— Лебеди приносят на своих крыльях в тундру счастье от солнечной стороны, а вы говорите, что там худо, — говорил Таули старикам.

— Крысы бегут от солнечной стороны. Они знают, где худо, — отвечали старики.

И, шагая по розовым зыбким мхам вдоль речек и озер, увидел однажды Таули крыс. Серой полосой, попискивая и визжа, они катились по сопке, и над ними с клекотом кружились горные орлы.

Белая собака Таули, поджав хвост, заскулила. Юноша взбежал на высокий камень у подножья сопки и позвал собаку. Она не решилась вскочить на камень.

Таули посмотрел на лавину крысиных тел. Она сползла к речке, и впереди ее, поддерживаемая с боков двумя черными молодыми крысами, шла седая крыса. Она спотыкалась и падала.

— Бедняга, — прошептал Таули.

Вожак был слепой, но, окруженный заботливостью сородичей, он продолжал вести вперед миллионы крыс.

Нябик рванулся и сшиб животное лапами. Через мгновенье он зарычал от боли и ужаса. Лавина накатилась на него и, мстя за своего вожака, пропорола его шкуру со всех сторон. Нябик заскулил от страха и боли и, вскочив на ноги, прорвался сквозь лавину к камню, на котором стоял хозяин.

Крысы подняли раненого седого вожака и, ласково трогая мордочками, пошли по бокам его, стараясь не обгонять. А Таули похлопал по морде свою собаку.

— Так тебе и надо, глупый, — сказал он, — ты хотел отнять у них старейшину. Разве не видишь, что он, ослепший и дряхлый, все-таки выполняет свой долг. Он уводит их от беды. У них единственная надежда на него, и дорого тебе обошлась твоя дерзость.

Таули потрепал своего пса за окровавленные уши, а Нябик, поджав хвост и жалобно скуля, боязливо всматривался в легионы крыс, переплывавших маленькую речку.

Вскоре ветер, пахнущий морскими водорослями, ударил в лицо Таули. Ветер нес за собой длинные аргиши[29] туч и проносился над тундрой с тихим свистом.

— Видишь, Нябик, — сказал Таули, — там, за сопкой, дым. Мы немало пошатались. Отдохнем там зиму, а весной снова в дорогу.

Собака замахала хвостом и бодро побежала вперед.

К вечеру Таули вошел в самый дряхлый чум стойбища и увидел старуху, осторожно подкладывавшую ветку за веткой в огонь.

— Кто ты? — спросила она. — Твое лицо я встречаю впервые. Судя по нему, ты добрый и веселый человек. Скажи, кто ты? Ветры со всех сторон дуют — каким ты принесен?

— Сначала нес меня южный ветер, — сказал Таули, — но я с ним повздорил. Восточный ветер сжалился надо мною, и я спокойно прошел семь раз по семь стойбищ, но стоило посмеяться над ним, как он сбросил меня в озеро, а северный ветер подморозил мои ноги.

— Куда же ты идешь? И как тебя звать?

— Меня звать Таули — Комар, а иду я туда, откуда люди не возвращаются, и ищу то, что люди не умеют ценить.

— Что же это такое?

— Я ищу счастливую страну, откуда люди не возвращаются, потому что им хорошо. И я ищу счастье, а каким бы оно ни было большим, людям всегда будет казаться оно меньшим, чем им бы хотелось. Накорми меня мясом и теплой оленьей кровью напои.

— Я бедна, — сказала старуха, — видишь, мой чум покрывают не шкуры, а береста.

Но она все-таки нашла мяса, накормила Таули и сказала:

— Все ищут счастья. А скоро ли его найдут? Только один человек знает, где находится эта земля, называемая счастливой.

— Скажи, кто этот человек и как его найти, — попросил Таули.

Старуха тихо засмеялась.

— Если тебе скажет безумная, что она богиня, ты не поверишь ей, правда?

— Правда, — сказал Таули.

— Если я тебе скажу, что я знаю, где эта земля, так ты мне поверишь? Уходи! — закричала старуха. — Уходи! Разве ты не видишь, что я безумная!

И она схватила нож.

— Нет, — сказал Таули. — Ты схватила нож, и на устах твоих пена безумия. Но я-то ведь тоже безумный: я ищу счастье.

Старуха кинула нож в Таули, но он быстро отпрянул в сторону, и нож со звоном воткнулся в сундук, на котором он до этого сидел.

— Где мои дети? Где мой сын? — корчась, кричала старуха.

Таули смотрел, как страдает женщина, заламывая руки и разбрасывая деревянную посуду. Он вспомнил свою мать, и ему стало грустно. Он вспомнил и песенку, какую пела ему мать в детстве, и тихо запел:

Старуха прислушалась к песенке и заплакала. Тихие слезы покатились из ее глаз, и ей стало лучше.

— Почему ты не ушел от меня? — спросила она, слабо улыбаясь.

— Ты мне должна рассказать, как пройти к далекой земле счастья.

Старуха испуганно замолчала. Она потрясла седой головой и указала на выход:

— Уходи. Я не могу тебе сказать это. У меня нет сына, которому я бы могла рассказать про счастье. Его взяли русские и назвали Исаем. На его шею надели русский крест. Только ему, если он вернется, я скажу про тундру счастья.

— Солнце — мой отец, земля — моя мачеха, — сказал Таули. — Будь ты моей матерью.

И он, как подобает сыну, подошел к старухе и поцеловал ее в пепельный морщинистый лоб.

— Ты мне расскажешь сказку про эту землю, и я на своих плечах унесу тебя туда.

— Сын мой, — сказала печально женщина, — ты думаешь только о себе и своей матери.

— Нет, — сказал Таули, — я ищу счастья для всего племени.

И, опустившись на шкуры, он закрыл глаза, чтобы яснее видеть землю счастливого племени.

Тихо потрескивал хворост в костре. Старуха неторопливо перебирала пальцами шитье и неожиданно спросила Таули как о чем-то сокровенном и затаенном:

— Скажи, будешь ли ты счастлив, сын мой, если узнаешь, что такое счастье?

— Я буду счастлив до самого начала моей смерти, — ответил Таули.

— Что ж, — удовлетворенно-покорно сказала старуха, — выслушай тогда мудрую правду из всех наших сказок. Она велика, эта правда, только ее трудно понять людям, так проста она.

Старуха помолчала, и лицо ее озарилось грустной улыбкой.

— Как найти счастье для своего племени? — сказала она неожиданно. — Это же очень нетрудно, — засмеялась она, но глаза ее неожиданно померкли. — Пройди семьсот рек и еще семьсот рек и вновь возвратись обратно. И только тогда ты увидишь, что счастье лежало на берегу родной реки, а ты его и не замечал.

— Спасибо тебе, мать, я не забуду твои слова, — сказал Таули. — А твоего сына, отныне моего брата, с русским именем Исай, я верну на родину.

И он еще раз поцеловал старуху в седую голову и, позвав собаку, пошел в ту сторону, где прощается с землей солнце.

Усталый и голодный возвращался Таули в родное стойбище, и даже лук, перекинутый через плечо, в эти дни казался ему более тяжелым. По Нгер Нумгы ночью, по руслам рек днем он выбирал дорогу к родине, но до нее было так много оленьих передышек, как звезд на небе.

Дымок на горизонте обрадовал его. Он взошел на сопку и на дне долины увидел пасущееся стадо. Таули спустился в долину и сказал молодому пастуху:

— Здравствуй.

— Я сегодня буду молчать, — сказал пастух. Глаза его были печальны.

— А завтра? — спросил Таули.

— И завтра буду молчать.

— А послезавтра?

— Послезавтра я пойду на край земли, — сказал пастух и испуганно посмотрел на чумы. — Она идет, — прошептал он, — ты с ней можешь говорить, а я буду молчать, — добавил он.

Таули понимающе покачал головой.

— Без меня ты бы пропал. Дай только поесть мне.

И он не торопясь стал есть мясо. Он ел мясо, а девушка подходила к стаду все ближе и ближе. Таули успел уже рассмотреть ее длинные черные косы и темные глаза.

Она подошла к юношам и сказала пастуху:

— Здравствуй, Пани.

Пани не ответил. Девушка усмехнулась и сказала тихо:

— Здравствуй, Пани.

— Здравствуй, — ответил Таули, — он с тобой не будет говорить. Я, великий шаман от семи морей, семнадцати озер и двадцати семи рек, наложил на него запрет разговаривать с тобой.