– Его бизнес еще более ужасный для вас, чем мой, – сказал Джексон. – Я действую традиционно, а он все соки из вас высосет, если вы с ним подружитесь.

Джексон показал пальцем на Сайлеса.

– Прозит! – провозгласил, подымая зелье, Сайлес как бы за полный успех выкачивания всех соков из всех будущих друзей во всех народах.

– Зачем вам так много? – спросил Алексей.

– О-о! – Сайлес как бы хотел сказать: мол, вы еще нас не знаете!

– При всем гостеприимстве, мистер Сайлес... и вашем, мистер Джексон... мне приятно узнавать, что ждет нас в будущем с такими надежными друзьями.

Все захохотали.

Они потому и на полу сидели, как нищие грузчики-мексиканцы, как «смазчики», чтобы показать сегодня, что их передовые идеи как бы исходят снизу, из глубины низов демократического и трудового американского народа. Лешу сидением на полу не удивишь. Он и палочками ел, когда подали рис по-японски, и на полу сидел по-японски, научился у Ота-сан, да и ноги молодые гнулись. Американцы видели, как он тут освоился.

Так они дружески беседовали, ели и пили, Леша и эти будущие миллионеры, предки государственных секретарей и миллиардеров, сенаторов, адмиралов и газетных владельцев, создателей океанского торгового флота, монополий, производящих металл и машины, торгующих со всем миром и распродающих в Америке японский фарфор, лак, шелк, продающих рабов-китайцев и внедряющих в Японии виски, а во всем мире хариката и японскую порнографию, как музыку и часы для облегчения тяжкой доли трудящихся в ожидании будущего.

Алексей Николаевич чувствовал, какая тяжелая судьба ждет в современном мире его крестьянский народ, и через что предстояло пройти нам, и как нужно закалиться. «Наша матушка-Россия всему свету голова!» – с горечью вспомнил Сибирцев хвастливую солдатскую песню.

Джексон хлопнул Лешу по плечу, по самому эполету, едва не сорвав его с петель.

– Добрый парень!

Алексей покраснел от злости, как задетый китайцем англичанин, и посмотрел на свой эполет. «Однако честь мундира!» – подумал он и, протянув руку, дружески похлопал Джексона по щеке, как по лошадиной морде.

– Хорошая порода? – спросил Сайлес – Можно узнать по зубам?

Джексон поднял глаза, выражение которых сразу подобрело.

– На лице? – спросил он, показывая на себя пальцем.

– На лице, – ответил Алексей.

– Если не станет благородных дворян, то сохранится ли в вашей стране личное достоинство? – спросил Сайлес.

– Да, – ответил Леша.

– Я вас выручу и надеюсь, что царь и Нессельроде не оставят меня! – воскликнул Сайлес. – Я слыхал, что адмирал Путятин любимец графа Нессельроде? Если ваши люди попадут в плен, я дам дело и заработок. Такие рабочие руки! Любой умный хозяин не оставит их без дела.

– Без дела можно выморить любой народ, – сказал Джексон. Он вынул платок, но не стал вытирать лицо, а сунул за пазуху.

– Но вы не думайте плохо о Джексоне. Он прекрасный, ортодоксальный человек. Его держат для трудового народа, для домовладельцев, лавочников, мастеров, извозчиков, для богомолок и сектантов.

– Как же думать, если он недолюбливает нас?

– Что вы! Он сам к вам относится очень хорошо, и даже ко всем русским. Даже сказал, как приятно было познакомиться с первым русским – за всю его жизнь. Но ненависть у нас бизнес. Каждый ненавидит и учит ненавидеть других. Это вы еще не понимаете. Бизнес Джексона – ненавидеть Россию, недоверие, благородная защита Америки и ее демократии. За это ему платим. Он ненавидит – мы завязываем дружбу, но это все одно и то же!.. В Америке общество милосердия и полицейское управление – одно и то же. И как может Джексон что-то знать про русских, когда вы первый, кого он в глаза увидел? Он так же, как и все мы, знает про вас только хорошее. Но в каюте повторяет то, чему учил Перри. А теперь Перри говорит речи за Джексона, как за кандидата в сенат, агитирует за его избрание. Перри куплен. Сразу после вояжа. Он уходит в отставку. А Джексон, поехав в Гонконг, в Китай и в Японию, будет незаменимым специалистом и засядет в сенате надолго.

На другой день опять был Посьет. Дельцы приняли его в большой кают-компании. Сайлес и Джексон в черных костюмах с иголочки, в бриллиантовых запонках, в белоснежном белье. Китайцы и негры подавали все на серебре. Стояли вазы с цветами, свежие салаты, лед, фрукты. Прохлада, горел газ в голубых рожках. Дважды во время обеда менялись скатерти, как в колониальном клубе.

– Брат моей жены типичный эльзасец, любит пиво, живет в Шанхае, – рассказывал Сайлес. – Он член Королевского Азиатского научного общества... Читает торговцам лекции по буддийской мифологии.

– Каким торговцам? Британским или китайским?

– Главным образом английским и американским торговцам опиумом. Он изучил буддизм и конфуцианство в совершенстве по системе «спящий словарь». Как вы полагаете, сможет ли он читать о буддизме в японских академиях?

– Я слышал о подобных лекциях, – ответил Посьет.

– А другой ее брат издает газету, но не в своем городе. Я тоже даю субсидии газетам. Иначе будешь жить без интересов.

Посьет, явившись к адмиралу, рассказывал:

– Вошел – чопорная Англия! Все в черных фраках и жилетках, строгие английские джентльмены. Пока не посмотришь на их рожи. А заговорили – святых вон выноси...

Ему даже пообещали перевести вознаграждение через банк.

«Какие пустяки!» – небрежно отвечал им Посьет, как бы соглашаясь, что уж это само собой. Но ни банка, ни счета американцам не назвал.

– Я познакомился сегодня с Джексоном. Прекрасный джентльмен. Вид скандинавского богатыря. Говорил со мной и все время открывал глаза пошире, чтобы я видел, какие они ясные, чистые, голубые и что он совершенно европейского типа, что ничего не имеет общего с Сайлесом, кроме банковских, коммерческих и политических махинаций. Мне кажется, Евфимий Васильевич, что он намекает, что Сайлес хочет пас шантажировать, грозя нам пленом у англичан. Типичный делец и рабовладелец. По-моему, с ними не надо иметь дела, но не надо их отталкивать. Как вы полагаете, Алексей Николаевич?

– Мне кажется, что Сайлес коммерчески честен.

– Мне приходилось в жизни много видеть таких людей, – сказал Посьет, вспоминая Париж. – Они могут послать за вами флот. У них банки. Адамс зря их не взял бы. Но...

Разговор пошел о присылке судна.

Устраивая свои отношения с артисткой кабаре, Посьет не раз вынужден был обращаться к подобным личностям и пользоваться их услугами. Из него выкачивали все средства, а он, молодой и влюбленный по уши, денег не считал.

– Желаем мы или нет, но с ними и нам надо считаться, – сказал Сибирцев.

– О чем мы еще говорили? Я спросил Джексона, почему, живя на корабле, где все вооружены до зубов и где такие сильные пушки, он сажает на ночь к двери каюты бенгальца в чалме и с ружьем. Неужели он ждет нападения?! И что тут сможет поделать индус с кремневкой? Он ответил, что это трудно объяснить. Это привычка. Сайлес пояснил мне, что это психологическая необходимость. И реклама! Джексон не может расклеить на судне объявления своих страховых обществ и сведения о ссудах, о найме уволившихся из военного флота или цены сортов опиума. Коммерсанты прибудут в Шанхай, Гонконг, и все, господа, будет рассказано, выдано и продано! В том числе – сколько русских, где, кто, когда пойдут, куда, как хотят уйти.

– Как занятия у Можайского? – спросил адмирал.

– А что они? «Плиз!» А сами, верно, думают: зачем, мол, ему, все равно у них неприменимо.

– Он хочет завести с нами дела, – стоял на своем Сибирцев, – и надеется на это, помогая нам в беде. Он ждет лучшего времени и ждет, что обратит внимание нашего правительства.

«Вы в Японии находитесь сейчас в более выгодном положении, чем американцы. Я бы советовал вам не потерять его. – Так Сайлес говорил Алеше. – Если бы я был на вашем месте! Могли бы воспользоваться кораблекрушением... Перед вами безграничные выгоды, политические и экономические возможности и, главное, доверие! Но в будущем японцам надо дать все, что они захотят. От вас они охотно и с доверием примут».