Таким образом, проблема генезиса мира остается в теогонии если не совсем скрытой, то, во всяком случае, стоящей на заднем плане. Миф не спрашивает: как из хаоса возник упорядоченный мир, а отвечает на вопрос: "кто есть суверенный бог; кто воцарился (аnassein, basileyein) над миром? В этом смысле функцией мифа является установление различия и, так сказать, дистанции между тем, что было первым с точки зрения времени, и тем, кто был первым с точки зрения власти, т. е. установление различия между хронологическим началом основания мира и тем, кто "руководит" его настоящим упорядочением. На этом различии и основан миф; он делает предметом своего повествования летопись смены божественных поколений, метаморфозы верховной власти вплоть до того момента, когда чье-то окончательное главенство не положит конец драматическому процессу создания династии (dinasteia). Следует подчеркнуть, что слово arche, ставшее популярным в философской мысли, не принадлежит "политическому" словарю мифа [105]. Дело не только в том, что с мифом были связаны более специфические "царственные" выражения, но также и в том, что слово arche, одинаково обозначая происхождение во времени, а также главенство в социальной иерархии, упраздняет именно ту дистанцию, на которой основывался миф. Когда Анаксимандр впервые примет этот термин, придав ему философский смысл принципа, начала, это будет означать не только отказ философа от "монархического" словаря, присущего мифу, но также его стремление сблизить, объединить те две функции мифа, которые "теологи" по необходимости разделяли, а именно: что было первым во времени, т. е. то, от чего произошли все вещи, что главенствует во вселенной и правит ею. Действительно, для "физика" мировой порядок больше не мог быть результатом установления в некоторый момент времени волей одного-единственного агента, активного фактора: имманентный для природы (physis), великий закон, упорядочивающий и управляющий вселенной, должен был уже некоторым образом присутствовать в первостихии, из которой постепенно образовался мир. Говоря о древних поэтах и "теологах", Аристотель в "Метафизике" заметил, что для них "царствуют и управляют [миром] не первые боги, например Ночь и Небо, или Хаос, или Океан, а власть принадлежит Зевсу" [106]. Анаксимандр же полагал, что нет ничего, что было бы arche по отношению к апейрону (так как последний существовал всегда), но что апейрон есть arche всего: он "все объемлет (periechein) и всем управляет (kybernan)" [107].

Итак, попытаемся установить образ мира, изображаемый в общих чертах в греческих теогониях.

1. Вселенная - это иерархия божественных сил. Аналогичная по своей структуре человеческому обществу, она не может быть верно изображена в виде чисто пространственной схемы и описана в терминах, выражающих положение, расстояние, движение. Ее порядок, сложный и строгий, выражает отношения между действующими агентами; он устанавливается соотношениями сил, шкалой старшинства, власти, сана, отношениями господства и подчинения. Ее пространственные аспекты - космические уровни и пространственные направления - выражают, скорее, не геометрические свойства, а различия в функциях, значимости и ранге.

2. Этот порядок не возник необходимым образом в динамической игре составляющих вселенную элементов (стихий), а был установлен в драматической борьбе, благодаря подвигу одного из действующих агентов - богов.

3. Над миром господствует мощь одного бога, который возвышается над другими богами: миф изображает его верховным властителем, вершиной мироздания; это его монархия (monarchia) поддерживает равновесие между составляющими вселенную божественными силами, отводит каждой из них ее место в иерархии, ограничивает круг ее ведения, прерогатив, доли почестей.

Эти три черты взаимосвязаны; они сообщают мифическому повествованию целостность и собственную логику. Они также указывают на связь мифа (как греческого, так и восточного) с той концепцией верховной власти, которая ставит в зависимость от властителя чередования времен года, атмосферные явления, плодородие земли, скота и женщин. Такой образ царя, повелевающего временем, сотворяющего дождь, распределяющего природные богатства,- образ, который в микенскую эпоху мог выражать социальные реалии и отвечать ритуальным требованиям,- еще виден в некоторых пассажах Гомера и Гесиода [108], а также в таких легендах, как легенда о Салмонее и Эаке. Что касается греческого мифа, то здесь речь могла идти не больше чем о "пережитках". После падения микенского царства исчезли дворцовая система и образ повелителя (аnax'а), от древних же царских ритуалов остались лишь некоторые следы, смысл которых был забыт. Стирается память о царе, периодически воспроизводящем мировой порядок; утрачивается столь ясная прежде связь между приписываемыми повелителю мифическими подвигами и организацией природных явлений. Распад верховной власти, ограничение царского владычества способствовали также отделению мифа от ритуалов, к которым миф уходил своими корнями. Отделившись от культовых обрядов, устным комментарием которых он служил первоначально, миф приобретает более беспристрастный, более независимый характер. В этом смысле миф мог подготовить и предвосхитить творчество философов. Уже в нескольких пассажах Геродота космический порядок предстает отделенным от царской функции и освобожденным от всякой связи с ритуалом, иначе говоря, вопрос о происхождении космоса ставится более автономно. Возникновение мира не описывается более в терминах подвига, но как процесс порождения божественных сил, имена которых непосредственно вызывают в сознании физические реалии: небо, земля, море, свет, ночь и т. д. Характерен в этом отношении и "натуралистический" акцент начала "Теогонии" (строки с 116 по 133), который прослеживается затем во всей поэме. Но, быть может, именно эта неудачная попытка описать возникновение космоса по закону спонтанного развития и является основным достоинством поэмы. Тем не менее, несмотря на проявляющиеся усилия концептуального размежевания, мысль Гесиода остается узником мифического обрамления. Уран, Гея, Понт являются вполне физическими реалиями в их конкретных образах неба, земли, моря; но в то же время они суть божества, которые действуют, сочетаются и воспроизводятся, подобно людям. Располагаясь в двух планах, мысль "теолога" трактует одно и то же явление, например разделение земли и воды, и как естественный факт видимого мира и как божественное порождение, относящееся к началу времени. Для того чтобы порвать со словарем и логикой мифа, Гесиоду понадобилась бы целостная система, способная заменить мифологическую схему иерархии божеств, возглавляемую верховным правителем. У него просто не было возможности представить вселенную подчиненной власти закона, подобно самоорганизующемуся космосу, который распространил на все свои части один и тот же порядок, состоящий в isonomia - в равном распределении, равновесии, равномерности и симметрии [109].

Глава восьмая Новый образ мира

Чтобы в полной мере оценить размах интеллектуальной революции, произведенной милетцами, необходимо в первую очередь проанализировать творчество Анаксимандра. Материалы доксографии дают о нем менее скудные сведения, чем, скажем, о Фалесе и Анаксимене. Кроме того, что очень важно, Анаксимандр ввел в употребление такой основополагающий термин, как archë. Далее, отказавшись от поэтической традиции теогоний, он предпочел писать прозой, положив тем самым начало новому повествовательному стилю —«осведомленности о природе» (historia peri physeös). И, наконец, именно у него выражена с наибольшей определенностью новая космологическая схема, которая окажет глубокое и длительное влияние на греческую концепцию мира.