— О, папа. Не надо. Пожалуйста. Иначе, я тоже сейчас заплачу, — говорю я, лихорадочно обмахивая свое лицо руками.
— Со мной все в порядке. Я в порядке, — бормочет отец. Выхватив отутюженный платок из кармана пиджака, вытирая лицо. Роза идет к нам по дорожке.
— Что еще за слезы? — властно спрашивает она.
— Ничего. Абсолютно ничего, — говорю я.
— Ну, ладно.
Я опять глубоко вздыхаю, мы поднимаемся и направляемся ко входу в церковь. На пару секунд останавливаемся, словно время останавливается. Все приглашенные поворачивают к нам головы. Моя мама машет мне рукой. У нее слезы на глазах. Я завороженно наблюдаю, как высокий, внушительной комплекции Николая поворачивается в мою сторону, и у меня перестает сжиматься живот от волнения.
Он не улыбается, просто смотрит на меня.
Маленькая церковь наполняется свадебным хором, исполняющим Вагнера, отец ведет меня к алтарю. Я иду рядом с ним по лепесткам роз, рассыпанным в проходе.
Вот и все.
Все.
Ничего не могу с собой поделать. Я плачу на протяжении всей церемонии. Толком ничего не помню. Я настолько потрясена, настолько невероятно счастлива, ошеломлена, что выхожу замуж за Николая.
— Вы можете поцеловать свою невесту.
Николай вытирает слезы у меня с лица, прежде чем поцеловать меня. И мы спешим из церкви. Я поднимаю на него глаза. Светлые глаза Николая завораживают, они горят как драгоценные камни на солнце, он одаривает меня сексуальной улыбкой. Мечта становится явью.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Стар
Два месяца спустя
Я заворачиваю коробку в обычную серебряную бумагу и перевязываю желтой лентой. Затем кладу в серебряный мешок. И пишу внутри желтой карточки:
Для моего любимого мужа.
Без тебя ничего нет…
От твоего мотылька, Стар
Потом несусь в душ, и вода каскадом струится по телу. Дверь душа открывается, я улыбаюсь. Большая рука дотрагивается до меня. Я оборачиваюсь.
— Привет, — нежно говорю я.
— Ты принимаешь душ без меня?
— Мне просто необходимо. Я очень грязная.
— Грязная?
— Ты не поверишь, насколько я грязная.
— Очень даже поверю, — говорит он, потянувшись за губкой. Выливает на нее жидкое мыло и проводит губкой по моей груди, рукам и животу.
— Самое грязное — между ног.
Он смеется. У него из груди поднимается мурлыкающий гул, который мне очень нравится. Он быстро пробегает губкой по моей промежности. Конечно, это не тот способ, чтобы смыть что-то настолько грязное.
— Нет, это не поможет, — говорит он.
— Нет?
— Нисколечко. — Он опускается на колени.
Я с удовольствием вздыхаю и смотрю на него сверху-вниз. Боже, я так сильно люблю этого человека.
Капли воды разлетаются в стороны от его головы, лица, рта, и его язык мягко дотрагивается до моей киски. После моего оргазма, он кончает сильно и мощно вместе со мной. Его семя выливается из меня, и быстро бегущая вода смывает его вниз.
Я улыбаюсь самой себе. Таинственной улыбкой.
Мы выбираемся из душа. Я заворачиваюсь в махровый халат и иду в спальню.
— У меня для тебя подарок. — Я протягиваю ему серебряный мешок.
У него еще мокрые волосы, прилипшие к голове. Разве такое возможно, что я до сих пор хочу заниматься с ним сексом, когда только что дважды кончила?
Он забирает мешок. Я стараюсь запомнить этот момент, поэтому во все глаза наблюдаю за каждым его действием. Он достает серебряный пакет. Развязывает желтую ленту. Разрывает серебряную упаковку. Открывает обычную серую коробку. Достает бутылку масла и тупо смотрит на нее, а затем поднимает на меня глаза.
— Масло для тела Huile Douche?
— Huile Douche.
Он несколько раз утвердительно кивает. Молчит. Николай Смирнов потерял дар речи, такого еще не было.
— Эй, ты собираешься мне что-нибудь сказать?
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Да. Все в порядке.
— Мне не хорошо, — признается он. Я вижу, как побелело его лицо.
— Что случилось?
— Я боюсь за тебя. Это будет больно.
Я ухмыляюсь.
— На этой земле семь миллиардов человек, и каждого родила женщина. Со мной все будет хорошо.
Я забираю у него масло и немного наливаю ему на руку. Втираю в кожу и поднимаю руку к его носу.
Он вдыхает.
— Боже мой, ты права. Пахнет полевыми цветами, свежим воздухом и солнцем.
Я заливисто смеюсь.
— Я же говорила!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Николай
Семь месяцев спустя
— Поздоровайтесь со своим сыном, — говорит медсестра, кладя голое, покрасневшее создание мне в руки. Я с изумлением смотрю на него.
Мой сын.
Звуки вокруг меня становятся какими-то размытыми.
Он такой крошечный, что почти умещается в моей ладони. Глаза закрыты, лицо морщинистое и красное. Волосы все еще мокрые, прилипшие к голове, но так и должно быть. Его маленькие пальчики скручиваются и раскручиваются. Он открывает свой маленький ротик и издает мяуканье... и я перестаю дышать.
Боже, столько всего может пойти не так.
Защитный рефлекс тут же возрастает у меня в груди, настолько сильный, что мне кажется у меня грудь сейчас разорвет. Сердце готово лопнуть от любви к этому беспомощному младенцу.
— Николай, — зовет меня Стар.
Я перевожу взгляд с лица нашего сына и вглядываюсь в раскрасневшееся лицо жены. Видно, что она устала, но в ее глазах светится радость и торжество. В этот момент я люблю ее еще больше, чем когда-либо.
— Ты сделала это, — говорю я. — Ты, на самом деле, сделала это.
— Мы сделали, — мягко замечает она.
Я не могу оторвать взгляд от ее прекрасных голубых глаз.
— Нет, мой мотылек. Не мы, а ты. Ты выносила этого удивительного мальчика внутри своего тела.
Она прикусывает нижнюю губу. Она всегда так делает, когда начинает нервничать или ее что-то беспокоит. Я не видел уже несколько лет, чтобы она прикусывала губу.
— Николай, ты помнишь, что мы решили назвать его Мейсоном?
— Только не говори мне, что ты снова передумала.
Она слегка качает головой.
— Я не передумала. И я никогда не меняла своего мнения. Я всегда знала, где-то глубоко в душе, как будут звать нашего сына.
Я не понимая, куда она клонит, смотрю на нее. Мы перепробовали сотню имен с тех пор, как узнали, что у нас будет мальчик.
— Я хочу назвать его Павел.
И откуда-то глубоко из моей груди, поднимается странный звук, я даже не мог предположить, что способен издавать нечто подобное. Он похож на крик ужасной боли, но в то же время боли, которая уходит, словно ты обжог руку, чувствуешь острую боль, а потом наступает облегчение, и постепенно ожог заживает.
Она с тревогой посматривает на меня.
О, Павел. Все эти годы я хотел произнести его имя, но не мог.
— Павел, — шепчу я.
Ребенок на моих руках открывает глаза и смотрит на меня. Его взгляд расфокусирован, такой невинный, пустой. Затем его губы шевелятся. Может кому-то покажется, что его губы просто шевелятся или подергиваются, но я-то знаю, что он пытается мне улыбнуться.
ЭПИЛОГ
Николай
Пять лет спустя
https://www.youtube.com/watch?v=tS26xch5U24
Возвращение домой
Я снимаю сына с его лошади и ставлю на землю. Улыбаюсь ему.
— Готов?
— Готов.
Я привязываю лошадей к дереву и вытаскиваю букет цветов из держателя на суппорте. Я даю ему цветы, и мы идем к железным воротам. Он открывает их, мы заходим внутрь склепа. Шаги эхом отдаются от стен.