— Почему ты мне ничего не рассказала? — так резко повернулся он к ней и заговорил, что Люда аж вздрогнула от неожиданности.

— О чем? — решила включить она дурочку (говорят, иногда это даже полезно делать).

— О Павлове, что он приставал к тебе.

Слушая его и глядя в это суровое лицо, ей захотелось взмолиться, чтобы хоть чуточку смягчил тон, проявил минимум сострадания, а не набрасывался сразу с обвинениями. Ведь даже сейчас он именно что обвинял ее, как будто это она приставала к его заму. Но ломать и дальше комедию Люде резко перехотелось. Наверное, настало время поговорить с ним по душам.

— Я пыталась…

— Когда?! Ты ни словом не заикнулась об этом! — он говорил даже тише обычного. Так почему же Люде казалось, что он кричит?

— Еще тогда, в самый первый раз, когда Дмитрий Юрьевич хотел сделать меня своей секретаршей.

— Но ты не сказала, что он претендует на что-то большее, — Алексей придвинулся к ней ближе, намного ближе. Теперь она могла разглядеть даже едва заметные темно-серые крапинки в его глазах. И смотрел он на нее пристально, не мигая. — Почему?

— Да я пыталась!.. — воскликнула она, пытаясь избавиться от желания сжаться под этим инквизиторским взглядом. — Но вы!.. Ты!.. — внезапно выступившие слезы на глазах помешали ей говорить дальше. Люда резко отвернулась и уставилась в окно, пытаясь прогнать и слезы и ком из горла. Но их становилось только больше, и она с ужасом поняла, что уже плачет.

Она так многое хотела ему сказать и не могла. Впервые нашлись слова, чтобы выразить мысли, но мешали проклятые слезы. Да, она тогда пыталась все честно рассказать. Но он хоть раз представлял, как выглядит со стороны?! Да это же глыба! Которую не обойти, не объехать. И любые слова отскакивают от его каменной поверхности, едва коснуться ее. Тогда у нее язык не повернулся, стоило только увидеть его. А потом уже поезд уехал…

— Посмотри на меня…

Люда лишь тряхнула головой и отвернулась от него уже всем корпусом. За свои слезы ей было стыдно, но их поток только нарастал. Где-то она слышала, что плачем мы от жалости к себе. Наверное, так и есть. Сейчас она усиленно себя жалела и ничего не могла с этим поделать.

Алексей взял ее за плечи и мягко, но настойчиво развернул к себе лицом. Ну что с ним сделать?! Не вырываться же, хоть и стыдно было ужасно.

— Почему ты плачешь? — потрясенно проговорил, стирая пальцами дорожки слез со щек Люды.

— Не знаю, — ответила она. Не признаваться же ему, что плачет от жалости к себе.

— Я его уволил. Вчера же… Больше он ничего тебе не сделает. Ты его даже не увидишь, — губы Алексея дрогнули в едва заметной улыбке.

Ну почему он сейчас такой, что хочется довериться ему в самом сокровенном?! Ведь через время он снова станет самим собой — большим начальником, жителем столицы, к которому лучше не приближаться и на пушечный выстрел. Нет, сколько можно обжигаться! Для себя она уже все решила, и то что он приехал, рядом сейчас и такой внимательный, не меняет ровным счетом ничего. И все же, Люда была благодарна ему за все! В особенности за то, что уволил Павлова. Ведь уволил он его из-за нее, поверив тому, что рассказал, по всей видимости, ему вчера Влад. Больше это некому было сделать.

— Он хоть не умирает там? — всхлипнула она, понимая, что поток слез сходит на нет. Не желая думать о горячих руках Алексея, продолжающих сжимать ее плечи, и не в силах отвлечься от этих мыслей.

— Дурочка! — беззлобно усмехнулся он. — Чего ему будет? Жив-здоров и даже не кашляет. Пьянь! — отвернулся лишь на миг с гримасой отвращения на лице. — И когда только успел надраться, ведь на работу от меня уехал…

— Я рада, что пострадал он не сильно, — тихо проговорила Люда, не в силах отвести взгляда от его глаз. Между ними прямо сейчас что-то происходило. Казалось, что даже воздух вокруг стремительно загустевал. Какая-то сила притягивала Люду все ближе к Алексею, и противиться этой силе она не могла. Да и он вдруг стал очень серьезным, каким-то даже сосредоточенным.

Когда в голове промелькнула мысль, что он сейчас точно ее поцелует, и помешать ему в этом она не сможет, да и не захочет, воздух прорезала громкая трель его телефона.

Оба они одновременно вздрогнули, словно наваждение вдруг спало с них как прошлогодняя сухая листва. Алексей отстранился и достал телефон, а Люда попыталась привести мысли в порядок.

— Алло! — бросил он в трубку, и в голосе его отчетливо промелькнуло раздражение. Люда напрягла слух, но разобрать голоса говорившего на том конце не получилось. — Я сейчас занят и не в городе… — повисла пауза, в течение которой, наверное, он выслушивал поток речи абонента. Почему-то Люде казалось, что звонит ему женщина, и с каждой секундой уверенность эта в ней только крепла. — Я помню… Скоро уже возвращаюсь. Позвоню, — и он отключился.

На Люду Алексей не смотрел, продолжая вертеть телефон в руках. Настал момент, когда нужно прощаться. Она просто больше не могла оставаться в его машине, чтоб неловкость между ними не выросла еще больше.

— Я пойду, — проговорила непослушными губами, пытаясь не обращать внимания, как защемило при этом сердце. — Вам пора ехать… Да и мне тоже пора, — уже тверже закончила и взялась за ручку дверцы, когда ее остановил его голос:

— Обещай, что впредь будешь все рассказывать мне. Люда обернулась и не смогла скрыть удивления.

— Вас и в офисе-то не бывает, — невольно вырвалось у нее.

— Хоум офис закончился, — тряхнул он головой. — Правда в понедельник я уезжаю… но потом буду работать в офисе.

— Хорошо, — только и кивнула Люда. Этим словом она сказала вроде бы и все и в то же время ничего. Она уже сейчас многое бы могла ему рассказать, но почему-то делать этого не хотелось. И проблема оставалась в нем. Он все так же продолжал держать ее на расстоянии. И как работника, и как женщину. — До свидания, Алексей Витальевич, — бросила она на него последний взгляд и распахнула дверцу.

— Да стой же ты! — даже не проговорил, а прорычал он, хватая ее за руку, притягивая к себе и второй рукой захлопывая дверцу. — Что же ты делаешь со мной!..

Люда не то что ответить, она и сообразить-то ничего не успела, как губы Алексея прижались к ее. Не просто прижались, они завладели ее губами целиком, без остатка. Не ответить на такой поцелуй у нее просто не было возможности. Да и тело ее среагировало гораздо раньше, чем Люда осознала, что же случилось.

Он целовал требовательно, подчиняя ее себе. Делал это так же, как и все остальное. Язык его по-хозяйски ворвался в ее рот, словно заявляя на нее права, говоря тем самым, что больше никто не в праве этого делать. Люба задыхалась и не от поцелуя, что плавил ее мышцы, превращая их в податливый воск. Ее переполняли эмоции! И где-то в подкорке головного мозга пульсировала противная мысль, что сейчас они делают то, чего не должны делать.

Отлив случился так же стремительно, как и прилив. Алексей оторвался от ее губ и несколько секунд рассматривал лицо. А потом резко отвернулся, и прижался лбом к рулю.

Люда еще посидела рядом сколько-то, помолчала, пытаясь собрать крупицы разумных мыслей, что продолжали разлетаться в разные стороны. Когда поняла, что он больше не скажет и не сделает ничего, все так же молча покинула машину и на негнущихся ногах направилась к подъезду. А дома она будет думать, что же только что произошло, и как это изменит ее жизнь.

Алексей слышал, как она открыла дверцу и аккуратно прикрыла ту за собой, но так и не заставил себя повернуть голову.

Идиот! Какой же он идиот! И так было тошно, а сейчас и вовсе хоть вой на луну. Ну какого черта он полез к ней с поцелуями? Какая пьяная пчела его укусила? Ведь от вкуса ее губ на своих он теперь ни в жизнь не избавится. Он будет преследовать его во сне и наяву. Даже когда от него ничего не останется, он будет помнить, какие мягкие у нее губы, как доверчиво они распахнулись под его натиском, как впустили его глубже…

Идиот! Тупень!..

Алексей завел двигатель и рванул с места так, что аж у самого заложило уши от визга шин. И до города домчался в рекордно короткое время. Но даже скорость не смогла выветрить из головы образ Людмилы. Как же он ненавидит это имя! Сейчас в разы больше, чем раньше.