— Не страшна ли тебе такая езда?

— Страшна! — отвечал Иван-царевич. — Боюсь поводья из рук выпустить.

А через короткое время очутился Иван-царевич на царском лугу. Вещий конь ему сказал:

— Прощай, Иван-царевич! Кончилась моя служба.

И пропал, как не было. Только седло на земле лежит. А сюда уж народ бежит. А над городом-столицей колокольный звон стоит. Как ни скор вещий конь, а добрая весть проворнее. На Руси всем уже было ведомо: осталась ведьма Ягишна за горами, за дубравами, а сума её с бедой неминучей в море сгинула.

Семь Симеонов

Жили-были муж и жена. Прожили они много лет, а детей у них не было.

Очень они горевали: вот придёт старость, приведёт с собой немощи, некому будет тогда их, стариков, кормить, некому о них позаботиться.

И ещё семь лет ждали муж с женой детей. И ровно через семь лет родилось у них сразу семь сыновей.

Потому и назвали их всех одинаково — Семионами.

Час от часу, день ото дня росли семеро братьев и наливались силой.

В десять лет Семионы сами в поле работали, не хуже других. К тому времени умерли старики, и остались семеро Семионов одни.

Вот проезжал как-то мимо их поля царь Пётр. Видит: пашут семеро ребяток. Удивился царь: «Эдакие маленькие, а тяжёлую крестьянскую работу делают».

Приказал привести к нему во дворец всех семерых и пред очи его поставить.

Вот привели Семионов во дворец к царю и перед ним поставили. Смотрит царь на них и никак одного от другого отличить не может. Велел царь своим дворянам хорошенько присмотреться — и те разницы не нашли. Все семеро в одинаковых лаптях, в одинаковых портах, в одинаковых рубашках. У всех семерых глаза синие, башки кудрявые, цвета спелой ржи.

— Будем вас по старшинству различать, — сказал царь. — Кто из вас старший?

Справа выступил один Семион.

— А кто за ним? — спрашивает Пётр.

Справа выступил второй Семион.

— Ну, вот теперь сразу видно, — сказал царь, — этот младший, — указал на последнего в ряду.

Потом Пётр министрам говорит:

— Мне угодно детей этих при себе оставить, разным наукам и художествам выучить. Думайте, господа министры, кого из них чему учить.

Министры думали, думали. Думаючи вспотели. Наконец главный министр, в парике до плеч, со шпагой до земли, а сам очень малого росту, и говорит:

— Надо, государь, их самих спросить, кто к чему способен.

Царь Пётр такой совет разумным счёл и сказал:

— Семион старший! Какой науке или художеству ты желаешь выучиться?

— Я, ваше величество, — отвечает старший Семион, — никакой науке или художеству учиться не желаю. А вот если бы вы приказали посреди царского двора сделать кузницу, то сковал бы я столб железный до самого неба.

— Э, да тебя, Семион, учить не для чего, коли ты кузнец! — воскликнул царь.

И приказал устроить посреди двора кузницу.

— А ты, другой Семион! Какой науке или художеству учиться хочешь? — спросил Пётр.

— Никакой науке или художеству я, ваше величество, учиться не хочу. А если мой старший брат скуёт железный столб до неба, то я по тому столбу влезу на самый верх и стану смотреть во все стороны и буду тебе докладывать, что в котором государстве делается. Где войско собирают, где рвы копают, где невест сватают.

Царь справедливо подумал, что и этого Семиона учить не надо, и так умен да ловок. После спрашивал третьего. Но тот ответил:

— Если бы мой старший брат сковал мне топор, я тем топором тотчас сделал бы корабль.

Царь остался доволен:

— Мне корабелы надобны.

А четвёртый Семион сказал:

— Если бы мой третий брат сделал корабль, и когда бы на этот корабль напал неприятель, то я бы корабль под водой провёл и снова на воду вывел.

Подивился царь таким речам четвёртого Семиона и стал спрашивать пятого.

— Ежели старший брат мой скуёт ружьё, то я из него, если увижу птицу, — хоть за сто вёрст подстрелю, — отвечал тот.

— Ну, ты будешь у меня исправным солдатом, — сказал царь. — Мне такие стрелки нужны.

И стал шестого Семиона о том же спрашивать. А он отвечает:

— Если мой пятый брат подстрелит птицу на лету, то я ей на землю упасть не дам. Подхвачу и тебе принесу.

Царь только руками развёл:

— Ну и прыть!

Потом спросил последнего Семиона:

— А ты, меньшой Семион, каким наукам или художеству желаешь учиться?

— Я, ваше величество, никаким наукам и художествам учиться не желаю, потому что есть у меня ремесло преотличное!

— Какое у тебя ремесло? — спросил его Пётр.

А Семион младший, в ряду последний, и отвечает:

— Я умею воровать. Да так, что никто меня на воровстве не поймает.

Тут царь разгневался, говорит министрам:

— У меня в государстве и так воров полно! Придумайте, господа министры, какой казнью казнить Семиона-вора.

— Государь! — вскричали министры и затрясли париками. — Такого вора, коего на воровстве поймать нельзя, никак казнить не следует.

— Почему это? — очень удивился царь Пётр. — Плохих воров казним, а хорошего миловать?

Тогда выступил вперёд главный министр, в парике до плеч, со шпагой до земли, сам, впрочем, очень малого росту, и сказал:

— Потому, государь, не следует казнить вора, который на воровстве не попадается, что может такой вор вам, государь, самому очень пригодиться.

Царь Пётр плечами пожал, стало ему смешно:

— Ну, если министры у меня заодно с ворами, то и воры, наверно, заодно с министрами! — И поглядел на министров страшно.

Однако казнить Семиона-вора не приказал, а всех семерых Семионов при себе оставил.

Очень приглянулись царю Петру семь Семионов, и он с ними не разлучался, везде брал с собой: морское ученье — берёт на корабль; парад военный — сажает на коней; государственный совет — и Семионы тут как тут, между министров сидят.

Не понравилось это министрам. Пошли у них разговоры: «Мужичьё лапотное вровень с нами сидит»; «Царь своих Семионов слушает, а на нас и не глядит».

Особенно невзлюбили министры седьмого Семиона за то, что он своему ремеслу отказался их выучить — на воровстве не попадаться.

Вот когда старший Семион железный столб до самого неба сковал и поставил, созвал царь министров на совет.

— Сейчас мы узнаем, что в соседних государствах делается, — сказал Пётр.

И велел второму Семиону на столб взобраться и оттуда докладывать.

Второй Семион вмиг на столб влез, из-под ладони поглядел и кричит сверху:

— Шведы крепость возвели, пушки везут.

— Ну, этих мы видали, а повидав — бивали! — махнул рукой Пётр.

А Семион сверху кричит:

— Турки корабли строят, ружья несут!

— Ну, и этих встречали, штыком привечали, — сказал Пётр и кверху крикнул: — Погляди, братец, чего немцы делают?

— Сошлись головами, шепчутся, а о чём не слыхать, — отвечает Семион.

— Ну, это нам давно известно, — промолвил Пётр и крикнул наверх: — Посмотри теперь за море, что в Тридевятом царстве, Заморском государстве делается?

А Семион кричит вниз:

— Ваше величество! В Тридевятом царстве, Заморском государстве царевна Елена Прекрасная сидит под окошечком. У неё из косточки в косточку мозжечок переливается!

Царь Пётр усом задёргал, а министры в кулачок кашлянули, глаза в стороны отвели. Всем было ведомо, как хотел царь Пётр на Елене Прекрасной жениться, да только отец её, король Заморский породниться с царём Петром не желал, потому что нравом русский царь был больно крут и неуживчив.

Тут главный министр, в парике до пят, со шпагой до полу, хотя сам очень малого росту, и выйди вперёд и скажи: