– Мысли тех, кто верил по древней религии, были чисты, благородны, и они не рассуждали так односторонне, как иностранные моряки, принесенные ветром две или три сотни лет тому назад в этот город чудес, – поясняет Мориама.

Входя в заповедные земли чужих народов, надо проникаться всеми легендами, как своими, и ощущать что-то тревожное, таинственное и трагическое, извечно тяготеющее над человечеством, если даже это покажется подозрительным тем, кому па память просит Мориама написать посвящение на шелку. Так полагал Путятин.

А ниже храмов и кладбищ – узкие рисовые поля, маленькие гостиницы с самой похвальной репутацией среди моряков, с очаровательными, но невидимыми служанками, с сивыми стариками, берегущими чужие туфли у входов с улицы, и кварталы лачуг рыбаков и ремесленников. И множество рыбацких суденышек, сбившихся ниже скал, под изголовьем Лежащей Женщины.

Русское посольство проходит мимо скалы. В ее отвесе выбита ниша. В нише растут красные цветы, и вся скала увита их корнями, как в паучьих лапках. Тут тихий и теплый уголок, похожий на виноградник.

– Вот они, казни египетские! – сказал Лесовский.

– Что за роскошный куст! Как он цветет! Как называется, Эйноскэ? – спрашивает Путятин переводчика, входя во двор храма Чёракуди.

– Это очень оригинальные и прекрасные цветы. Такой куст ярко цветет, как роза, но не совсем похоже. Называется «мученье служанок». Очень сильно цветет и очень быстро осыпается, но опять цветет, и так беспрерывно. Надо много старания, чтобы содержать в чистоте сад или помещение, где растут такие прекрасные цветы. Поэтому так называется.

Столбы из камня у входа на кладбище, звонница под крышей из дранки, и к языку колокола привязан обрывок американского каната. Деревянные стоики и перекладины с побегами глицинии, которая зацветет, наверное, еще через месяц. И тихий, почтительный храм из дерева, не под соломой, как показалось издали, а под черепицей, с вытоптанным пространством перед входом, как с плацем для упражнений. Здесь стояли морские пехотинцы, кадеты и славные матросы Перри. Показывали пушечную пальбу, играл оркестр, и американцы маршировали по пространству среди храмов, лавок и общих бань.

– «Мученье служанок»! – повторил Посьет. Он очень скучал о той, которую любил, и все, что он видел, пробуждало в нем воспоминания.

Скучнейшее заседание предстояло не менее чем на десять часов. Путятин умеет взять себя в руки. Посьет тоже умеет. Обо всем, о каждом пункте договора, следует теперь говорить, отбросив все побочное, все сантименты.

...В перерыве обедали, гуляли по саду, и Кавадзи спросил потом у Эйноскэ, как это все может случиться: здесь вчера чиновникам приема донесли, как посол при встрече с Адамсом говорил очень важно и гордо. Но это понятно. Оп чиновник императора. А американец не является представителем императора. Но оказывается, пока Перри путешествовал, президент в Америке уже сменился. И убранный президент не казнен и не наказан. Поэтому хотя американцы показывают богатство и не просят продуктов, но они не могут быть такими гордыми, как посол Путятин. Это мне понятно. Но почему так свободно говорил Путятин по-английски?

– Да, он говорит по-английски совершенно свободно, – отвечал Эйноскэ.

– Как это объяснить?

Эйноскэ сказал, что, как ему стало известно, у Путятина жена англичанка.

– О-о! – выкатив глаза, сказал Кавадзи.

– О-о! – еще более значительно протянул Кога, удлиняя свое лицо, которое становилось как морда у лося или у старой, изможденной побоями китайской лошади, у которой от ударов хворостиной глаза лезут из орбит.

Это очень значительная и очень необыкновенная новость. Вот к каким понятиям теперь необходимо привыкать и японцам, зная, что между Россией и Англией война. Портрет красивой женщины всегда был с Путятиным, он ставил его на столике. Это непривычно нам. Может быть, и японцы должны так же жениться в будущем, отвергая изоляцию? Может быть, велики именно те народы, которые смело сражаются и так же женятся без страха? Но все же надо быть разборчивым. Надо сначала все спешно изучить. Кога отнесся к этой новости как научный исследователь из сиогунской Академии наук.

– Путятин, конечно, очень любит свою жену, – сказал Тсутсуй, – в его годы это понятно. Мне восемьдесят три года, но в прошлом году моя жена родила мне девочку, хотя Путятин уже сказал мне, – добавил старик, – что в пятьдесят дети редки, в шестьдесят лет очень редки, в семьдесят их не бывает почти никогда, но в восемьдесят... детей может быть сколько угодно... – и Тсутсуй тихо засмеялся.

Переговоры возобновились.

Главные пункты договора о торговле петербургских и московских купцов в Японии и об открытии японских портов решены. Предстояло разобрать запутанное дело с Южными Курилами. Тсутсуй и Кавадзи оставляли России всю Курильскую гряду, но удерживали за собой самые южные острова. Путятин тут же объявил, что России принадлежат все острова. У России есть все права. Право первого описания и право владения, так как на этих островах живут крещеные айны.

Японцы дружно засмеялись. Путятин подождал, когда они утихнут, и упрямо повторил свое. Японцы терпеливо выслушали его до конца.

– У вас право есть, а силы нет! – возразил ему ученый Кога.

Путятин виду не подал, но в душе сильно удивился. Ему, послу могущественной державы, осмеливались так говорить!

– У вас нет никаких доказательств, что па южных островах живут крещеные айны, – сказал Кавадзи.

Главный японский посол знал, что крещеные айны были, но самураи матсмайского князя давно уничтожили их всех. За всю свою историю японцы ассимилировали или уничтожали айнов и считали это своим неотъемлемым правом. Так еще в древние времена занимали они свои главные острова, продвигаясь с юга на север. Если же нет крещеных айнов, это значит, что у России нет никаких доказательств для подтверждения своих прав. Тут же Путятину дали понять, что и о торговле, и об открытии портов ему не удастся договориться, если он не уступит. России не дозволяется держать в Японии консулов. Требовались уступки. Бессилие Путятина вызывало смех.

По инструкции из Петербурга требовалось в первую очередь заключение договора о торговле, об открытии портов, о сохранении престижа и парадной величественности.

На устье Амура компанейские приказчики и штурманы, бывавшие на Курилах, уверяли Путятина, что и на Южных островах есть старики, еще до сих пор знающие по-русски, но скрывающие это от японцев. У них хранятся нательные кресты как символ надежды на избавление от японской эксплуатации. Японцы забирают в айнских семьях всех дочерей себе в жены, а мужчин вымучивают на тяжелой работе и спаивают водкой – сакэ: так они изменяют население островов.

Кавадзи, опершись на веер, как на трость, думал о том, что все инородцы на многочисленных северных территориях лицами похожи на японцев, но они охотно крестятся и, по выражению одного японского историка, льнут к России, как муравьи на сахар.

Кавадзи сам смотрел документы про Сахалин и Курилы. Острова эти рядом с Японией, а топографические съемки на них и описи берегов русские сделали прежде японцев, и все это тоже вследствие позорной политики изоляции. Япония должна открыться и встать вровень с другими государствами мира, пока не поздно. Есть тайные сведения, что Россия хочет захватить или откупить у Японии порт Нагасаки. Ведь инородцы тянутся к России, а мы, цивилизованные люди, тянемся к Европе и Америке в поисках новых знаний...

Строго и твердо говорили послы, каждый от имени своего императора и своей страны.

За окном на ветру колебались бутоны, словно природа обращала внимание дипломатов, что есть что-то еще более важное и совершенное, о чем еще не догадались пока ни та, ни другая сторона в Европе и Азии...

Вечером Кавадзи пил сакэ с Посьетом. Константин Николаевич охотно разговаривал про женщин, много и откровенно. После работы это допускалось. Кавадзи лучше понимал западный мир во время таких бесед.

Но на этот раз Кавадзи не придал разговору обычного направления. Саэмон сегодня очень серьезно говорил и подвинул разговор к делу.