— Ты стал занудой, — заметил он.

— А ты — врединой. И, кстати, можешь не шептать. В этого парня влили столько лекарств, что он конец света проспит.

Нрав у командира определенно испортился. Удивляться тут, впрочем, было нечему.

Лучше всего он, наверное, чувствовал себя, когда балансировал на грани жизни и смерти и находился в постоянном забытьи. Тогда Кален даже не осознавал, где он и что с ним. Раньше Сони был уверен, что это худшая стадия болезни, однако по опыту командира убедился, что некоторые могут считать иначе. Когда кризис миновал, состояние Калена было далеко даже от удовлетворительного, хотя Виньес долго пытался всех убедить (и в первую очередь самого себя), что он по обыкновению сорвет с себя повязки и снова примется руководить. Но этого не произошло. Болезнь длилась ненормально долго, Кален кашлял и еле шевелился. Ограниченный в простейших движениях, мучимый постоянной болью, он торчал тут почти два месяца, в кратких передышках между приступами лихорадки и болезненным сном вынужденный общаться лишь с врачами и другими пациентами. Ему, привыкшему действовать, было нестерпимо сидеть сложа руки и ждать, когда помощница лекаря принесет ему сваренную на воде кашку и скупо расскажет какую-нибудь новость, в то время как вокруг ежедневно происходили десятки важных для Кинамы событий. Сони только порадовался бы, если бы ему позволили месяцок поваляться в постели, пока остальные работают. Но Калена бездействие изводило до колик. Сначала. А потом…

А потом наступила апатия, которая изредка прерывалась раздражительным настроением, как сегодня. Он часами мог смотреть в потолок или ворчать из-за какой-нибудь мелочи. Перед товарищами он старался держаться молодцом, однако силы его часто подводили, и не обнаружить перемену было невозможно. Это так не походило на командира, что у Сони все переворачивалось внутри. Кален как будто бы потерял желание жить, и поэтому выздоровление настолько затягивалось. Сони не понимал, почему это произошло. Он знал лишь то, что нужно каким-то образом пробудить его волю, но как это сделать, не представлял.

Пока командир устраивался поудобнее, чтобы не тревожить рану, Сони подтянул к его кровати свободный стул. Вблизи стал сильнее различим тяжелый запах гноя, который подавляли сушеные травы.

— Новости выкладывать?

— Разведчики же так и не нашли, где прячутся Дети Ночи, чтобы мы могли выступить им навстречу? Нет? Тогда остальное я знаю. После полудня ко мне заходил Дьерд и рассказал самое главное.

— Дьерд? — Сони весело оскалился. — Ну и как он тебе?

Командир усмехнулся.

— Мы все тощаем от недостатка продовольствия, а он поперек себя шире становится. Хорошо он устроился у королевы. Зря только в Кольвед напросился — надо было остаться с Эмьир. Хватит ему за смертью гоняться, а он все никак успокоиться не может.

— Он выполняет свой долг, — повторил Сони слова, которые сказал ему сам Дьерд в ответ на подобный укор.

— Скорее охотится за приключениями. Такие, как он, должны жить, а умирать от атаки када-ра нужно тем, кто действительно виновен. Но они, похоже, не доживут до сражения.

Его обескровленные губы искривила странная гримаса. Что она означала, для Сони осталось загадкой, а спросить он не успел.

— У тебя синяки, — заметил командир. — Свежие. Что случилось?

— А, это меня на тренировке поколотили, — соврал Сони. — Капитан Оллет уверен, что каждый гвардеец обязан быть отменным фехтовальщиком, но боец на мечах, как ты помнишь, из меня не очень.

Лучше Калену не знать, что случилось у лечебницы. Волноваться ему не стоит, к тому же в его нынешнем состоянии он может и обозваться или будет битый час распекать подчиненного за безголовость.

Бывшего подчиненного. Сони никак не мог привыкнуть к тому, что теперь его командир, пусть и временный, до выздоровления Калена, это капитан Оллет. Его нельзя было назвать плохим человеком, наоборот, он очень боялся прогневить богов и, в отличие от других офицеров, никогда не кричал на солдат, но Сони он все равно не нравился. Главной проблемой было даже не то, что его приказы отдавали армейщиной, от которой Сони тошнило: ложиться спать в одно время, застегивать ремень именно таким образом, копать отсюда и до обеда… Основным недостатком Оллета было то, что он не Кален.

— И как он тебе? — словно прочитав его мысли, спросил командир.

— Ревнуешь? — хмыкнул Сони. — Не переживай. Я дождаться не могу того момента, когда ты наконец выйдешь из лазарета.

— Зачем мне отсюда выходить? Это же чуть ли единственное место, кроме замка, где сейчас кормят свежим хлебом! — пошутил он.

Сони попытался улыбнуться, однако ощутил, что улыбке не получилось задержаться на лице. Если бы Кален и правда хоть что-нибудь ел! Присматривающий за ним лекарь признался, что миски от него уносят почти нетронутыми.

— Тебе следует есть побольше, — посоветовал Сони. — Если не нравится, как готовят здесь, я могу принести что-нибудь из города. Или попрошу Дьерда, чтобы он стащил для тебя немного королевских харчей. Ему они явно на пользу пошли. Может, и ты скорее поправишься.

Сони и так догадывался, что его предложение бессмысленно — претензиями к еде Кален не отличался и всегда ел то, что дают. Вспомнить хотя бы ту мерзкую кашицу, которую сехены выдавали за суп… Но когда командир отрицательно покачал головой, настроение Сони все равно упало.

— Тогда что нам сделать, чтобы ты встал? — в отчаянии спросил он. — Сплясать перед тобой? Попасть в передрягу? Привести королеву, которая официально прикажет главному Орлу Гайдеварда выздороветь?

— Ничего не надо, — тихо произнес Кален. — Не стоит тебе и таскаться сюда каждый день. Уверен, в замке и без меня куча дел.

— А как еще заставить тебя бороться за выздоровление?!

От досады Сони хотел стукнуть кулаком по маленькому прикроватному столику, но вовремя опомнился, что они в комнате не одни.

— Никак.

Ответ командира был таким же бесцветным, как его глаза. Когда-то они сияли синевой горных озер, а теперь поблекли, посерели, как тающий по весне снег.

— Не бойся за меня, Сони. Я еще выйду отсюда — по крайней мере, когда появятся када-ра. Дьерд и Шен передали мне, что королева видит меня во главе атаки наряду с Вьюрином и другими сильными магами.

— Тебя считают символом победы, — добавил Сони. — Не только Невеньен. Слухи о том, как ты убивал Пожирателей душ, защищая нас с Сехом и Кийданом, разнеслись по всему Кольведу.

— Значит, я обязан оклематься к тому времени, чтобы никого не разочаровать, — слабо улыбнулся Кален. — Видишь, какая у меня отличная цель, ради которой нужно бороться за жизнь. Так что нечего упрекать меня в безволии.

Он иронизировал — это было намного лучше, чем недовольное бурчание или черная меланхолия. Тем не менее Сони отчетливо чувствовал, что Кален его обманывает. И будет обманывать. Командир всегда старался не показывать свои слабости, нарочно создавая у подчиненных впечатление, будто он железный. С одной стороны, это было хорошо, иначе некоторые члены отряда перестали бы держать себя в руках. С другой — он не был железным. Когда ему требовалась помощь, он это отрицал, тем самым ухудшая собственное положение и притом искренне думая, что делает все правильно. Наверное, это была определенная форма заботы — Кален давно доказал, что подчиненные ему ближе родного брата, и пытался уберечь их от лишних тревог. Если так, то Сони не собирался поддаваться на эту уловку.

— Вот что, — решительно произнес он, взяв одеяла, которые сам же сложил в изножье кровати. — Если уж наши цели совпадают в том, что ты должен выздороветь, тогда ты не будешь сопротивляться …

Командир возмущенно дернулся, когда Сони начал заворачивать его в одеяла, но болезнь сделала его слабым, а без магии и майгин-таров он не мог насильно развернуть упрямого подчиненного. Спеленать Калена, как младенца, ничего не стоило, и уже через десяток ударов сердца Сони довольно рассматривал дело своих рук. Уголки шерстяных полотен были подоткнуты, а из-под верхнего края торчали только нос да заросшие светлой бородой щеки командира.