— Вы правы. Мы с вами вращаемся в разных кругах. Я родилась в трейлере, в месте, о котором вы, наверное, сочтете ниже своего достоинства даже подумать. Мои мать и отец умерли от передозировки наркотиками, когда мне едва исполнилось три. — Чтобы не задрожать, я стиснула кулаки. — Меня воспитала тетя. Она растила меня, как родную дочь, пытаясь прокормить нас работой официантки. Я люблю ее и никогда не буду стыдиться себя — как бы вы на меня ни смотрели и что бы ни говорили.

— Да, у меня нет ни ваших денег, ни громкой фамилии, но я чертовски горжусь тем, чего я достигла. Я закончила школу лучшей из класса, а теперь учусь на полной стипендии в колледже. Можете и дальше меня осуждать, но я повторю: я никогда не буду стыдиться того, кто я есть и откуда я родом. — Я сосредоточилась на Уильяме и его зеленых глазах. — Я люблю вашего брата. И любила бы, даже если бы его звали просто Джон Смит.

— Я изменила свое мнение, Уильям. — Его бабушка одобрительно наблюдала за мной с огоньком любопытства в глазах. — Она мне нравится. У нее есть характер. Мой дорогой мальчик, ты сделал правильный выбор.

— Я знаю, — сказал Уильям и взял меня за руку. — А теперь прошу нас извинить.

Я молча последовала за ним вглубь дома. Он привел меня в спальню на втором этаже и закрыл дверь. Не успела я понять, что происходит, как моя спина оказалась прижата к стене, а Уильям впился в мой рот. Когда мы, глотая воздух, оторвались друг от друга, он нежно взял мои щеки в ладони.

— Я люблю тебя, Вэл.

— Что? — слабо спросила я. — Что ты сказал?

— Я люблю тебя.

У меня вырвался всхлип. Вцепившись в его рубашку, я спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.

— Я д-думала, ты собираешься б-бросить меня, — сквозь слезы пробормотала я и, когда он издал хриплый смешок, шлепнула его по руке. — Грубиян, это ни капельки не смешно.

— Я люблю тебя, моя сумасшедшая, необузданная, прекрасная Валентина. — Уильям обнял меня так крепко, что стало трудно дышать, и по одной сцеловал мои слезы со щек. — Ты выйдешь за меня?

Мое сердце остановилось. Внутри взорвался целый космос эмоций. Счастье. Благоговейный восторг. Изумление. И любовь.

— А как же твоя семья? Они не обрадуются.

— Мне все равно.

— Не знаю, Уильям. Я не вписываюсь в твой мир. Мы слишком разные.

— Почему?

— Ну… Посмотри на себя. И посмотри на меня.

— Милая, я смотрю и, поверь, ты — все, что я вижу, все, чего я хочу. Валентина, ты меня любишь?

Я поцеловала его в грудь — прямо в сердце.

— Конечно, люблю.

Он поцеловал меня затяжным поцелуем, заставляя забыть обо всех тех причинах, по которым у нас могло не сложиться.

— Тогда скажи «да», Валентина. Я никому и никогда не позволю причинить тебе боль.

— Обещаешь? — Мне был ненавистен прозвучавший в моем голосе страх, но я не могла поверить, что все это на самом деле происходит со мной.

— Да, любовь моя. Обещаю.

Годы спустя он нарушил то обещание, которое было для меня важнее всего.

***

Я кручусь и ворочаюсь, накрывшись подушкой, но она не спасает. Я все равно слышу музыку, которая гремит в квартире вверху. Дотянувшись до тумбочки, я беру телефон. Бога ради, уже больше одиннадцати. Я со стоном откидываюсь на спину и, уставившись в потолок, думаю, не позвонить ли в полицию. Впрочем, я сразу же отметаю эту идею. Я ведь даже не знаю их номер. Я затыкаю уши и закрываю глаза. Но, как и подушка, это жалкое подобие защиты от шума не помогает.

В конце концов я бросаю попытки заснуть и пару минут наблюдаю за тем, как от басов трясутся хрустальные подвески на люстре. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум.

Ну все. С меня хватит.

Я отбрасываю в сторону одеяло, соскакиваю с постели, хватаю свой кашемировый кардиган и, готовая устроить скандал, отправляюсь на поиски тех, кто мешает мне спать. Мне плевать, что я не знаю французский и даже еды заказать себе не могу, не говоря уже о том, чтобы пожаловаться на соседей. Как-нибудь справлюсь. Ваша гребаная musique играет чересчур громко, vous меня поняли? Я зла. Я устала. И совершенно трезва.

Не дожидаясь лифта, я поднимаюсь по лестнице и теперь стою напротив квартиры, где живет хулиган. Стянув вокруг себя кардиган, точно броню перед битвой, я поднимаю руку и громко стучу. Пока мне открывают, я пытаюсь представить, кто может быть по ту сторону двери. Наверное, это подросток, который в отсутствие родителей закатил вечеринку, или пожилой человек с плохим слухом. При этой мысли я немного смягчаюсь.

Меньше всего я ожидала, что мне откроет Себастьен. Мои глаза округляются, и я сглатываю. Полуголый Себастьен. Боже мой, ты прекрасен.

Он дерзко мне ухмыляется, пытаясь не рассмеяться.

— Благодарю.

Боже. Пожалуйста, пусть я не произнесла это вслух. Умоляю тебя. Ну пожалуйста.

— Я что, произнесла это вслух?

— Да.

Ну конечно.

Я стесненно откашливаюсь и меняю тему.

— На вас нет рубашки.

Его взгляд вместе с моим скользит по его обнаженному торсу, по мышцам на широкой груди. Справа ее покрывают пятна краски разных цветов, и еще чуть-чуть есть на выступах пресса. Он бесподобен. Покраснев так, словно меня окунули в огонь, я закусываю губу и, сжав кулаки, еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться идеальной глубокой V между косточками его бедер или дорожки волос, исчезающей за ремнем. Все в нем от умопомрачительных рук до рельефных мускулов на золотистой груди кричит: он мужчина, мужчина, мужчина. Настоящий мужчина. Забудьте о падших ангелах. Он — Царь Преисподней, демонстрирующий, насколько волшебно и невыразимо приятно будет с ним согрешить. Я представляю, как стою перед ним на коленях, покорная раба у его ног, пока мой рот, мой язык, мои пальцы исследуют каждый дюйм его порочного тела. Осознав, куда движутся мои мысли, я краснею еще сильней.

Он улыбается медленной, пьянящей улыбкой и снова поднимает глаза на меня.

— Да, похоже, что нет. — Он лениво опирается локтем о косяк. — Валентина, я могу вам чем-то помочь?

От интонации, с которой он произнес мое имя, у меня по спине бежит восхитительный холодок. Качнув головой, я делаю вдох. Женщина, возьми себя в руке. Тебе сколько? Семнадцать?

— Я не могу заснуть.

Он наклоняется — лишь чуть-чуть, но клянусь, я могу чувствовать исходящее от его тела тепло.

— Я могу придумать несколько очень занимательных способов решения вашей проблемы, — говорит он, во взгляде и голосе — откровенный порочный призыв.

— Да. В смысле, нет, — заикаюсь я, проклиная свою неуклюжесть. — Я не об этом. Я насчет вашей музыки. Она не дает мне заснуть. Хотела спросить, не могли бы вы ее немножечко приглушить?

— Зависит от вас.

— Каким образом? — хмурюсь я.

Он облизывает губу.

— Смотря что вы пожелаете дать мне взамен.

Мое сердце пропускает удар. Я выгибаю бровь.

— Вы ведь шутите, да?

Он наклоняется, пока его рот не оказывается близ моих губ. Пока их не целует его дыхание, отдающее сигаретами и сладким вином.

— Если дело касается вас — никогда.

В этот самый момент мы оба слышим, как какая-то женщина говорит:

— Bonsoir, Себастьен.

Вздрогнув, я отступаю назад, а Себастьен переключает внимание на соседку.

— Bonsoir, Марион. Vous passez une bonne soirée?

Пока женщина отвечает, он кладет мне на поясницу ладонь — меня будто током пронзает — и притягивает к себе.

— Идемте со мной, — шепчет мне на ухо.

Потом обращается к женщине еще раз и, сказав ей нечто такое, отчего она заливается смехом, затягивает нас обоих к себе в апартаменты.

— Лучше подождать здесь, иначе она пригласит себя на полуночный стаканчик, — усмехнувшись, добавляет он в качестве объяснения. Когда он подается вперед, я, решив, что он хочет ко мне прикоснуться, вдыхаю и съеживаюсь. Но он, не делая и попытки дотронуться до меня, берется за ручку двери и закрывает ее у меня за спиной. — Не бойтесь меня, Валентина. — От его хриплого шепота рядом с ухом по моей спине бежит дрожь.