Я не все понимал из того, что говорилось, но мне было очень трудно согласиться со словами докладчика. Очевидно, он любил поэта, но как будто не смел сказать все, что знал о нем. Он говорил о его родном селе, о фуфайке, в которой юноша приехал в новый город, о мостовых, о строительных лесах, которые поэт воспел, о его одинокой могиле, поросшей травой, о железной дороге, проходящей мимо кладбища… Дымят трубы, восходит солнце, растет трава… поэт живет… Я все больше мучился, остро ощущая собственное одиночество. До сих пор я старался не пускать его в свое сердце. А теперь оно врывалось в душу и терзало меня… Я равнодушно и безразлично растранжирил часть своей жизни… «Меня мучает жажда, но я не стану открывать латунный краник… Я хочу найти живительный источник под нависшей скалою, опуститься перед ним на колени и напиться прямо из него! Мама! Из очей твоих горячие слезы падают на холодную плиту надгробья… В сердце человеческом живет мечта — оно жаждет, чтоб его приласкали…»

Я вдруг подумал о своем возрасте и понял, что мы с поэтом ровесники. Мука наша была одной, желание бороться — одинаковым. Зачем он так поторопился? Я хотел бы, чтобы он оказался сейчас рядом со мной и я мог бы похлопать его по плечу. Но его нет… Сырая холодная земля приняла его в свои объятия, и я не мог даже упрекнуть его за поспешность поступка. Слезы подступали мне к горлу, переполняли глаза… Кого оплакивать? Его, мертвого? Или всех живых, увязших в торопливом беге дней?.. Или мы настолько ослеплены своими подвигами, что не замечаем павших в наших рядах?..

Доклад закончился. Паренек с буйными кудрями сошел с трибуны. Объявили перерыв, члены президиума покинули сцену, а я ошеломленно смотрел перед собой и не гнал, как избавиться от нахлынувшей на меня грусти. Опомнился, почувствовав на своем плече чью-то руку. Это был бай Драго.

— Как поживаешь? Как дела? — улыбнулся он.

— Движутся, бай Драго.

— Еще бы им не двигаться!..

Он был безмерно доволен — шутка ли, целый час просидел на сцене перед взорами всего зала! Хорошо, что были такие поэты, теперь и бай Драго имел основания выйти на сцену, ведь поэт ему, оказывается, был другом. Они вместе с ним пили мастику в закусочной, а однажды даже съели целую утку.

— До еды он большим охотником не был, но мастику хлестал, как воду! Да и мимо вина не проходил! — Он придвинулся ко мне еще ближе. — Выпивали мы с ним, как не выпивать!.. Один раз так набрались, что еле до дому доползли. Дотащил я его до почты, а он как расшумелся! Желаю, говорит, с председателем совета министров по телефону побеседовать! От этого звонка зависит будущее Болгарии… Свой он был парень!.. Мы с ним, вот как сейчас с тобой, говорили… А один раз он меня вконец рассердил — улегся спать на скамейке в сквере, подвел меня… Утром его застали в таком виде рабочие, прикрыли газетой, чтоб мухи не донимали. А он встал и давай им стихи читать… Истории! Не поймешь, где у них начало, где конец…

Я слушал его молча. Неподалеку от нас села Гергана — строгая, недоступная… Может быть, и она переживала по-своему тревоги поэта, которые были когда-то нашими общими тревогами? Что понимал во всем этом бай Драго? Его оптимизм меня раздражал… А бай Драго снова пригласил меня на карпа и утку… Опять стал хвалиться своей дочерью, которая работала в оранжерее и получала неплохие деньги. Вновь вспомнил о сыне, который постигал высшие науки за государственный счет и готовился к чему-то из ряда вон выходящему, а к чему точно — бай Драго и сам не знал…

Я молчал, глядя через раскрытое окно на улицу.

11

Сам себе я казался бумажным змеем, гонимым ветром над лугами, лесами, дорогами… Мне подумалось, что я похож на поэта, который мечтал о странствиях, до того как ушел в могилу. Мысли об одиноком скитальце опять тревожили мое сердце, напоминая снова и снова, что я запутался в жизни и вряд ли смогу вырваться из ее железной паутины.

Этот первый в моей жизни литературный вечер был, наверное, полностью подготовлен Виолетой. Она непрерывно выходила на сцену, читала стихи, пела, раскланивалась, отвечала на улыбки признательности и аплодисменты, которые восторженная публика дарила ей. Бедный взрослый ребенок сиял от счастья. Сбылась ее мечта. Только я был грустный и не знал, что мне дальше делать, чтобы избавиться от поселившейся в моей душе тоски.

Кончилась художественная часть, и после пятнадцатиминутного перерыва должен был демонстрироваться фильм. Я поспешил освободиться от бай Драго. Вышел на улицу подышать свежим воздухом, потому что выступившие в конце концерта гитаристы совсем расстроили мои нервы. Гитара всегда навевала на меня мысли о ничтожестве человека.

Я стоял на бетонной площадке перед клубом и смотрел на освещенный огнями завод. Центральная его проходная была украшена гирляндами зелени и цветов, и я будто впервые увидел, как он прекрасен. За оградой высились градирни, поднималась в небо труба ТЭЦ, желтая струя дыма, как и прежде, тянулась в небо. Время от времени слышались резкие, словно взрывы, хлопки в кислородном, я чувствовал совсем близко сердце нашей крепости, и меня вновь охватывало чувство уверенности. Да, в этом мире существуют не только гитары и стихи… Есть в нем и проза.

Неожиданно за моей спиной послышались шаги бай Драго. Он выследил меня, и мне некуда было от него скрыться. Приблизившись, он предложил закурить, однако я отказался, за что он тут же похвалил меня: раз могу не курить, значит, у меня есть воля.

— А я вот все пытаюсь бросить, да курево меня бросать не хочет, — проговорил бай Драго, испытующе глядя на меня. Он, человек от природы наблюдательный, сразу понял, что у меня паршивое настроение. Он знал всю мою историю, и вместе со Златой они советовали мне вновь сойтись с моей бывшей женой, которая, хотя и попала в заблуждение в прошлом, сейчас поняла, что ошиблась. Они даже решили снова зарезать утку, лишь бы мы собрались под одной крышей…

Мне было ясно, что на это бай Драго и Злату, толкал инстинкт самосохранения. В моем лице они видели неудачника и, наверное, считали, что я могу превратить в неудачников и других людей, в том числе и его. Так больной гриппом заражает всех, с кем общается.

В тот самый момент, когда он соблазнял меня предстоящим в его доме пиром, прозвенел звонок — сигнал к началу демонстрации фильма. Когда послышался второй звонок, на крыльце появилась моя бывшая жена с огромным букетом цветов, за которым почти не было видно ее лица. Бай Драго тут же кинулся ей помогать, но она отказалась. Она уцепилась за меня и сказала, что у нее разболелась голова и она хочет уйти. Попросила проводить ее до ресторана, где она намеревалась поесть и отдохнуть. Бай Драго благосклонно улыбался, стоя в стороне, и взглядом показывал мне, чтобы я согласился.

Я почувствовал, как влезаю в хомут, тяжесть которого не ощущал на своей холке вот уже десять лет… Мы спускались по лестнице, и Виолета шла чуть впереди меня, неся свои цветы. Я предложил ей помощь, но она не захотела выпускать из рук заслуженно полученные ею букеты. Кроме всего прочего, с этими цветами она хотела появиться в ресторане…

Мы сели в автобус. К счастью, пассажиров было немного, и мы сели рядом. Виолета не выпускала цветы и была похожа на нарисованную в детской книге для чтения весну. Не хватало только ласточек, вьющихся вокруг головы. Я не мог на нее насмотреться. Лицо Виолеты сияло, как цветок, который никогда не увянет. Люди смотрели на нас, а я старался не мешать Виолете наслаждаться ее славой — отодвинулся чуть в сторону, как ее сопровождающий. Тем более что одет я был не так, как подобало в таком случае.

В ресторан мы вошли как раз в тот момент, когда заиграл оркестр. Виолета предпочла сесть на открытом воздухе — там было веселее. В сущности, она боялась моего скучного характера, потому что понимала: за прожитые годы он не претерпел никаких изменений. Я тоже был доволен, что она выбрала садик, так как боялся тишины.

Виолета прошла с цветами через весь ресторан. Люди поворачивались, чтобы посмотреть на нее. У Виолеты, как и у всякого деятеля культуры, в этом городе была масса знакомых. Я же не мог похвалиться никакими связями, если не считать начальника милиции Векилова, сидевшего с двумя военными где-то совсем близко к оркестру. Виолета сдержанно поздоровалась с Векиловым, а военные проводили ее продолжительным взглядом. Наверное, цветы произвели на них сильное впечатление.