый человек, скорее всего, латиноамериканского происхождения, в синей расстегнутой рубашке и в джинсах вопросительно уставился на меня, изобразив на скуластом лице нечто напоминающее улыбку. Я отметил, что «ладанку» свою он предусмотрительно перевернул, и я не мог прочесть его имя.

– Слушаю вас.

– Вас ждут у входа в пресс-центр. Ваш хороший знакомый… Так, во всяком случае, попросили передать вам…

– Кто? – невольно вырвалось у меня, но латиноамериканец лишь осклабился, словно удивился наивности вопроса и отрицательно покачал головой.